Вера Чайковская - Мания встречи (сборник) Страница 29

Борис в некоторой задумчивости вошел в комнату Ольги. В это время он обычно сидел за компьютером.

– Можно? Я знаешь, что подумал? Ведь тот человек спрыгнул с лестницы, завидев нас с тобой, так? Значит, это мы его чем-то напугали, так? Я стал вспоминать и, кажется, припомнил, что знавал его когда-то. Если это не ошибка памяти, то много лет назад мы с ним работали в одном конструкторском бюро. Причем он работал под моим началом. Работал из рук вон плохо. В сущности, не делал ничего. Просто сидел. Другие хоть видимость производили некой работы, а этот сидел и все. Постоянно опаздывал. Уходил на перекуры и часами не возвращался. Ты знаешь, как я либерален. И работа в бюро, скучная и почти бесполезная, меня тоже мало устраивала. Но этот Анатолий или Аркадий (сейчас уже не помню) выходил за всякие рамки. В конце концов я подал начальству рапорт, что его следует уволить. Тогда это было не так просто – профсоюзы и все прочее. Но от него все же как-то избавились… И вот я подумал: а что, если это он? Неузнаваемый, страшно постаревший, но все такой же никчемный. Он меня узнал и дал деру. Вспомнил наши с ним, не слишком мирные, отношения. А, как думаешь?

Ольга слушала очень внимательно.

– А я могла его видеть?

– Не думаю. Если только на какой-нибудь вечеринке. Помнишь, я тебя брал несколько раз в институт? Еще при старом директоре? Сам это припоминаю весьма смутно.

– Ты говоришь, Анатолий…

– Или Аркадий, – добавил Борис.

– А фамилию ты его не помнишь? Может, и я бы что-то вспомнила. А то как заклинило.

– Фамилию не помню. Какая-то еврейская, кажется. Представляешь, при таком равнодушии к делу – он был еврей!

– Может, он чем-то другим увлекался? – с улыбкой спросила Ольга. – Женщинами, например?

– Женщинами – возможно, – мрачно-шутливым тоном заметил Борис. – А вот чем-то серьезным – нет! Даже в шахматы не играл. Тупо сидел без всяких занятий. Это-то меня и бесило. Хоть книжку бы почитал – «Мойдодыра» или там «Колобка», если взрослые книжки не интересовали! Уникальный был «деятель советской эпохи»!

Ольга повеселела. Как хорошо, если Борис прав и это его знакомый. А ее он видел один-два раза на вечеринках в институте у Бориса. Она его знать не знала, но донжуанам ведь всегда кажется, что они в центре внимания…

…Ольга рисовала цветной пастелью космический хоровод. Луна и Солнце, грозные мужчины-викинги, обнявшись, кружились в голубом эфире. Это был бой-объятие.

А внизу, на траве, резвились три девушки. Одна была загорелая, плотная, полноватая – Земля (с вульгарным лицом Аллы). Другую Ольга изобразила со спины – в светло-голубом воздушном платьице, тоненькая и гибкая – Вода (она напоминала ту особу, которую Ольга видела с Немо). А себя она изобразила воздушной и летящей, переливчатой и прозрачной. Она была стихией Воздуха, прохладной, но способной вспыхивать и загораться.

Рисуя, она вспоминала длинные, извилистые, изысканные линии Боттичелли, его обворожительную «Весну», его ломаный и плавный, холодный и безумный, отстраненно-космический и обжигающе-человечный ритм…

…Гриша по телефону опять каялся и извинялся. Его снова вынудили дать их адрес.

– Как это? Кто вынудил?

Гриша, по обыкновению, не слышал чужих вопросов и плачущим голосом тянул свое. Они же соседи – он не мог отказать. К тому же благодарность – святое дело.

– Какая благодарность? – недоумевала Ольга.

Но Гриша уже перешел к другой волнующей его теме – Маечке. Борино лекарство таки помогло. Она наконец выздоровела.

– Замечательно! – с несколько наигранным энтузиазмом отреагировала на это сообщение Ольга. «Маечку» она ни разу не видела и подозревала, что та едва ли ей очень понравится.

– И уезжает в Москву, – быстро добавил Гриша.

– Как? Почему?

Выяснилось, что Маечке показалось, будто он, Гриша, чересчур ретиво опекает Катю.

– Катю? Что еще за Катя?

Но он вовсе и не думал за ней ухаживать! Но сами посудите, Олечка, когда молодая хорошенькая женщина оказывается в чужом городе, мало того – в чужой стране, в таком тяжелом, можно сказать, отчаянном положении, когда ее выпроваживают, выгоняют…

– Кто выпроваживает?

Но Гриша, как уже говорилось, чужих вопросов не слышал, а был озабочен исключительно собственным словоизлиянием.

Тогда Ольга, резко его прервав, спросила, не узнал ли он хоть что-нибудь о Немо? Хотя бы имя?

Гриша примолк и через минуту снова залепетал, что благодарность – великая вещь и не может обидеть. Он вот постоянно сталкивается с неблагодарностью… Ольга потеряла терпение и отключила мобильник.

Когда в дверь позвонили, она была наготове. Одета в красивое платье. Курчавые волосы приглажены, а не стояли дыбом над головой, как бывало во время рисования. (В прошлый раз Алла застала ее в халате и именно с такой прической.) Интуиция ее не подвела. Это и впрямь была та особа, которую она со спины видела в парке с Немо. Должно быть, она и есть Катя, к которой «Маечка» приревновала Гришу.

Смущенная, робеющая, заплаканная Катя (Ольга сразу почувствовала наигрыш!) с порога протянула ей коробку конфет.

– Это зачем? – спросила Ольга, взглядом художницы отметив ту самую «хитринку» в лице гостьи, которую она предугадала, увидев ее со спины.

Катя, хоть и хотела показаться испуганной и робкой, буквально впрыгнула в комнату Ольги и коробку конфет, которую та у нее не брала, положила на столик с рисунками.

– Это вам. Я знаю, вы любите шоколадные конфеты. Мне Григорий Осипович сказал.

– Вовсе не люблю! Терпеть не могу! – огрызнулась Ольга (что было истинной правдой).

Эта особа действовала ей на нервы. Явилась незваной. Принесла ненужные конфеты. К тому же Ольга ей не верила.

В комнату заглянул было Борис, но, завидев Катю, сразу же ретировался. Он панически боялся «бабья», а в ней угадал ненавистный ему типаж.

Гостья вдруг на ровном месте сморщила хорошенькое лисье личико и залилась слезами. («Какая актриса пропадает!» – холодно подумала Ольга.) Катя словно разыгрывала роль из мелодраматического сериала.

– Помогите мне, Олечка Михайловна! Он вас послушается! Он гонит меня домой, но один он тут пропадет – я же знаю! Он в жутком состоянии. Боится людей, боится чувств, всего боится! Он даже за продуктами не выходит!

Ольга остановила этот словесный поток.

– Катя, если не ошибаюсь? Это очень странно. Я не имею к вашему другу никакого отношения! С какой стати он меня послушается?

– Он все время твердит, что вы – женщина его мечты!

(Опять эта дурацкая фраза из голливудского фильма.)

– Глупости! Не слушайте. Я даже не знаю, как его зовут. Стали с мужем вспоминать – не то Аркадий, не то Анатолий…

(Спасительные имена, за которые она цеплялась.)

– Нет, он Яся…

– Как? Это невозможно!

У Ольги сердце упало и руки похолодели.

– Ясей его зовут. То есть, конечно, Яшей. Но близкие называют Ясей. Он в детстве не выговаривал букву «ш». Как многие еврейские дети…

– Звук «ш», – машинально поправила Ольга. – И не только еврейские…

Ей хотелось, чтобы гостья ушла. Немедленно. На нее сейчас свалилось такое… Немыслимо! Непредставимо! Чудовищно! Яков Кольман – само обаяние, блестящий и элегантный, в белых импортных костюмах, которые привозил ему родственник-музыкант. Астроном, скрипач, переводчик. Любимец женщин. Влюбленный в нее до безумия, звонивший ей по ночам (что пугало и возмущало родителей), поджидавший ее у подъезда дома, возле института…

– Нет, нет! Ничем не могу помочь! Ничем!

– А вы – злая!

Слезы как-то сами собой высохли на Катиных щеках. Она напружинилась, как кошка.

– И ничего в вас такого особенного нет! Я лучше, моложе! У меня еще вся жизнь впереди. У меня еще все будет – и дети, и любящий мужчина, и деньги. А что у вас? Мне Григорий Осипович все о вас рассказал! Вы же неудачница! Неудачливая непопулярная художница с неудачливым мужем. И ничего у вас нет, даже дачи нет!

– Да, да. Ничего нет. Даже дачи. Только уходите поскорее. И конфеты забирайте!

Ольга стала всовывать конфеты в руки Кати. Та отчаянно сопротивлялась. Коробка треснула – конфеты рассыпались по полу.

– Да тут битва! – Борис все-таки решился зайти в комнату Ольги. – Дамы, как им и полагается, сражаются с помощью конфет.

С шумом отшвырнув коробку ногой на шпильке и проткнув этой шпилькой шоколадную шашечку, непрошеная гостья наконец выскочила из их квартиры. Ольга принесла веник и совок, собрала рассыпанные по полу конфеты и выбросила их в мусорное ведро.

Борис поглядел на Ольгу и не задал ей ни одного вопроса…

…Все краски смешались. Какой там Боттичелли с его утонченной прозрачной ясностью! Ни линий, ни предметов, ни земли, ни неба, ни воды, ни воздуха!

Сплошной огонь, идущий стеной и все вокруг сжигающий. Красно-желтый, сверкающий огонь. Может, она заболела? Это сон или воспоминание?