Максим Михайлов - Плач серого неба Страница 29

— Можешь не рассказывать. Нам запретили выступать, пока все не разрешится, а ведь на носу гастроли. Пора отправляться в путь, а ворота заперты. Так что бедные циркачи пухнут от скуки и утопают в пьянстве и разврате.

— Развлекаетесь, как аристократы?

— Что ты. Аристократы зовут это культурным отдыхом, а мы — войной с безысходностью.

— Сочувствую. Я и сам намеревался уехать, но сначала тоже уперся в ворота, а потом нанялся искать этого принца.

— И ты думаешь, что справишься лучше полиции, Уилбурр?

— Полиций, Карина. Оба департамента на ушах.

— Уф, жуть какая, — она передернула плечами без малейшего следа жеманства.

Отношения у Магпола с Тронутыми были натянутыми до треска. Как ни крути, подопечные Карины были порождениями Хаоса, и регулярные облавы и проверки синих плащей серьезно осложняли им жизнь. На моей памяти уже трое уродов побывали в Безнадеге, и один из них, — фокусник-иллюзионист, — все-таки загремел на операционный стол. Исполненные сострадания коллеги оставили его при Цирке, но работать бедняга мог только уборщиком. Сосредоточиться на чем-то более сложном у него не получалось.

— Синие уже допрашивали меня, Карина.

Женщина не ответила, но ее глаза превратились в совсем уж крохотные щели.

— Их очень интересует мой нынешний клиент.

Орчанка слегка расслабилась.

— Он альв, — я внимательно следил за собеседницей, — высок для своего народа, аристократ и франт, живет на бульваре Поющих Игл.

Карина продолжала подозрительно поглядывать на меня сквозь прищур, но на лице не шевельнулся ни единый мускул. Хозяйка цирка ждала продолжения, что несказанно меня обрадовало: зная горячность лилипутки, я был уверен — она непременно выдала бы себя, если бы что-то знала.

— В общем, вчера на него напали. И сделал это Тронутый. Очень ловкий, сильный, уродливый и, — тут я выдержал паузу, — хорошо подкованный в магии.

Карина звонко, от души расхохоталась, похоронив остатки моих сомнений.

— Ну, тогда мы сегодня и впрямь попьем чаю и побеседуем о погоде. Уилбурр, ты же знаешь, что среди моих подопечных магов нет!

— Да, но я думал…

— И совершенно напрасно. От таких мыслей только голова болит. Кстати, ты же помнишь — если ребят уличат в баловстве с магией, им головной боли хватит до конца жизни. Кому уж тут захочется дразнить судьбу!

— Карина, погоди. По-моему, ты как-то не так все поняла. Я не собираюсь доносить на твоих, да если бы и собирался, тому Тронутому это уже никак бы не повредило. Он, прости, умер. Ему отрубили голову.

Орчанка осеклась.

— Ага, ты кого-то вспомнила, — я отвел глаза, не дав ей возразить, — давай сделаем так, — блокнот зацепился за подкладку, и чтобы его извлечь понадобилось немного повозиться, — у меня тут кое-какие заметки, я тебе зачитаю, и ты… — строптивый уголок наконец вылез из складки ткани, — …ты мне скажешь, об одном ли одушевленном мы думаем. Значит, вот: "кожа серая, потрескавшаяся, покрыта наростами. На лице — пятна неизвестного происхождения. Какой-то лишай или проблемы с пигментом. Глаз почти не видно…"

— Уилбурр, мне уже тяжело. Я понимаю, что ты не хочешь причинить мне боль, но ты ее причиняешь. Это работа, я знаю. И помню, что сама спросила тебя о делах, так что не стану играть с тобой в загадки, но правда: среди наших магов нет. Вот только… — она судорожно всхлипнула и замолчала.

— Что, Карина, что? Что "только"?

— Скажи, с какой стихией разговаривал этот Тронутый?

— Вода!

— Мне кажется, — исполинская голова тяжело перевалилась через плечи и склонилась к груди, тонкий стебелек шеи беспомощно прогнулся, — я знаю, о ком ты говоришь. Но я не солгала. Этот человек действительно не из наших. Он был в труппе… давно.

— Ну так расскажи! Мне действительно надо знать. И обещаю никому не рассказывать.

Она некоторое время нерешительно постанывала, собираясь с мыслями. При нашей первой встрече я задавал ей какие-то важные вопросы, и очень, помнится, смутился, услыхав этот полуписк-полувздох. Три года спустя она подбирала слова для истории о Тронутом маге, а под куполом шатра было тесно от слишком женственных звуков. И было ясно, что они неотделимы от мыслительных процессов лилипутки, чувствовал я себя довольно неуютно. Карина вспоминала.

— Лет пятнадцать назад в цирк попал один подросток. Тронутый, естественно. Из тех несчастных, что до поры кажутся нормальными детьми, а потом вдруг начинают жутко меняться. Скажи, Уилбурр, не потому ли ты так нас не любишь, что боишься когда-нибудь измениться сам? Не отвечай. Вижу, что это не так. И помню обещание не лезть к тебе в душу. В общем, бедный мальчик, когда ему стукнуло двенадцать…

— Он человек?

— Был человеком. Мы не причисляем себя к народам, Уилбурр. Это больно.

— Прости.

— Не стоит. Но его судьба и впрямь не побаловала. Ему за несколько лет выпало столько унижений, что не каждому достается за целую жизнь. Представь, ребенок рос в прекрасной семье. Небедной. Родители его любили, сверстники уважали — и вдруг все разом исчезло… даже нет, не исчезло, а превратилось в страх и отвращение. За несколько жалких дней! — Губы Карины презрительно и горько дрогнули. — Его изуродовало до неузнаваемости, от тела только и остались, что очертания. И хуже того — оно продолжало меняться. Его отправили — выбросили! — ко мне. Уж на что я привычная, а и меня пробрало, Уилбурр. Мальчишка плыл, как свечка… менялся прямо на глазах. Смотреть было страшно на все эти волдыри, наросты… — теперь орчанка вздрогнула сама, — и все время разные!

— Трудно представить, — пробормотал я, но тут же извинительно выставил ладонь, — словами тут, наверное, не объяснишь. Продолжай, пожалуйста.

— Он пробыл в цирке три года. Ел и пил с нами, ездил от города к городу, но я так и не нашла для него достойного места. И не потому, что мальчишка ничего не умел, наоборот, ума ему было не занимать! А когда обжился и перестал дичиться, признался, что и магии слегка обучен. "Слегка" там, Уилбурр, такое оказалось, что мы только диву давались и все время выдумывали способы один другого хитрее, как спрятать сорванца от синих. А я все не хотела выпускать его на потеху толпе — боялась лишний раз уязвить. Как наседка, вот правда. Но мальчишка все понимал, учился владеть собой, и ведь получалось! Как ни поедем гастролировать, заедем в какой город — так он непременно убежит и за какими-нибудь местными магами наблюдает. Прямо загорался весь!

— Друзья у него были?

— Были. Мы ему их вскладчину покупали, — Карина с невеселой улыбкой выдержала паузу. — С книгами он дружил, Уилбурр. Не было для парнишки собеседников приятнее, чем слова и предложения. Они его и утешали, и учили. Учиться он любил. Особенно магии — та у него из головы вообще не шла. Даже боязно иногда становилось. Но когда откладывал книги — становился покладистым, ласковым, учтивым, — куда только все девалось?

Невероятная голова Карины откинулась на спинку стула. Лилипутка прикрыла глаза, тихо вздохнула и на несколько мгновений молча застыла. Я не был уверен, думает ли она — привычных стонов не было слышно, — но на всякий случай молчал.

Засвистел чайник. Орчанка открыла глаза, но я успокаивающе махнул рукой и отправился к горелке сам. Перекрыл газ, от чего в шатре немедленно сгустился полумрак, подхватил чайник и обернулся к собеседнице, но та уже была на ногах и рылась в видавшем виды деревянном шкафчике.

Облака пара над полными кипятку чашками прянули в стороны, когда лилипутка тяжело поставила на стол деревянную шкатулку и выпустила из нее знакомый резкий аромат с нежными фруктовыми отголосками. Продолжая молчать, мы зачерпнули по ложке заварки и принялись размешивать чай, позвякивая черенками о края чашек.

Лилипутка едва коснулась губами фарфорового края и легко подула на обжигающую жидкость.

— Конечно, долго это продолжаться не могло, — пробормотала она, — рано или поздно МагПол бы его так или иначе нашел. И чем больше парень учился, тем труднее ему было скрывать способности во время облав. В конце концов, мы устроили его учиться по-настоящему. Есть в Университете один профессор, он неравнодушен к Тронутым.

— В каком смысле?

— В том самом. Иногда он приглашает кое-кого из моих подопечных на ночь. Удивительно, но обращается он с ними очень хорошо, так что девчонки даже рады. У старого извращенца хорошее чувство такта. Может, он и притворяется, зато девчонкам удается с ним почувствовать себя нормальными.

Я сделал над собой усилие и не поперхнулся кипятком.

— Он взялся учить того… парнишку?

— Больше того. Он устроил его в класс Воды.

— И прочие ученики его приняли?

— Мальчик к тому времени совсем изменился. Его кожа напоминала плесень на сыре, а лица, считай, больше не было. Так что Гарлассу пришлось…