Григорий Ряжский - Дети Ванюхина Страница 3

Дом Ванюхиных она нашла сразу. Шурки дома не было, и она поймала себя на мысли, что ей жалко, что его нет, ей почему-то хотелось, чтобы он оказался дома, попробовал ее рукодельных пирожков с картошкой и похвалил, потому что вкусно. Зато Полина Ивановна приняла девочку как родную.

— Умница моя, — сказала она ей, — умница, что пришла, я так тебе рада, Нинуленька. И пирожков напекла каких, объеденье просто! — Она надломила один, из него пошел горячий пар. Шуркина мать понюхала воздух, прикрыла глаза и надкусила. — У меня так вкусно никогда не получается, — добавила она, жуя, — и так красиво!

Девочка смутилась:

— Это потому, что я их сбитым яйцом сверху мажу, пока горячие, кисточкой мажу. У меня для клея была новая, а я так склеиваю, без нее, ее саму для пирогов берегу. — Внезапно она моргнула пару раз, и Полина Ивановна увидала, что девочка плачет. — Их дед очень есть любил, тоже сначала разламывал, как вы, и горячими всегда. Вы на потом для Шуры вашего разогрейте отдельно, может, ему тоже так понравится…

Девятины в тот раз получились на двоих. Нина пробыла у Ванюхиных до вечера — тетя Полина никак ее домой не отпускала. Для Михея они поставили рюмку в стороне и покрыли ее половинкой пирожка, для запаха. Шурка вернулся, когда Нина засобиралась домой.

— Привет, глазастая, — настороженно бросил он с порога, заметив девчонку. — В гости к нам или жить?

Нина испуганно посмотрела на Полину Ивановну и ответила:

— Я просто в гости заходила. Не жить. Мне ваша мама разрешила. — Она подхватила сумку с пустой кастрюлей и добавила: — У нас сегодня девять дней исполнилось, как дедушка умер. — И тут же поправилась: — Как его убили.

— А-а-а-а… — понятливо протянул Шурка, — тогда ясно…

«А она ничего, — подумалось ему одновременно с подкатившим на короткое мгновение раскаяньем, — хорошенькая вообще-то, хоть и мелкая еще. И очки говно…»

Происшествие девятидневной давности он списал как собственное преступление практически окончательно, и напоминание об этом неприятном в недавнем прошлом факте своей биографии хотелось быстро поменять на что-нибудь более нужное для жизни. Весь сегодняшний день он провел в городе. Экзамены были на носу, и пришла пора определяться, куда жить дальше. Кое о чем прозрачно намекал сен-сей Дима, мол, в Москву перебирайся потихоньку, к ученью прибейся какому-нибудь, в техникум там или ПТУ по любому профилю, а там видно будет, как дальше образуется. Там мы поможем тебе пристроиться, дело подберем — бойцы всегда нужны верные.

Кто такие «мы» и про какое такое бойцовское дело намекал учитель, Шурик переспрашивать не стал — кишками чувствовал, что не время проявлять интереса больше, чем пока того требовало его расположение в мамонтовском жизненном промежутке. Но зато ему запомнилось, что глаза сен-сея тогда снова на какой-то миг развернулись вовнутрь и слегка затуманились.

«Нет, определенно, ничего девчонка, и стройная такая», — еще раз подумал он перед тем, как попрощаться с неожиданной гостьей в их доме.

— Ты, Нин, и правда, забегай сюда почаще. А то я в Москву уеду скоро, учиться, — матери все веселей будет.

Часто забегать к Ванюхиным, однако, Нине не довелось. После этих девяти дней, получившихся так по-хорошему, хоть и у совершенно чужих для нее людей, девочка появлялась там всего два раза. Второй раз пришелся на Шуркин отъезд в Москву: он ехал поступать в приборостроительный техникум. Это снова порекомендовал Дима: там была сильная группа карате, он же ее и вел по вечерам.

А на следующий день, под утро, к Михеичевым пришли из милиции и увели мать. Она плохо соображала, чего от нее хотят люди в погонах, потому что вернулась накануне после трехдневного отсутствия и сразу завалилась спать, не раздеваясь.

Суд был скорым и равнодушным. Восемь лет шесть месяцев колонии строгого режима она получила вместе с двумя не известными никому мужиками из области за совместно совершенную кражу в продуктовом магазине в соседней Тарасовке. Кража та замысливалась по случайности расположенными друг к другу выпивохами, куда затесалась по этой же нетрезвой причине и Люська Михеичева. И причина-то была, в общем, несильной — не хватало одной бутылки до состояния окончательного человеческого счастья. Но кражи не получилось, потому что получился полноценный грабеж с убийством, хотя и непреднамеренным. Сторож, оказывается, ночевал в магазине, а когда проснулся и обнаружил двух чужих мужиков и одну бабу, то не захотел подчиниться угрозе чужаков, а, наоборот, полез в бутылку и принялся орать на всю округу. Тогда один из мужиков, который толще, но моложе — Люська не успела хорошо запомнить, как кого звали, — повалил его на пол и заткнул в пасть какую-то тряпку, чтоб утихомирить. Дед сразу завял, вертанул пару раз зрачками по кругу и утих. Люська решила было кляп тот выдернуть, пока один из мужиков, который длиннее и старше, шарил по прилавкам, а другой пытался развалить на части кассовый аппарат, и пошла к нему, но опоздала. Сторож мирно замер на полу бородой и кадыком вверх, как снятый с креста Христос, и тоже не дышал, но только с тряпкой во рту. Денег в аппарате не оказалось, но водки было четыре ящика. Недостающую для полного счастья норму они начали приходовать непосредственно в подсобном помещении магазина, не зажигая света, так как было удобно в смысле закуски — под рукой. Вскоре выяснилось, что первоначально назначенная норма счастья не выдерживает конкуренции с количеством добытого катализатора для его достижения, и подельники решили присесть на дорожку и заодно немного добавить, прежде чем покинуть неправедным способом занятую территорию.

Первая машина, которую они тормознули в ночи, за две бутылки отвезла Люську и один водочный ящик до дома Михеичевых. Мужиков водила взять на борт категорически отказался. Вторая же машина, которую словили мужики, чтобы доставить по назначению свою часть продукции, оказалась милицейским уазиком. Через четверть часа мужиков сдали в отделение вместе с двумя ящиками водки. Третий был оставлен в машине в виде компенсации за геройство, потому что на будущий срок задержанных с поличным все равно не влиял. А еще через десять минут на место преступления выехала бригада: дежурный следователь, опера и вызванный ночью эксперт.

Второй суд, насчет материнства обвиняемой, был от первого отдельный, но такой же скорый и понятный по результату — Люська была дополнительно лишена еще и родительских прав.

Таким образом, забегать Нине к Ванюхиным не понадобилось и не пришлось, потому что сразу по вынесении приговора дело ее было направлено в комиссию при райисполкоме по опеке над несовершеннолетними, которая без особой головной боли и бюрократических проволочек рассмотрела и удовлетворила в короткий срок просьбу гражданки Ванюхиной Полины Ивановны (1925 года рождения, прож. по адресу: Московская обл., Пушкинский р-н, пос. Мамонтовка, ул. Новая, 7, работающей старшей медсестрой ветеринарной лечебницы № 1 гор. Пушкино, характеризуется по месту работы с положительной стороны, владеет собственным домом, имеет заработок, достаточный для содержания объекта опекунства) об установлении опеки над несовершеннолетней Михеичевой Ниной Викторовной (1961 года рождения, ученица седьмого класса мамонтовской поселковой средней школы № 22. Проживала в Мамонтовке вместе с матерью, Михеичевой Людмилой Ивановной, в настоящее время лишенной родительских прав, направленной для отбытия наказания в женскую колонию гор. Можайска).

Вещи Нинины, которые она перетащила к опекунше, маме Полине, вместились в чемодан покойного Михея, сумку из-под картофельных пирожков и ученический портфель. Шесть кур они отловили вместе с новой матерью, перевязали им ноги по паре и перетащили в ванюхинский курятник. Петуха же пришлось пустить на суп — у Ванюхиных свой был справный, топтал без устали и еще без работы часто оставался. Суп этот они сварили этим же днем, после переезда, и, пока он настаивался, обе поплакали: для начала навзрыд, потому что петуха было тоже жалко — Нина помнила его с малого возраста, с цыплячьего, — а потом плакали уже тихо, мокро и долго, когда со всей очевидностью стало ясно, что жизнь у обеих, начиная с этого дня, должна стать другой, измениться: и у новой мамы, и у новой дочки…

Шурка в материнском решении участия не принимал: все дни, пока шло судебное разбирательство, он провел в городе, разместившись временно в общежитии техникума, — сдавал вступительные экзамены. Полина Ивановна такое решение сына приветствовала — пусть учится, в люди выходит, парень-то неплохой получился, нормальный парень-то. Петька Лысаков, дружок Шуркин, вон, в поселке сидит, никуда не торопится, повестку, что ль, ожидает армейскую? Да и раздружились они чего-то, совсем Петюха у Ванюхиных не появляется больше. Ну, да ладно, молодые они, сами разберутся…