Кристофер Прист - Тиски доктринерства Страница 29

– Вам это нравится? – спросил Джексон.

Уэнтик кивнул, но добавил:

– Здесь не так, как дома.

– Где ваш…

– В Лондоне.

– Я думал, вы американец.

– Нет.

Уэнтик взглянул на холмы за городом. Действительно красиво, если бы не жара. В другом направлении на горизонте серебряной полосой виднелось море, Южная Атлантика.

– Мистер Джексон, – заговорил он, – если вы действительно то лицо, которому я обязан своим здесь появлением, то вам придется очень многое объяснить.

– Обычно меня называют доктор Джексон, – сказал мужчина.

– Извините.

– У нас похожие интересы, доктор Уэнтик. Мы оба ученые, пусть и не в одной области. Ученый – это человек, который имеет дело с идеей. У некоторых ученых есть собственные идеи, другие работают над тем, что открыто не ими. Я один из последних. Социолог. Я имею дело с абстрактными представлениями о людях, управлении и общественном движении. Вы, как биохимик-исследователь имеете дело с составами и химикатами. Но и вы, и я – профессиональные рационалисты.

– Я приму это к сведению, – осторожно согласился Уэнтик.

– В таком случае, ваш рационализм должен подсказывать, что прежде чем дать вам объяснение, мне необходимо знать, что требуется объяснить.

– Вы хотите сказать, что вам неизвестно о моих злоключениях в течение последних едва ли не дюжины недель?

– Нет. Мне известно одно: то, что было вопросом нескольких дней, произошло лишь сейчас. То есть мы с вами встретились.

– И вы не догадываетесь о причине задержки?

– Не имею ни малейшего представления.

Уэнтик начал рассказывать что с ним случилось.

Сидя в этом крохотном самолете, медленно и без видимого источника энергии летевшим над совершенно чужим для него городом, Уэнтик заново переживал всю череду событий. Он начал с того момента, когда Эстаурд и Масгроув явились к нему на станции – при упоминании имени Эстаурда Джексон задал Уэнтику несколько коротких вопросов, – поведал о трагическом эпизоде в тюрьме, а затем о том, как был доставлен в больницу. Единственной деталью, которую он опустил, была новизна сексуальных ощущений прошедшей ночи; это событие оставалось пока слишком свежим для его разума, чтобы делиться воспоминаниями о нем в данный момент.

Когда он закончил, Джексон переспросил:

– Вы говорите, что этот Эстаурд погиб?

– Это был несчастный случай. Он разлил авиационный бензин и поджег его, прежде чем успел выбраться.

– С вами были и другие люди? Имеете ли вы представление кто они?

– Нет. Насколько я могу судить, какое-то время все они служили в американской армии, но все это не очень ясно.

– Где они сейчас?

– Полагаю, до сих пор в тюрьме, – ответил Уэнтик. – У них есть вертолет и один умеет им управлять. Возможно им уже удалось улететь.

– Можете рассказать об Эстаурде еще что-нибудь?

– Вряд ли. Я только знаю, что он работал на какой-то правительственный департамент и предположительно обследовал по его заданию район Планальто.

– Меня заинтриговало то, что вы рассказали об этих допросах, – сказал Джексон. – Есть у вас соображения о мотивах Эстаурда?

Уэнтик на мгновение задумался.

– Не уверен. Думаю, он зашел в тупик; один из его людей намекал на это, когда говорил, что Эстаурд «клянет» меня за происходящее в тюрьме. Людям он, например, говорил, что туда их затащил я. Но на мой взгляд, было совершенно ясно, кто кого затащил.

– Думаю, я смогу разрешить ваши сомнения, – сказал Джексон.

Он напряг руки на рычагах и нос самолета нырнул вниз. Ток воздуха за бортом сразу усилился и Уэнтик почувствовал, что машина устремилась к земле.

Теперь он видел перед собой громадное здание, раскинувшееся на несколько сотен квадратных метров. Хотя он с трудом отличал здесь старые постройки от новых, это здание выглядело подвергавшимся воздействию непогоды не один год. Самолет сделал над ним круг, затем тихо опустился на небольшой луг, где уже парковалось несколько подобных летательных аппаратов. Остановив машину, Джексон встал.

– Вы не собираетесь рассказать мне, как эта штуковина работает? – спросил Уэнтик.

– Потом, – засмеялся Джексон. – Это наш самый большой вклад в общее дело мира и мы не упускаем случая поговорить на эту тему. Я расскажу вам о нем во второй половине дня, как и о других вещах, которые могут оказаться для вас интересными. Но прежде мне необходимо сделать пару звонков. Я не знал, что в дело вовлечен кто-то еще.

– Но вы знали о Масгроуве.

– О да. Он фактически центральная фигура.

Пожилой мужчина зашагал прочь от самолета и Уэнтик поспешил следом за ним в здание.

Джексон обещал быть вскоре после полудня. Уэнтик провел утро в своей новой квартире и примыкавшей к ней лаборатории.

Как и говорил Джексон, и то, и другое – часть университетских владений. Квартира была в полном распоряжении Уэнтика. В ней были все удобства, какие можно вообразить, и даже, к великому его изумлению, телевизионный приемник. Но гораздо больший его интерес вызвала лаборатория, которая – Джексон сказал об этом перед тем, как оставить Уэнтика одного, – предоставлена исключительно ему одному. Были обещаны любые помощники, студенты и квалифицированные сотрудники, а также все, в чем появится нужда. Он тщательно осмотрел лабораторию и нашел в ней буквально все элементы оборудования, каким приходилось пользоваться на антарктической станции.

В два часа пришел Джексон.

Уэнтик отдыхал в одном из удобных мягких кресел, наслаждаясь кондиционером. На дворе стояла полуденная жара, а здесь была атмосфера, позволявшая снять утомление после пребывания в знойном городе.

Джексон подошел к застекленному шкафчику и приготовил два напитка в длинных бокалах, щедро наполнив их льдом и фруктовыми дольками. Он протянул один Уэнтику.

– Я только что навестил Масгроува в больнице, – сказал он. – Его лечат так же, как пытались лечить вас.

– Счастливчик, – сказал Уэнтик, думая о проведенных с Кариной часах минувшей ночи. Получает ли и Масгроув это лекарство?

– Я еще раз прошу простить меня. Боюсь, как и большинство всего остального, это мой промах. Я распорядился, чтобы вас встретили в аэропорту, а Масгроува отправили в больницу. Когда самолет приземлился, скорая помощь уже была там, а мой человек еще не прибыл. Вы были в смирительной рубашке и они приняли вас за Масгроува.

– Почему вы не искали меня в больнице?

– У нас даже подозрения не было, что вы там. Масгроув исчез вскоре после того, как вас увезли, – нынче утром он говорил мне, что вы пытались убежать, – и я решил, что вы где-то в городе, а Масгроув в больнице. На самом деле оказалось наоборот. Как бы там ни было, теперь все на своих местах.

Уэнтик хлебнул из стакана и нашел напиток приятным: сладкий освежающий пунш с неизвестными ему специями.

– У меня нет в мыслях винить вас, – сказал он, снова подумав о Карине. – Я прекрасно отдохнул. Как же вы все-таки нашли Масгроува?

– Как только нам стало известно, что он где-то в городе, мы позвонили и он появился через пятнадцать минут. Его продержали в полицейском участке около тридцати шести часов.

Уэнтик слегка нахмурился, почувствовав недомолвку в этом замечании. Он не очень поверил в полицейский участок, который задерживал человека, не сообщая об этом вышестоящим властям, и отпустил его. Вероятно, какое-то объяснение этому было.

– Как бы там ни было, – продолжал Джексон, – проблем больше нет. Вы здесь и это факт.

– Который, как я полагаю, – сказал Уэнтик, – возвращает нас к моему вопросу. Зачем я здесь?

Джексон улыбнулся.

– Чтобы выполнить работу. Возможно очень простую или слишком приятную, но тем не менее работу, для которой подходите только вы.

– И что же это за работа?

– Исправить то, что вы натворили, доктор Уэнтик. Помочь нам собрать воедино человеческое общество. Навести порядок в том, что сделано неправильно. Называйте как хотите, но это должно быть сделано.

– Что должно быть сделано? – мягко спросил Уэнтик.

– Необходимо избавить нас от газа беспорядков.

Джексон сделал долгий глоток, затем стал следить за реакцией Уэнтика.

Уэнтик пожал плечами.

– Это то, о чем говорил Эстаурд? Он связывал мое появление здесь с моей работой.

– Именно так. Вы создали газ беспорядков… вы и должны его уничтожить.

– А если я этого не сделаю? Или не смогу сделать?

– Вам придется. Я могу дать вам очень веские основания почему вы должны это сделать. Воочию убедившись как его поражающее действие повлияло на наше общество, я уверен, вы сделаете все необходимое. Если не сделаете… Что ж, дело ваше. Если вы сможете аргументировать свой отказ, нашим ученым и технологам останется положиться лишь на самих себя.