Татьяна Мудрая - Пантера, сын Пантеры Страница 29

Козя Ностра

Это удивительное существо считалось духом конюшен, а, следовательно, проводником сиррского влияния. Влияние это, неопределенное, но бесспорное, исходило от небольшого табуна сиррских жеребцов и кобыл, подаренного Библу или, быть может, отданного в качестве залога. Жителям Библа вменялось в заслугу холить и лелеять, поить и кормить лошадей из присылаемых запасов, а также кормиться и затариваться из этих запасов самим. Вообще-то главным и основным конюхом была Анна, женщина строгая, а наборы практически вечных щеток, скребниц, ногавок, седел, наголовий, попон, вальтрапов и пр. как-то не очень подходили для причесывания, укрывания и взнуздывания представителей рода человеческого. Зато, как уже говорилось, родниковая вода комнатной температуры, которая была лишена излюбленных местными жителями ароматов хлорки и спирта, сено из витаминных трав, ячмень и овес, который телепортировался в конюшню уже запаренным в специальных емкостях, дабы его не пустили на традиционную «овсянку, сэр», поступали бесперебойно и в количествах, превышающих всякое соображение. Поэтому около Анны и ее элитных животных все-таки околачивалось великое множество юного сброда, в основном — студенток и студентов библиотечного колледжа. Руководство педагогического учреждения считало, что они берут уроки верховой езды. Мамаши полагали, что направляют чад на подкормку. Сами они ловили крутой кайф от полузапретной близости к Сирру. И лишь одна Анна твердо знала, чем занимается ее окружение: настоящим делом. Ученичеством.

Большая часть нахлебников и ротозеев безболезненно отсеивалась сама по себе. Те из «библиотечников», кого она выбирала и оставляла при конюшне, выгуливали и прихорашивали, заезжали и лечили, случали и принимали жеребят, которые рождались редко — не более необходимого для того, чтобы табун не уменьшался в числе. Кстати, отметился среди добровольных конюхов и молодой Пауло, природный гаучо, по словам Анны; приходил он сюда и вполне зрячим, и начав слепнуть, и став окончательно слепым, хотя тогда уж не рисковал садиться в седло, только гладил своих знакомцев по шерсти, трепал гриву и наговаривал им на ухо всякую милую чепуху.

Но мы все о конях. А Козя… как там ее?

Погодите, Среди детей конюшни, первокурсников (ведь шли на спецобразование они лет с двенадцати-тринадцати) бытовала легенда о том, что по длиннейшим и пыльнейшим коридорам конюшни ночью бродит и стучит коготками или копытцами местный домовой, точнее, «конюшенный», или «сиррский конюший», — среднее между скочтерьером, похожим на живую черную метелку, и козлом, которого раньше держали, чтобы пугать ласок. Та же мифология объясняла, что скочтерьер — попросту собачка редкой породы, с виду чистая швабра с острыми ушками, а вымершая ласка — маленький вампир, который ночами угоняет лошадей, чтобы скакать на них, вцепившись в гриву, и пить кровь из шейной вены, как монгольский нукер. Пытаясь возместить ущерб, ласка заплетает конскую гриву в неряшливые, но живописные косицы, которые конюший вечно и безуспешно пытается расчесать. Также он обтирает пот и мыло, которые выступают на шкуре лошади после отчаянной скачки, — дело в том, что конские выделения для самой ласки ядовиты, так лошадь инстинктивно пытается избавиться от крошечной зловреды, но после езды при них и остается. Конюший имеет склонность пугать ленивых и вороватых конюхов долгими вибрирующими воплями, а ночью может принять вид сгорбленной — аж до полу — старушенции, укутанной с пышные серые лохмотья. Вот старуху-то как раз и именуют Козя Ностра — то ли коза, то ли мафия.

Эшу, который без большой охоты помогал бабке Анне и даже ночевал в конюшне, мог бы прояснить ситуацию. Как-то встав с конюховой кровати и на темную отправившись в туалет, он застал там совершенно жуткую картину: при свете едва живой лампочки некто низкорослый и лохматый нагнулся над писсуаром и с аппетитным хлюпом лакал оттуда воду. Приглядевшись, он понял, что это вовсе не коза и не баран, а просто овца, недурной образец той породы, которая описана в учебнике биологии для третьего курса гуманитарных вузов под авторством Харуки Мураками. Шерсть овцы была сбита в совершеннейший войлок, из-под хвоста задушевно пахло навозом, а передняя оснастка малым уступала бараньей.

— Я уж подумал, глюки у меня, — сказал Эшу, обращаясь в никуда.

— Да нет, это мне пить захотелось, — добродушно ответила овца. — Сегодня большую партию сена в брикетах сгружали, вот и облопалась. Ты как, шашлык любишь? Ну, в смысле связать ноги попарно — передние отдельно, задние отдельно — и на палку…

— Это как живых тигров переносят? Вот не знал, что и с овцами такое случается.

— Смотря какая овца. Так что, не будешь из меня жаркое делать?

— Зачем же так? Я вообще вегетарианец.

— Это пантера-то?

— Какая пантера?

— Биологический вид. Пантера Лео, Пантера Тигрис, Пантера Пардус и прочее. На выбор. Ты из них кто?

— Человек.

— Ну, это общее место. Ты ведь Синькин ребенок, так, что ли? И бабкин внучек?

— Да.

— Тогда будем знакомы. Я тут вроде вашей семейной реликвии: госпожу Анну младенцем в зубах носила, твою матушку дитятей на спине катала, а теперь, на старости лет, порядок соблюдаю в их наследственном уделе. Мое прозвище знаешь? Не повторяй, не стоит.

— Понял. А я Эшу.

Так они подружились, дружба их тянулась, то угасая, то снова загораясь, пока новые привязанности отчасти не вытеснили и не заменили ее.

Тихая ужасть 1, или История Крысы с заплетенным хвостом

В то достославное время, когда в город Гаммельн наведался флейтист, наша героиня было еще совсем юной и неопытной. Крысиное племя Черных пришло тогда в город, спасаясь от натиска Серых и Серости, а также, как всегда, в поисках достоверной информации. И не то чтобы зажравшиеся городские обыватели способны были поставить Черным таковую — слухи повествовали о некоей таинственной Книге, почти неугрызаемой и совершенно неудобоваримой, но именно потому ценной для будущего потомства, в равной степени крысиного и человеческого. Двуногие голяки обладали ею, сами того не ведая, а Серые могли из чистейшей вредности ее испортить. Естественно, выступавшей в поход Черной армии приходилось собирать с населения контрибуцию и занимать для постоя теплые хлева, полные амбары и подвалы, где зерно, крупы и вина хранились в огромных кувшинах, закопанных в землю по пояс. Тем не менее широко известная история с манком Крысолова на самом деле была инспирирована Серыми, чьим агентом — возможно, двойным, работающим на людей против Серых и на Серых против Черных и людей — и был Флейтист. Серые нагло грабили людей там, где Черные только заимствовали. Подземными богатствами крысиного народа, мало в чем уступающим легендарным сокровищам гномов, они подкупили человека. Но спрашивается: неужели такая сильная магия была в злосчастной дудочке или ворожба — в мелодии? Как Черные могли все сразу поддаться на провокацию?

Ответ очевиден. Еще тогда философы-пифагорейцы заметили, что любой фактор действует на множество, на толпу куда более непреложно и гибельно, чем на отдельно взятую крысу или человека, и что существует некое критическое число особей, начиная с которого одинокий разум становится бессилен. Эта цифра была подсказана врагам Черных крыс, и они постарались подогнать к ней число своих противников.

И все-таки нашей Крысы эта пагуба почти не коснулось. Да, она пошла вместе со всеми и даже маршировала на задних лапах, поджав передние и ритмично покачивая узкой головой с наполовину прикрытыми глазами, как это показано в известном мультфильме про Нильса. Только вот мощная интуиция повелела ей стать в самом арьергарде исхода очарованных странников. И когда чистый от крыс Гаммельн (о Серости, затаившейся в его утробе, он еще не подозревал) спешно обрушил за Черными тяжеленную опускную решетку, нашей Крысе крепко попало по хвосту — но и только. Говорили, что его отсекло от репицы, будто гильотиной. От этого наша героиня опомнилась и, к своему отчаянию, увидела, как голова порядочно растянувшейся колонны ее собратьев вовсю пускает пузыри на поверхности заболоченной речки, протекающей по дну городского рва, ближайшие соседи в некоей прострации скользят и барахтаются в вонючей грязи крутого склона, а на дальнем берегу сидит паскудный чародей с дудкой и гнусно ухмыляется сквозь мелодию. Тут крыса взвизгнула от боли и неожиданного прозрения и ринулась прочь от этого зрелища.

Говорили, что ей все-таки удалось спасти от погрома горстку сотоварищей, которые, как и она сама, обладали начатками критического мышления, и возродить стаю. Хотя, с другой стороны, мир с тех пор почти не слыхал о черных крысах.

Одно было достоверным: хвост погиб окончательно, Со временем он, однако, отрос, и даже не один; но то были тонкие чешуйчатые отростки, числом девять, выглядевшие вначале как куст актинии или хризантемы. Вначале они только и могли, что прикрывать Крысу с тыла, позже окрепли и обрели цепкость не хуже обезьяньей, еще позже удлинились так, что их пришлось переплетать друг с другом, и вместе приобрели крепость булатного клинка. Пальцы на лапах тоже удлинились, и один из них четко противостоял всем прочим, как однажды сама крыса — той толпе, в которую превратилась ее прежняя стая.