Владимир Нестеренко - Чужая Страница 3

ШУСТРЫЙ: Не, пацаны, если дальше дорога такая же хорошая, то, я скажу, здесь можно ездить…

МАЛЫШ: Дальше – только лучше… До самого океана…

СОПЛЯ (рассматривая в окошко): А мне пейзаж нравится…

МАЛЫШ: Да, получше стало, хотя они и тогда не бедствовали.

СОПЛЯ (пытается шутить наравне со всеми): Когда это «тогда»? В войну, что ли?

МАЛЫШ: Я здесь был, два года назад, еще с Монголом.

ШУСТРЫЙ: С Монголом? Ни хуя себе, я и не знал, что ты у него работал.

МАЛЫШ (смотрит косо на Шустрого): Значит, не надо было тебе знать. Теперь знаешь, и хорошо.

ШУСТРЫЙ (выдержав паузу): Ты потому такой скрытный, что не по понятиям бизнесом занимались? Блядей возили? В Прагу, на заработки…

МАЛЫШ: Фильтруй базар, ты. Да, блядей пасли… Тогда можно было. Понятия другие были. Монгол и с карманников получал.

СОПЛЯ (изумленно): С воров?

МАЛЫШ: Да. Время было такое…

ГИРЯ: А где теперь Монгол?

МАЛЫШ: Да там, где и все. На кладбище. Хоть в закрытом гробу хоронили, но могила есть. У остальных не так. Мы тогда здесь много народу оставили, и дома тоже многих потеряли. Всю верхушку. (Меняя тон на приказной.): Так! Сделали добрые лица… Веселимся, блядь. Гиря, анекдот рассказывай…

Полицейский из дорожной полиции машет жезлом – указывает на обочину дороги, машина тормозит.

Минутой позже. Полицаи проверяют документы, обыскивают машину.

ГИРЯ: …И тут доктор говорит: «А почему ж ты ее не ебешь?» А больной: «Ты гонишь, доктор, мы ж с ней хаваем».

Смех.

Полицай с презрительной миной возвращает паспорта.

Едут дальше, Малыш рассказывает историю.

МАЛЫШ: Короче, проститутки на той хате спали по трое в кроватях, в две смены, девять телок… За ними Барбос присматривал. Не пацан, мусор бывший, спецназовец.

Пацанам вроде как не по понятиям было с телками жить, а ему это дело нравилось. В виде наказания – ебал их в жопу. Один раз пацаны тему просекли и посоветовали Барбосу намазать гандон змеиным ядом, чтоб больнее было.

Пацаны ржут.

СОПЛЯ: И шо?

МАЛЫШ: Тот намазал. Гандон разъело, и Барбос носился по хате со стоячим хуем, верещал от боли, шо кабан.

Все смеются.

ШУСТРЫЙ: Так как потом, пропал интерес в жопу ебать?

МАЛЫШ: Хуй его знает. Его грохнули через две недели.

МАЛЫШ: Ладно. Расскажу еще одну историю.

(Визуализация рассказа.): Надо было перевезти через границу деньги. Монгол поделил общак, когда понял, что не перевезти все сразу. Пять тысяч повез я. Монгол сказал в жопу засунуть, на торпеду… Тогда сильно русских на границе шмонали, из Чехии оружие возили, патроны люгеровские, и на 7,65 – там свободно продавались, если есть чех с разрешением на оружие. У нас не достать было, а оружие под них еще с войны оставалось. Деньги забрали бы, больше штуки нельзя было везти. Я, лох, взял пленку от пиццы, завернул, и в поезде, в туалете, стал заталкивать.

ШУСТРЫЙ (заинтересованно): Затусовал?

МАЛЫШ (устало): Нет. Я ж не сидел, не умею крутить торпеды, да и здоровая была слишком. А главное, пицца перченая была, так что я чуть не охуел…

Все смеются, и Малыш с ними.

ГИРЯ: Но провез?

МАЛЫШ: Провез. Спрятал в ботинки, под стельки, на границе побрезговали рыться… Монголу рассказал – тот смеялся.

ШУСТРЫЙ: Что Монгол сказал?

МАЛЫШ: Сказал, что надо разрабатывать очко, в жизни пригодится. (Все смеются.): Он мне сказал, а я тебе говорю, на всякий случай.

Смех.

Городская суета. В отдалении – Малыш говорит по телефону-автомату в Праге. Коротко разговаривает, затем возвращается к стоящей рядом машине.

ГИРЯ: Не, пацаны, жить тут хорошо, но народ странный… Какие-то они все тут дезики.

СОПЛЯ: Кто?

ГИРЯ: Дистрофики. С патлами, с серьгами.

ШУСТРЫЙ: И телки страшные. Недаром наши твари сюда работать ездят.

МАЛЫШ: Есть и хорошие. Только они с русскими не ебутся. Брезгуют.

ШУСТРЫЙ: Ни хуя себе?! Как это – брезгуют?

МАЛЫШ: А вот так. Тут на телку, что с русскими крутится, – смотрят, как у нас на звериную подстилку или на тех, что с неграми ебутся…

СОПЛЯ: Бля, охуели они тут, давно пизды не получали.

МАЛЫШ: Русских они боятся. Разницы не делают, русские – украинцы, все русские. Как в Москве чеченов боятся – это мы напугали, с Монголом. Они вначале борзые были, как барыги с базара, – а потом уже и на стрелки приходить боялись, если знали, что с нами будет стрелка.

Кафе. Пацаны сидят за столом, что-то заказывают, официант уходит с заказом. Люди за соседними столиками, уловив русскую речь, рассчитываются и уходят или пересаживаются. Через несколько минут в кафе вокруг столика с пацанами образовывается санитарный кордон из свободных столов.

МАЛЫШ: Ну что, все поняли?

ГИРЯ: Да. Пидоры они тут все.

СОПЛЯ: Хорошо вы их напугали. До сих пор ссутся.

МАЛЫШ: Ну, ссутся не ссутся, а нам отсюда сваливать пришлось… Хотя, другие работают. Попугивают официантов.

ШУСТРЫЙ: Почему официантов?

МАЛЫШ: Потому что они наглые вначале, а потом, как на него наедешь, готовы на четыре кости упасть. Как барыги или официанты.

ШУСТРЫЙ: Шныри. (Он откровенно рассматривает красивую блондинку в конце зала. Та отводит взгляд.):

МАЛЫШ: Глухой номер. У них телки ведутся на красавцев таких… Ну… Знаете, с патлами, танцоров всяких. Как в порнухе – надрочит хуй, и снимается. (Голосом Рашпиля.): Додики, это ж все лагерные додики, педерасты.

Пацаны тихо смеются.

ШУСТРЫЙ: Ведутся телки на пидоров? Тьху, блядь. И страшные к тому же.

СОПЛЯ: Надо б нашим эту страну обратно забрать, мозги им вправить.

МАЛЫШ: Каким нашим?

СОПЛЯ (смеется): Рашпилевцам, каким же еще…

ШУСТРЫЙ: И язык у них пидарский какой-то.

МАЛЫШ: Язык смешной. Не мыло, а мыдло, не самолет – летадло, машина – возидло.

ШУСТРЫЙ: Прикольный язык. А повидло как?

Громко смеются, бармен и стоящий у стойки официант смотрят на них.

БАРМЕН (тихо, официанту): Русское быдло.

Неприметно сидящий у стойки пожилой чех встает и направляется к пацанам. Иностранец – с усами и сединой. Одет франтовато. Тем не менее это и есть Карасик. Несколько секунд на идентификацию.

КАРАСИК (тихо): Привет, босота.

МАЛЫШ: Надо же – не узнал тебя, Карасик. Богатым будешь.

КАРАСИК: Спасибо. Мы ж не знакомы были. Талию ломаешь?

МАЛЫШ: Шучу.

КАРАСИК: Смеюсь. Давайте расходиться, вам еще много сделать надо сегодня. Первым делом, пацаны, кишки, что на вас, – в помойку. Деньги есть – идите в магазин и купите нормальное шмотье. В этом ходить нельзя, полицаи заебут. Вы без делов приехали?

МАЛЫШ: Пустые. Биту и ту на границе отмели.

КАРАСИК: Завтра дам инструмент.

МАЛЫШ: Давай сегодня.

КАРАСИК: Сказал – завтра. Сегодня нет ничего. Идите на хату, отсыпаться. И кишки покупать будете – не изобретайте ничего. А переоденьтесь, как манекены на витринах, не так видно будет, кто вы и откуда. Дожидайтесь меня на хате. Никуда не ходите. Машину на стоянку, подальше от хаты… я покажу.

МАЛЫШ: Хорошо. Где шмотки покупать?

КАРАСИК: Да везде. Отвыкай уже от проблем совковых – тут Европа.

Хата. На столе гамбургеры и три бутылки водки. Малыш наливает в стаканы. Пацаны в футболках. Из мебели – телевизор и матрасы. По телевизору идет бесконечное МТВ. Костюмы на вешалках.

МАЛЫШ: Плохо, что со стволами задержка.

ШУСТРЫЙ: Да брось, Малыш, мирная демократическая страна…

МАЛЫШ: Тут территория чужая. И навидался я историй разных. Было дело – приехали от Монгола вот так вот пацаны – устали с дороги, водочки напились. И спать… А ночью замочили всех по тихому… Никто не проснулся уже…

ШУСТРЫЙ: И кто их захуярил?

МАЛЫШ: Чечены.

СОПЛЯ: Дверь, что-ли, не слышали, как ломали…

МАЛЫШ: А дверь ключиком открыли… Как домой к себе зашли…

Дверь на хате. Деревянная, но надежная. Слышно, как кто-то с другой стороны вставляет в замочную скважину ключ. Замок щелкает и медленно проворачивается.

Второй раз повернуться не успевает, пацаны, покинув стол, занимают позиции. Движения отработаны многократно. Гиря с Соплей приседают в прихожей возле дверей, Шустрый с кухонным ножом, который прячет за бедром, опустив руку, становится за дверь, Малыш подходит к дверям. Дверь открывается, входит Карасик, в руке – дипломат.