Татьяна Соломатина - Акушер-ха! Страница 29

В те стародавние времена, когда мой паспорт показывал на десять лет меньше, я трудилась изо всех моих молодых сил в родильном доме. У меня даже были друзья не на рабочем месте, хотя виделась я с ними редко. С одной подругой не виделась давным-давно. С её свадьбы. Где-то восемь месяцев назад. Видеться не виделась, а по телефону общалась регулярно. Потому что подруга была беременна ещё на свадьбе. Познакомились мы с ней ещё в alma mater благодаря её брату. Брат учился на лечебном факультете, а Лена — на стоматологическом. Но в отличие от Милочки Лена не была ни гламурна, ни высокомерна, ни чрезмерно истерична. Она была красива, умна и мнительна ровно настолько, насколько может быть мнительная красивая и умная беременная. То есть — на много.

Лет ей было уже тридцать. Или ещё. В общем, это с какой точки зрения посмотреть. Как по мне — так ещё. Как по МКБ десятого пересмотра — так уже. Для первых родов. Лена об этом смутно догадывалась, но особо не тревожилась. Она качественно чинила людям зубы и в органы, не сопредельные с ротовой полостью, особо не лезла ни руками, ни советами. И правильно делала. Родов, впрочем, она опасалась. Не столько из-за возраста, сколько из-за огромного количества родственников-врачей до седьмого колена по вертикали и до седьмой воды на киселе по горизонтали. Мама у неё была педиатр, папа — гастрохирург, брат — уролог, дядя — терапевт, двоюродный брат — психиатр. И все давали ей советы и предлагали помощь. Находили угрожающие симптомы и делали неблагоприятные прогнозы. То есть всё как положено в узком семейном кругу.

У Лены хватило ума забить болт на советы родни, пригрозив им отлучением от бормашины, и госпитализироваться ко мне. Но её папенька не дремали-с. Они-с позвонили нашему начмеду и попросили взять дело «на контроль».

Начмед начала рьяно осуществлять контроль с того, что с порога палаты, не осмотрев, не выслушав и не изучив, заявила Лене, что она уже «перезрелая груша» и дело, скорее всего, закончится кесаревым сечением. Моя подруга не была настроена на подобный исход дела, а за «перезрелую грушу» вообще оскорбилась до глубины души и весь день ворчала. И тут я не могла её не понять. Успокоив, что, мол, хорошо, что падалицей не назвали, а то наша начмед очень даже может, я изрекла глубокомысленную сентенцию, мол, утро вечера мудренее, не печалься, Алёнушка, нет такой лягушачьей шкурки, что в доменной печи не горит. Наутро начмед, осмотрев Лену на кресле и скептически нахмуря брови, изрекла глядя на перчатку:

— Ткани ригидные[51], Татьяна Юрьевна, скорее всего, будем оперировать!

— Может, дородовую подготовку назначим для начала, Светлана Петровна?

— Ну, попробуйте пару дней, хотя при таких ригидных тканях… Сколько абортов сделала? — обратилась начмед к моей угнетённой такими речами подруге.

— Пять! — злобно буркнула она и добавила умоляющим голосом: — Мини.

— Вот! Пять абортов, ригидные ткани, шейка длинная и закрыта напрочь! О каких родах через естественные родовые пути может идти речь! — не успокаивалась неугомонная начмед, не обращая внимания на помрачневшую до предгрозового состояния Лену.

— Светлана Петровна, предполагаемый срок родов ещё только через неделю, давайте не будем ничего планировать. Пусть его пока идёт, как идёт, — пошла я на смертельный риск, заявив такое начмеду при интернах и акушерке. Дело в том что по щекам моей беременной подруги уже покатилась первая слеза.

— Сердцебиение ещё не страдает? — строго воззрилась на меня начмед из-под очков. Лена схватилась за сердце.

— Не страдает и страдать не собирается! — рявкнула я, протянув историю Светлане Петровне: не верите своим и моим ушам — вот есть запись кардиотокограммы!

— Ладно! Надеюсь, успеем! — вошла в раж начмед. — Сегодня вечером я уезжаю на конференцию. В пятницу вернусь, и прооперируем! Планируйте на пятницу, Татьяна Юрьевна! Очень ответственная девочка, тем более её папа звонил — мне не нужны неприятности! А Лене, надеюсь, нужен здоровый ребёнок!

Я не буду вам рассказывать, что Лена говорила папе по телефону, — это не для слабых ушей, не смотри, что она стоматолог-терапевт, а не челюстно-лицевой хирург. Благими намерениями, дорогие мои, благими намерениями… Сами знаете, что и куда вымощено.

Разобравшись с текущими делами, я пришла к Лене в палату. Она сидела на кровати и смотрела в одну точку. Одной точкой была литровая бутылка прекрасного коньяка, которой её снабдил супруг при госпитализации с целью протирать соски. Ну да, на протирание сосков меньше, чем пятизвёздочного литра, никак не хватит. Это вам любой разумный человек подтвердит.

— Как думаешь, если я долбану грамм пятьдесят, хуже уже не будет? Там же уже все органы и всё такое, да?

— Лен, всё прекрасно, а будет ещё лучше! — с пафосно-восторженными интонациями старой девы, спасшей котёнка, заголосила я. Конечно, грамм пятьдесят можно — хуже уже не будет!

— Ну, тогда сто… Да. По сто. Разливай!

Ладно. Но только по сто — и всё, договорились? Ты всё-таки как-никак беременная. Мне можно, потому что я сегодня не дежурю и рабочий день у меня уже закончился. К тому же драгоценный начмед не то что не в лечебном учреждении, а даже не в городе, потому что уже едет на паровозе на свою конференцию, семь футов ей под килем, чтоб она уже была здорова. Ты на неё не обижайся. Она баба грамотная, но перестраховщица и трусиха — работа такая. Ей тебя прооперировать спокойнее. И быстрее. А папе она показаний на уши навешает. Я же их сама собственноручно и запишу в историю родов и в операционный протокол. Никто не придерётся.

— Не хочу кесарево! — глухо простонала Лена, разливая коньяк для протирки сосков по пластиковым стаканчикам. — Хочу так рожать.

И мы выпили за «так рожать».

— Как думаешь, если я закурю одну сигарету не в затяг, хуже уже не будет? Там же уже все органы и всё такое, да?

— Лен, всё прекрасно, а будет ещё лучше! — расслабившись от ста грамм спиртного залпом на голодный желудок, умильно засюсюкала я. И закурила. Благо Лена лежала в отдельной «блатной» палате с тамбуром, санузлом и кондиционером. Лена вытащила у меня из пачки сигарету и глубокомысленно затянулась.

— Как думаешь, если…

— Лен, марихуаны с собой нет!

— Да нет! Кофе я хочу. Нормальный натуральный кофе без молока. Крепкий, как моя жопа в семнадцать лет.

— Ща!

Я метнулась в родзал и, прихватив с собою Зюзю и крепкий кофе, вернулась к Лене в палату. Лена уже довольно хихикала, передразнивая манеры Светланы Петровны. Зюзя делала страшно серьёзное лицо, как и положено ответственному дежурному врачу Не забывая, впрочем, наливать. Спустя час ёмкость с жидкостью для протирки сосков была пуста. Зюзя заказала пиццу по телефону. А Лена заказала мужу ещё литр коньяка для протирки сосков. И мы продолжили.

Спустя некоторое время к нам присоединились Ленин муж и постовая акушерка. А ещё минут через двадцать — анестезиолог. Лена, хихикая, рассказывала нам сексуальные истории из ранней юности. Разумеется, когда опять закончилась жидкость для протирки сосков, муж снова был отослан за оной. Зюзя говорила, что мы идиотки, а её посадят. Я уточняла, мы ли идиотки, если посадят её. В общем, милое дружеское непринужденное party. После того как анестезиолог, пользуясь временным отсутствием мужа, ущипнул мою подругу за соски, она призывно завизжала, как кошка в марте, и даже уписалась от счастья. Потому что муж её сильно берёг и уже месяца два как не щипал ни за соски, ни за зад, ни за какие другие места.

— По-моему, я не только уписалась, но и сексуально возбудилась! — хихикая, сообщила нам Лена. — И что-то сильно много уписалась и как бы не совсем из того места, — уточнила она.

— Ну, ещё по пятьдесят, и пойдём на кресло! Потому что, сдаётся мне, воды у тебя отошли к такой-то матери! А ну, встань! — Зюзя была очень серьёзна. Всё-таки ответственный дежурный врач.

Лена привстала. Под ней растекалось светлое мокрое пятно.

— Мочой вроде не пахнет, — доверительно сообщил нам анестезиолог. У нас случился приступ хохота.

— Ну, пошли на кресло! — скомандовала Зюзя, и мы пошли.

Ленка, хохоча, вскарабкалась и приняла исходную позицию. Зюзя сосредоточенно изучала недра.

— Ну вот, Татьяна Юрьевна! Шейка укорочена до полутора сантиметров. Открытие два сантиметра. Подтекают светлые околоплодные воды. Извольте сами посмотреть.

Я надела перчатки и изволила. Да, действительно. Ригидные ткани чудесным образом становились эластичны и растяжимы не по часам, а прямо под рукой!

— А можно я? — сказал Серёжа.

— Ты — анестезиолог! Тебе пальцы в другое отверстие совать, если чего! Но если Елена не против, то мы дадим тебе посмотреть!

— Против, против! — прохохотала Ленка. — У меня раздражение после бритья, вот! Там не очень красиво, так что не надо никому смотреть! К тому же чего ты там не видел?