Раймон Кено - День святого Жди-не-Жди Страница 29

— Это почему же?

Спиракуль прыссснул со смеху:

— Как будто сам не знает!

— Делает вид, — прыссснул Квостоган.

— А сам знает лучше нас.

— А то! Канешно лутшенассс!

— Тот-то ему все рассказал.

— Потому что, — начал Квостоган.

Спиракуль закончил:

— Все знают, в полдень вас приветствовал наш мэр.

Дюсушель почувствовал легкое раздражение:

— Заблуждение. Мне уже это говорили. И я уже отвечал, и снова повторяю, что это было после четырнадцати часов.

Не обратив внимания на это несколько апстрактное уточнение, Спиракуль спросил:

— Что он вам сказал? Он дал вам понять, что могут произойти изменения, да?

— Только не надо иронизировать, — проворчал Дюсушель.

После чего получил в зад мощный пинок суровым тяжелым башмаком. Отряхнул рукой штаны и вежливо промямлил:

— Вот ведь Жди-не-Жди… все-таки…

И хихикнул.

Обернулся и увидел Штобсдела.

Спиракуль и Квостоган вульгарно потешались.

Подтягивались любопытствующие родимогородцы. Понятно, что туристы всегда могут оказаться предметом безобидного подтрунивания. Однако от чересчур откровенного веселья приходилось воздерживаться из-за опалы Штобсдела. Мэра-Пьерских диссидентов побаивались. Что не помешало Дюсушелю испробовать на себе второй пинок (от Спиракуля), но теперь уже не просто в зад, а в прозтат[130], а за ним и третий (от Квостогана). Дюсушель мужественно сносил первые стадии родимогородского сближения, припоминая, что в Путеводителе они упомянуты, как явление отнюдь не редкое.

— Так ты того скажешь нам это? — прыссснул Спиракуль.

— И того повторишь мне это? — задорно подкватил Квостоган.

Штобсдел был не прочь отвесить чужеземцу еще один пинок по заднице, но тот стоял к нему лицом, а тюкать сапогом в брюхо было бы некорректно. Поэтому он ограничился тем, что прочистил горло и харкнул приезжему на плечо.

— Все это, — тактично прокомментировал Дюсушель, — кажется мне невероятно интересным.

— Еще бы, — ответил Штобсдел.

И плюнул на него второй раз. Получилось зеленее, чем в первый.

С вынужденной долей мистицизма Дюсушель попытался припомнить (глубоко про себя) цель своей миссии и произнес:

— Эти обычаи…

— Которые завтра изменятся, — подсказал Спиракуль.

— И вы это знаете, — прорычал Квостоган.

— Да, — подтвердил Штобсдел. — Все знают, в полдень вас приветствовал наш мэр.

— Ну уж нет! — взорвался Дюсушель. — Нет! Не раньше четырнадцати часов! Не раньше четырнадцати часов! Я не хочу, чтобы возникали подобные легенды!

— И все-таки легенда возникнет, — возразил Штобсдел.

— Да, да, — подхватили Спиракуль и Квостоган. — Возникнет! Возникнет!

Они повернулись к окружающим.

— Ведь, правда, возникнет?

— Да, да, — ответили окружающие.

И, подойдя вплотную к Дюсушелю, зашипели ему в лицо:

— Все знают, в полдень вас приветствовал наш мэр.

Мимо, в провождении своих супружен проходили Мачут, Мазьё и Мандас. Спиракуль и Квостоган окликнули проходящих мимо, чтобы услышать их одобрение. Сначала те усмотрели в этом некий компромисс с крикунами, но в конце концов ведь речь шла всего лишь о легенде, возникшей и устоявшейся легенде. Они утвердительно одобрили.

Дюсушель избирательно оглядел импортера Мандаса, ибо тот казался ему более способным воспринимать чужеземные мысли, и дружелюбно ему сказал:

— Они меня совсем извели! Я уже устал повторять, что видел гспадина Пьера Набонида после обеда, а они хотят, чтобы это было в полдень.

— Так ведь легенда такая, — ответил Мандас.

— Плевал я на легенду, — взвился Дюсушель. — Где же правда?

— Все знают, — ответил Мандас, — в полдень вас приветствовал наш мэр.

Туриста окружало плотное кольцо. Из него высветился Бонжан. Он тоже был изрядно нафифрылен.

— Чего ему надо? — спросил он.

— Уважения к туристам, — ответил Мандас, учитывая свои интересы.

Бонжан вперил в Дюсушеля практически чистый взор, поскольку эссенция фифрыловки затуманила пока еще только роговицу. Затем поднял брови, опустил их на место, пожал плечами и сказал предмету публичного внимания:

— Все знают, в полдень вас приветствовал наш мэр.

Дюсушель пришел в полное отчаяние. Несколько раз подряд он раскрыл рот, но так ничего и не выжал; затем издал нечеловеческий вой и из звуковых волн, разгоняемых в смутной атмосфере накануне Праздника, раздраженно выудил:

— Значит, вы туристов не уважаете, едрена вошь?

Можно подумать, кто-то об этом задумывался.

Он продолжил:

— Я уже устал повторять, что был там около пятнадцати часов.

— И он вам сказал? — спросил Бонжан.

— И он вам сказал? — схорировали остальные.

— Что будут изменения?

— Что будут изменения? — срезонировали те же.

Кольцо было очень плотным, помимо человечьей плоти из одеяний составленное. Луна и фонари освещали. Всякий и каждый замолк, ожидая ответа. Дюсушель ожидал вместе с остальными — ответа. Своего. Вдруг кольцо разорвал какой-то подросток. Чтобы не сказать юноша, но, уж во всяком случае, не ребенок. Он сам не осознавал серьезность ситуации. Он разомкнул зевачный круг для того, чтобы пробиться к своему отцу, Бонжану. Пробившись, объявил:

— Пап, там гспадин Поль, знаиш, шоон делаит? Там звездаионыёгладитпапооопе! Да! Я тока-што видел. Оныёгладитпапооопе!

— Ну и правильно, — ответил отец.

— Если бы мне представилась такая возможность, — высказался Спиракуль, — я бы ее тоже не упустил.

— Ну, уж если выбирать, я бы предпочел Вирджинию Флейт, — отозвался Квостоган, — она — помоложе.

Публика начала рассасываться. Обсуждавшие тему Дюсушеля заговорили о кинематографе и его исполнительницах. Дюсушель понял, что он уже не являлся темой для обсуждения, хотя ни луна, ни фонари не преукращали его осветощать. Он юркнул в сторону, к Роберту и шепотому на ухо:

— Где она?

Роберт изучил его методично, но — молчок.

Дюсушель заметался. Сунул в кулачную щель подростка десять ганелонов.

Подростковый рот отворился:

— Идите налево по узкой колючей дороге вдоль мертвого вала и дойдете до ограды, что ограждает завал из щебня, что ограждает свалку, и справа стоит скамейка, и на этой скамейке гспадин Поль и звезда: завлекательно, дяденька, если знать правильные места.

— Вот, — говорил Штобсдел, — что я никак не могу понять в кинематографе, так это, как им удается нас увлечь в этот Океан за экранной простыней и чтоб при этом никто не замочился, по крайней мере, насколько я знаю.

— Действительно, вопрос не простой, — проговорил Спиракуль.

Дюсушель смылся, Роберт утопил в глубокой пазухе предательскую денежку. Ночь укутала узкую дорогу, масляные фонари поредели, турист шлепал вперед, размахивая руками во все стороны. Несмотря на сильное желание как можно быстрее добраться до звезды, он принимал все меры предосторожности, чтобы не расквасить себе рожу. Он продвигался маленькими шажками человека, который шел валко от колик. Наконец заметил красный огонек: свет фонаря, что вешают на калитку ограды, что ограждает завал из щебня, что ограждает свалку. Там действительно стояли две скамейки. Придав шагу уверенности, Дюсушель его не прибавил, дабы сделать поступь бесшумной, и снова маленькими шажками человека, которому худо от резей. На одной их скамеек сидели, обнявшись, мужчина и женщина; они поцеловались, мужчина засунул руку под юбку женщины. Вот уж и в самом деле завлекательно, так как Дюсушель припомнил объяснения мальчика: некоторые слова принимают более широкое значение, а может, влюбленные сменили позу. Он замер и стал наблюдать.

Кто-то ткнул его пальцем меж ребер. Дюсушель даже не слышал, как этот кто-то подошел. Он повернулся. И распознал молодого мэра, который спросил не громким, а скорее тихим голосом:

— Вы не находите это отвратительным?

— Ограду? — спросил к месту Дюсушель.

— Что же делать? Что же делать? — патетически воскликнул Пьер.

Дюсушель посмотрел на него несколько отстраненно. Пьер принял вид умный и убежденный. После чего заявил:

— Завтра я вызову дождь, я вызову дождь.

— Оказываясь вашим поверенным, — сказал Дюсушель, — до последнего времени я навлекал на себя одни лишь невзгоды.

— Разумеется. Просто так подобные вещи не проходят.

Широким жестом он указал на влюбленных:

— Но это!

— Простите? — не понял Дюсушель.

— Вот это.

— Хм, — хмыкнул Дюсушель.

— Мне остается только их поженить, — сказал Пьер.

Влюбленные внезапно очнулись и отстранились. Затем посмотрели на ночных обозревателей.

Пьер приблизился к ним.

— В силу, — произнес он, — вверенных мне полномочий объявляю, что отныне, начиная с настоящего момента, вы — женатые супруги.