Галина Лифшиц - До свадьбы доживет Страница 29

– А как ты думаешь, за что ты получила свое испытание? – словно прочитав чужие мысли спросила вдруг Елена.

С чужой болью жена олигарха считаться явно не умела. Ей важно было нащупать способ удержать мужа, набраться полезного опыта.

– Я не знаю, за что я получила, – резко ответила Тина, – И думать об этом не хочу. А за что все это свалилось на Асю, ты не думала? Может, найдешь ее, спросишь?

– Да. Прости, – опомнилась Лена, – Я не о том спросила. Мне о себе надо думать. Я была молода, стремилась к цели. Я хотела выиграть и получить свое.

– Ну? И получила. В чем суть мук?

– Я тогда не знала, что когда получаешь свое любой ценой, за это приходиться расплачиваться.

– И чем же ты расплачиваешься? – возмутилась Тина, – Ведь муж твой при тебе, имущество при тебе, статус твой, опять же, высокий и незыблемый.

– Страхом. Я расплачиваюсь страхом потерять любимого человека, – немедленно ответила Лена.

– Любимого человека… – задумчиво повторила Тина, – А ты уверена вообще-то, что ты его любишь? Что в принципе умеешь любить кого-то, кроме себя. Если бы ты его любила, то была бы просто счастлива каждому дню, что с ним вместе проводишь. И будь что будет, лишь бы ему было хорошо.

– Такой любви не бывает, это выдумки, – жестко ответила Елена.

– Значит, любить – это обязательно владеть и контролировать. Нормальный глянцевый вариант. И первая заповедь глянца: возлюби себя на веки веков больше всего на свете. Ты меня не поймешь. Мы на разных языках говорим.

Они уже далеко ушли вдоль озера. Пора было возвращаться. Приближалось время ужина. Тине захотелось еще кое-что сказать, чтобы подвести итог. Обидится ее собеседница? Ну и пусть. В конце концов не она, Тина, завела этот душещипательный разговор. Она тут по работе. Выполнит программу пребывания и распрощается навсегда.

– Я одно поняла за то время, что в себя приходила. Обманщики всегда несчастны. Любой обман – мерзость. И каждый это прекрасно понимает. Рано или поздно до всех доходит. Каково это – жить и чувствовать себя мерзавцем, а? А больше мне нечего сказать. Театр хорош в театре. А в жизни он рано или поздно удушит.

Елена кивнула в ответ на ее слова, как китайский болванчик.

Мимо них прошли бабушка с ребенком лет трех.

– Тити! Тити камить! – говорил ребенок.

Неужели русские? Хотя – почему бы и нет?

– Птичек кормить! – подтвердила бабушка, – Завтра опять будем птичек кормить.

Бабушка была в пуховом сером платке и справных зимних сапогах. Зима, конечно. Декабрь. Только в Монтрё было сегодня днем +10. Ну и что? Все равно же зима. Русская бабушка была одета так, как искони положено одеваться зимой. Хорошо, что не в валенках с галошами.

– Тити! Тити камить! – настаивал ребенок, показывая ручкой в варежке в сторону озера.

Тина и Лена переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Няня! Тити камить! Аааааа! – потребовал малыш, стремясь криком победить непреклонную судьбу.

– Сейчас ужинать пойдет Андрюша, – ласково, но непреклонно отвечала судьба, – Пюрешку кушать. Потом в ванночку. Няня сказку почитает. И баиньки. А птички – завтра. Не улетят птички. Никуда не денутся.

– Аааааааа! – протестовал непокорный русский мальчик.

– А будешь кричать, все птички улетят. Испугаются и пшшшшшш! Полетели-полетели в дальние края, – объявила няня.

– Андюся тозе в дальние кая! Тити камить!

– В дальние края лететь долго. А птички сейчас – вон они. Завтра возьмем булок, и накормим птичек.

– Многа буляк!

– Мешок булок возьмем завтра и много птичек накормим.

Малыш плелся, не оглядываясь больше на озеро. Уговорили его, уломали.

– Из нашего дома, – пояснила Елена, – почти одни русские все и скупили. Там пониже квартиры не такие дорогие. Вот у этого мальчика, Андрюши, маме знаешь сколько лет? Двадцать один!

– А папе сто! – иронически продолжила Тина.

– Ну, почти, – горько хмыкнула Лена, – Шестьдесят семь. Тоже…

– Не хрен собачий, – подхватила Тина.

– Ага. Смышленый мальчик. Вот – няню ему привезли. Хорошая няня, старается, заботится о нем. Папа в Москве большую часть времени. Деньги кует. А мама пользуется радостями жизни.

– Няня такая аутентичная! – восхитилась Тина.

– И мальчик тоже. Видела? Шубка, шапка, варежки.

– «Шалун уж отморозил пальчик», – процитировала Тина, – Вот бы Набоков тут увидел. Обалдел бы.

– Все уже со своей судьбой рождаются, кто с русской, кто с немецкой, кто с французской… – начала было Лена и вдруг продолжила невпопад, – Слушай, а что если он от меня к этой вашей Кире уйдет, а? Вспоминал ведь вчера… Первая любовь…

– Ты что? – засмеялась Тина, – Кире пятьдесят пять. Они с мужем – душа в душу живут. Он ее слушается, как младший офицер генерала. У нее жесткие правила. Не забалуешь. Тем более там преступление было совершено, сама же знаешь.

– Пятьдесят пять – делу не помеха, – вздохнула Лена.

– Да перестань. Это не то, чего ты можешь бояться.

– Асю? Да? – с придыханием спросила бедная супруга олигарха.

– Вообще ничего не бойся. Живи и радуйся. Смысла нет себя терзать.

Они подходили к прекрасному дому из зеркального стекла, похожему на океанский лайнер.

– Проголодалась! – сказала Елена, – А ты?

– Ужасно!

– Пошли скорее, ужин нас уже ждет.

Тине удалось в свой свободный день съездить за новогодними подарками для своих. Своих у нее теперь было очень мало: Луша, Лиза, Васька, которую она так и не успела повидать перед отлетом в свою неожиданную командировку. Лушка обрадуется новому платью, Лиза – серебряному браслету. А вот чем Ваську порадовать? Случайно забрела Тина в магазинчик, который называется в Швейцарии брокенштубе, торгующий всяким старьем, и обнаружила там картину, написанную неумелым и при этом талантливым художником, а потому яркую, самобытную. Это был портрет девочки лет пяти на деревянной лошадке. Ярко-вишневый фон оттенял серую в яблоках лошадку и большеглазую серьезную всадницу в пронзительно-синем платье с оборками. Радость жизни так и изливалась с полотна, заставляя улыбаться. Такую картину мог создать или ребенок, или старик. Хозяйка магазинчика, заметившая интерес Тины, рассказала, что портрет этот сделал давным-давно один счастливый старый человек.

– Это его внучка. Прекрасная женщина была, образованная, врачом стала, невропатологом. И прожила долгую яркую жизнь. Умерла недавно, девяносто семь лет ей было. У нас принято ненужные вещи отдавать старьевщикам на продажу. Вот мне и принесли. Наша семья с их семьей веками по соседству живет.

– Как же они отдали такую дивную картину? – поразилась Тина.

– Ну, после этой женщины осталось много настоящих портретов, кисти известных художников. А эту наследники недооценили. Для них это мазня. А по мне – так шедевр.

– И по мне – тоже, – не скрывала своего восторга Тина, – Сколько вы за нее хотите?

Хозяйка немного подумала:

– Я вижу, что вам картина нравится. Значит, она попадет в хорошие руки. Далеко она поедет из наших краев?

– В Россию, в Москву, – сообщила Тина, – Эта девочка, которой уже нет, удивительно напоминает другую девочку, которой сейчас пятнадцать лет. Это моя крестница. У нее точно такие глаза и такие же волосы, и взгляд – умный, серьезный, но не печальный. Я хочу подарить ей этот портрет с пожеланием долгой и счастливой жизни.

– Двадцать франков, – сказала хозяйка, – Цена символическая. Но деньги должны быть заплачены, просто на счастье. И я напишу вам имя этой женщины. Пусть ваша крестница знает и автора, и модель.

Тина не ожидала такой цены. Двадцать франков – меньше, чем восемьсот рублей! Вот повезло так повезло.

Вернувшись, Тина похвасталась добычей.

– Ты везучая! – восхитился Михаил, – Считай, даром получила такую красоту. Ох, я из-за тебя начну примитивную живопись собирать. В ней столько силы и радости – садись, любуйся и заряжайся.

– Как вода перед телевизором, – засмеялась Тина.

– А вот как понять, если не специалист, – задумчиво спросила Лена, – Какая картина ценная, а какая – мазня. Я, конечно, могу в разные брокенштубе поехать по всей Швейцарии и все картины там у них скупить. Так Миша скажет: «На помойку». А ты вон купила – он в восторге. Нет, конечно, я вижу: яркие краски, весело. И личико у девочки красивое получилось. И что?

– Ну, может быть, если долго будешь смотреть, почувствуешь, что все тут дышит любовью и счастьем. И сможешь даже понять, какая судьба ждет эту девочку: долгая жизнь, серьезный труд, много близких рядом. Кто-то почувствует с первого взгляда, а кому-то поначалу время нужно. И терпение, – пояснила Тина, – Бывают картины плоские. Кусок картона или холста и краски поверх. А бывают такие, что засасывают в себя. Взглянешь – и вот ты уже в иной реальности. Просто многие себе не доверяют. Не расслабляются, фантазировать не хотят.

– Я, кажется, начинаю понимать, – удивилась Лена, – А знаешь что? Могу я тебя попросить давать мне уроки? Вот ты сейчас объяснила, и я что-то почувствовала. А раньше – никак.