Михаил Веллер - Приключения майора Звягина. Роман воспитания Страница 3

А зачем нам откладывать.

Звягин раскрыл блокнот и выбрал один из своих рабочих дней посреди недели. Вот накануне с Джахадзе или с Заможенко на этот день и махнемся, а фамилия в графике пусть останется. Билеты на «Стрелу».

…Из «Красной стрелы» он вышел отдохнувший, выспавшийся, весело-спокойный среди мрачноватого и суетного московского люда.

Клиент был на месте, это он знал, потому что вчера позвонили Березницкому, мягкий женский голосок из регистратуры его поликлиники, поинтересовались для уточнения, когда он последний раз проходил флюорографию.

Сдав сумку с кое-каким барахлишком, купленную на один раз в комиссионке, в камеру хранения, он спустился в метро и поехал на Кутузовский. Прошел по противоположной стороне мимо нужного дома, прикидывая место парковки машины. Потом поехал в Ясенево и шлялся там, пока не нашел то, что требовалось: стройку на отшибе за забором; запомнил приметы дороги, вернулся в центр, поймал за пятнашку частника и велел ехать туда, проехав сначала по Кутузовскому, а сам сверялся с картой Москвы и фиксировал путь.

После чего со вкусом и демократизмом пообедал в «Мак-Доналдсе» и отправился в кино, дабы занять время. Нервы, судя по всему, у Звягина отсутствовали напрочь.

В полутьме уже он вернулся на Ленинградский вокзал, забрал свою сумку и в туалете совершил небольшой шпионский маскарад: наклеил черные усики, натянул и приладил вороной парик и увенчал его кепарем-аэродромом. Пойдет.

На стоянке такси волновалась толпа, а в стороне нисколько не волновались таксисты. Звягин сделал жест, и шофер приоткрутил стекло:

— Куда? — с неприязненным равнодушием спросил он, не глядя.

— Шереметьево-два, — с тем же равнодушием бросил в сторону Звягин.

— Полтинник, — сказал шофер.

— Знаю, — упало в сторону следующее слово.

— Садись.

— Открывай. — Последнее слово всегда за мной будет, животное. Я тебе покажу полтинник. Я его тебе в такое место воткну, что институт микрохирургии глаза не выковыряет.

Шофер небрежно курил «Мальборо».

— Здоровье портишь, — без уважения к чужому жалкому достатку сказал Звягин и приоткрыл форточку, устроив сквознячок.

— Дует, — сказал шофер.

— Я тебе плачу, — сказал Звягин. — Сначала на минутку к Ленинградскому рынку, вещи забрать. Дом я покажу.

— За простой — отдельно.

— Конечно, — сказал Звягин.

На Красноармейской он указал подходящий дом, велел стать у подъезда:

— Багажник открой сразу.

Пару минут провел в подъезде. Вполне подходяще. И лампочка не слишком яркая, и мочой пахнет.

— Слушай, друг, — вышел он растерянно, — его дома нет, помоги, пожалуйста, телевизор снести… одному никак не взять, и время в обрез.

— Какой? В багажник не влезет.

— Влезет! Как не влезет? — уверил Звягин. — Японский, не такой большой, но взять неудобно.

— Да я, в общем, не грузчик, — в сомнении отказался шофер.

— Еще пятнадцать рублей плачу, — нервно попросил Звягин.

— Поможем, — вылез шофер.

Войдя в подъезд, по всей логике ситуации, первым, Звягин жестко — конь копытом лягнул! — ударил его локтем под ложечку. Шофер согнулся и замер, распялив рот и выпучив глаза. Примерившись и успев пожалеть, что рукав куртки смягчит удар, Звягин локтем же, сверху, врубил ему — к-ха! — чуть левее темени. Послышался вполне деревянный стук, шофер обмяк и свалился на бок. «В десанте служили мы крылатом, а тут нельзя не быть орлом! — тихо пропел себе под нос Звягин. — Как это называлось там? а, — с расчетом кратковременного рауша. Кратковременного не кратковременного, а полчасика отдохнет. Достаточно».

Он быстро сволок шофера по ступенькам к двери в подвал, вынул из кармана стеклянную четвертьлитровую фляжку и полил ему грудь и бока водкой: «Объясняйся потом с милицией, родимый». Надел на правую руку кожаную перчатку, подпрыгнул и разбил лампочку: тихий дзень.

Все это заняло на несколько секунд меньше запланированной минуты.

Хлопнула входная дверь.

— Опять перегорела, — тихо и злобно произнес женский силуэт, всем существом мимолетно опасаясь проходящего мимо звягинского силуэта.

— Извините, — вежливо сказал Звягин, бренча на пальце ключами от такси.

В трех кварталах он тормознул у урны и сунул в нее парик, усы и кепку. Потом свернул в темный проулок, достал из сумки автомобильные номера и плотно надел, закрепил поверх настоящих.

— 87–19 ММТ, — удовлетворенно прочитал он. — Вышел на смену. Спасибо, чаевых не берем.

В кабине достал из бардачка путевой лист, аккуратно разорвал и выкинул, а на его место положил заготовленный заранее. Глянул техпаспорт. Заменил собственной карточку водителя на приборной доске. Дотронулся до прав в кармане. Серую куртку снял и кинул на пол к заднему сиденью, оставшись в синем свитерке. Кинул в кусты под домом фляжку из-под водки, некогда коньячную. И дал по газам.

Не обращая внимания на голосующих по пути (как истый московский таксист), он с умеренной лихостью гнал к знакомому уже дому. Незадолго до Кутузовского остановился еще раз в тихом месте, снял свитерок, оставшись в скромном темном костюме и голубой сорочке с галстуком, из сумки достал и надел светлый плащ, набросил на шею шарф. Порядок.

Притер тачку к тротуару у «своего дома», глянул номера над первым подъездом — верно. «Куда лезу. Но не ждать же у моря погоды, покуда он сам на тротуар вылезет».

— К кому? — бдительно спросил вахтер из-за обширного письменного стола в светлом, теплом, чистом и вполне домашнего вида подъезде.

— Девятнадцатая квартира, Березницкий, — с уместной дозой будничной беглости и казенной вежливости сказал Звягин. Вахтер, естественно, чуть помедлил, читая его взглядом, и наметил движение в сторону телефона — позвонить в квартиру, представить гостя и получить согласие на впуск. В правильный момент Звягин достал из нагрудного кармана красную корку с гербом и секунду держал перед вахтером. На полсекунды открыл и, профессионально сжав в руке (не вырвать!), подержал еще.

— А вы звоните, — разрешающим тоном бегло сказал он от лифта. — Сергеев.

Пока он ехал на пятый этаж, хозяин был уже извещен и — д-р-р звонок, кратко и уверенно, — открыл двери сам.

— Добрый вечер, Яков Тимофеевич, — с безулыбистой теплотой протянул Звягин руку, шагнув через порог.

— Здравствуйте, — спокойно, весомо отвечал Яков Тимофеевич.

Так вот ты какой, гнида. Росточку неплохого, крепость еще видна, рожа массивная… тупая, уверенная, бронированная рожа. Славный, должно быть, был рыцарь революции: чистые руки, горячее сердце, холодная голова, ага… нет, не трусливый старикашка, но это мы еще посмотрим.

— Извините за беспокойство, но дело неожиданное и срочное, — крайне спокойно сказал Звягин. — Был звонок из референтуры начальнику управления, связано с телегой. Надо гасить без оттяжки, поэтому меня лично — за вами. — И протянул, как своему и старшему по званию, заслугам и возрасту, свое удостоверение, но в руки не дал, хозяин едва заметным внутренним движением отметил это как правильное, и Звягин отметил это его отмечание. Березницкий взял со столика в небольшом, но славном холле очки из китайской плоской вазы («У кого реквизировал, сука?») и прочитал не медленно, но внимательно. За удостоверение Звягин был спокоен — лучше настоящего, не мальчик.

— Не телефонное, — сказал он, упреждая вопрос. — Такое время.

Логично. А в чем дело, да?

— Конец дня, — сказал он. — Вечный бардак в любимом ведомстве. В архивах чуток насорили. Остальное — на месте.

Березницкий чуть подумал — тоже крайне спокойно.

— Я на машине, — сказал Звягин. Галстук не обязателен, хотел он добавить и улыбнуться, но воздержался: это уже лишнее.

— Я позвоню, — сказал Березницкий. Соображал он явно уже с трудом, да и никогда, конечно, большой сметливостью не отличался, за то и держали, но рефлексы вжились в нем прочно. — Вы садитесь.

Без «благодарю» Звягин опустился на диванчик перед телевизором и расслабил позвоночник.

— Можете. Но Крупников сейчас у хозяина, там освободятся в (взглянул на часы) восемнадцать пятнадцать.

Шлепнуть бы тебя прямо сейчас, в собственном сортире, и вся недолга. Да не заслужил ты такой быстроты и легкости.

Упоминание фамилии, причем не сразу, а в правильный момент, — это подействовало, разумеется, успокаивающе. Да и обликом Звягин, то бишь Сергеев, был правилен, безупречен. Разве что лицо запоминающееся, так в их управлении это неважно.

— Переоденусь, — сказал Березницкий и вышел. В глубине квартиры перемолвился неразличимо фразами с женой, которая так и не показалась — своя дрессура.

Явившись в синем, немодном и добротном костюме с планками и значком почетного чекиста («А как же! чтоб помнили, с кем дело имеют!»), Березницкий полез в теплый, с подстежкой, плащ.