Александр Сегень - Поп Страница 3

После революции Сергий сначала подвизался на гражданском поприще, учился в Московском университете, но был изгнан оттуда как чуждый элемент и арестован за антисоветскую пропаганду. Александр служил в петроградских храмах, арестован был по делу митрополита Вениамина, три месяца провел в заточении, затем три года в лагерях на Северном Урале.

Пройдя через узилища, Сергий стал монахом московского Данилова монастыря, а Александр вернулся в Ярославскую епархию, с трудом поднимал на ноги четверых сыновей, коих послал ему Господь в начале двадцатого века. Матушка долго была бесплодна, а потом – в тридцать шесть лет родила Василия, в тридцать восемь – Дмитрия, в сорок – Андрея, а в сорок четыре добавила к ним ещё и Даниила. На том её деторождение прекратилось. Но и то – великое счастье, четверо сыновей! В конце двадцатых годов отца Александра изгнали из родной епархии, он мыкался, испил до дна горькую чашу, покуда не оказался в Орехово-Зуеве, где получил, наконец, место священника в соборе, настоятелем которого был к тому времени Сергий Воскресенский. Здесь они познакомились, подружились и навсегда полюбили друг друга. Александр Сергия – за неиссякаемый ум и широкую душу, Сергий Александра – за его детскую непосредственность и необычайные дарования собеседника, которые позволяли ему быть непревзойденным исповедником и проповедником. Исповедуя или проповедуя, отец Александр всегда бывал лаконичен и точен, находил упоительные образы и великолепные сравнения, так что на исповедь к нему всегда собиралась толпа, а когда он выходил в конце службы, по храму разносилось радостное: «Сегодня батюшка Александр будет проповедь читать!»

Когда Сергий покинул Орехово-Зуево, таланты Александра пошли батюшке во вред – другие священники завидовали тому, как его любит паства, и стали строить козни. Долго он терпел, но, в конце концов, не выдержал и отправился к своему другу. Сергий к тому времени уже был в Москве архиепископом, управляющим делами Патриархии, а до того побывал на епископстве и в Коломне, и в Бронницах, и в Дмитрове. Отец Александр чистосердечно пожаловался ему на жизнь и незаслуженные гонения от своих же, и тот посодействовал его переводу в Латвию, где открылось место настоятеля храма в селе Тихом, которое официально по-латышски именовалось Текексне. Здесь отец Александр впервые зажил спокойно и безмятежно, обожаемый паствой и не обижаемый властями. Сыновья его были пристроены в Москве и Ленинграде, трое старших тоже стали священниками, младший служил моряком в Севастополе, и можно было теперь насладиться полнотой своего цветущего шестидесятилетнего возраста, когда в мужчине постепенно угасают чадящие страсти и распахивается радость мудрого собеседования с Божьим миром. К этому времени в бороде и власах батюшки Александра стала образовываться благородная и весьма пригожая седина. Матушка Алевтина, более всего любившая читать писателя Николая Лескова и заимствовать из его сочинений разные забавные слова, ласково называла мужа:

– Зайчик мой подседелый.

Через пару лет Латвия вкупе с Литвой и Эстонией вошла в состав СССР. Тревожное время! Всюду шли аресты, всюду свирепствовали «органы бесоопасности», как тайком называл их отец Александр. Кто знает, что могло прийти им в рогатые головы? Возьмут да и тряхнут подседелого зайчика: «А за что это ты, поп, на Урале в лагерях обретался?» Но Бог явил милость, и протоиерей Александр Ионин вышел из этого периода своей жизни без единой царапинки.

А каково же было ликование, когда на место Августина назначили нового митрополита, и им оказался не кто иной, как родная душа – Сергий Воскресенский! О таком можно было только мечтать. Живи да восхищайся милостью Творца! И на тебе! – прошло всего три месяца с тех пор, как дорогой друг стал митрополитом Виленским и Литовским, экзархом Латвии и Эстонии, то есть первосвященником всея Прибалтики, новая беда пришла откуда не хотелось.

И вот теперь отец Александр ехал к своему другу с новыми треволнениями – что это за война такая и чего от неё ожидать?

6

Сергий принял Александра, как и ожидалось, наитеплейшим образом. Он намеревался вкусить трапезу, и батюшка подоспел как нельзя вовремя. При митрополите находилось несколько лиц духовного звания. Первым был священник Иоанн, латыш по фамилии Гарклавс. Вторым – бодрый семидесяти-с-чем-то-летний настоятель Рижского кафедрального собора отец Кирилл, о котором отец Александр долгое время знал, что у него смешная фамилия Заяц. Но позже выяснилось, что не Заяц, а Зайц, а вообще даже и не так, потому что отец Кирилл тоже латыш и исконная у него фамилия Закис, и в юности он был не Кириллом Ивановичем, как сейчас, а Карлом Яновичем. Третьим гостем митрополита был священник Роман Берзиньш из церкви Покрова Божьей Матери в Яунслабаде. Как видим, все трое – латыши, но иному русскому хоть тресни не бывать таким православным и таким русским, как эти латыши. Отец Александр знал всех троих и рад был увидеть их сейчас у преосвященнейшего.

– Я давно замечал, – смеялся митрополит, – что едва только я начну с душой рассказывать об отце Александре, так тут же либо он сам явится, либо о нём какое-нибудь известие поступит, либо его духовное чадо пожалует. Представь, батюшка, я пять минут назад говорил моим гостям о том, какой ты в детстве был некрасивый.

– Было такое, – охотно откликнулся отец Александр. – И мне нечего скрывать от высокого собрания, что с рождения я был не просто некрасив, а весьма непригляден в своём внешнем проявлении. Вообразите, на голове редкие волосёнки, а на лице, имеющем постоянный красный оттенок, вовсе никаких волос не росло – ни ресниц, ни бровей. При этом глазки махонькие, а надбровные дуги и нос выпуклые.

Гости митрополита Сергия ласково улыбались, внимая окающей и необыкновенно напевной речи отца Александра, свойственной выходцам из ярославских и костромских земель.

– Как вы сами догадываетесь, – продолжал батюшка, – зрители таковых видовых несоответствий меня чурались, словно я был леший. И это при том, что братья мои отличались завиднейшей красотой. Я мечтал жениться и иметь много детей. А братья говорили мне: «За такого урода ни одна не пойдёт, даже и не мечтай!» Что мне оставалось делать? Существо мало верующее, глядишь, и в петлю полезло бы. Но счастье моё, что Господь искони дал мне большую веру в Него самого и Его неиссякаемую милость. И я молился. Молился горячо о том, чтобы Он смягчил мою внешнюю унылую неприглядность. И вот однажды произошло чудо…

– Вот-вот, про зеркало! – весело ёрзнул в своём кресле митрополит.

– Мне приснился сон, – сверкая глазками, продолжал отец Александр, – будто я слышу голос: «Встань, юноша Александр, и подойди к зеркалу!» Я подошёл и увидел в зеркале не то привычное отражение, от которого хотелось по-волчьи выть, а вполне благовидного старца, убелённого сединами, осанистого, а за спиной у него стояли многие дети. «Кто сей муж, достоинствами украшен?» – спросил я. «Это ты», – раздался мне в ответ всё тот же голос. «Нет, это не я», – говорю. «Нет, это ты. За твою веру и по твоим молитвам с возрастом будешь таковым. И детей у тебя будет много, и даже слишком много».

– Вот оно как! – восхитился рижский соборный настоятель.

– Да, – произнёс отец Александр. – И вообразите себе, что вскоре после этого сна у меня стали расти ресницы и брови, проклюнулась телесная овощь под носом и на подбородке, и само моё безобразие как-то мало-помалу стало не таким вопиющим. Потом, став священником и получив хиротонию из рук незабвенного митрополита Вениамина, я остро переживал, что у меня весьма плохо растёт борода. И я даже подолгу молился о бороде, да ниспошлёт мне её Господь Бог. И что же мы видим? Она стала произрастать, и вы можете полюбоваться, до чего она у меня выросла благопристойная и даже красивая. Поэтому я всегда говорю: ни в чём не отчаивайтесь, и даже о такой малости, как хорошая борода, можно просить Бога, если молиться с верою и упованием. Но сейчас меня больше беспокоит другое. Что же это за война идёт, кто такой Гитлер, и чего нам ожидать следует?

Лица гостей митрополита, сиявшие только что улыбками по поводу рассказа отца Александра, вмиг сделались суровыми, как у школьников, которые беззаботно играли и веселились, но вдруг строгие родители с угрозами вернули их к необходимости делать уроки.

На стол подали кушанья, митрополит благословил ястие и питие, некоторое время все задумчиво ели, потом Сергий заговорил:

– Думаю, что всем нам надо приготовиться к самому худшему. С фронта поступают известия неутешительные. Гитлер объявил блицкриг, то есть войну, подобную молнии. Немцы стремительно наступают. Оборона Красной Армии не выдерживает. Мы отступаем, как было при нашествии Наполеона. Дай Бог, чтобы у нас оказались новые Кутузовы и Багратионы. На оккупированных территориях гонения на Православие будет не меньше, нежели в первые годы советской власти. Кто такой Гитлер? Сатана. Мне в последние годы доводилось общаться в Москве с высокопоставленными германскими чинами. Некоторые из них откровенно рассказывали о том, как сей Адольф относится к вере. Он ненавидит не только Православие, но вообще мечтает истребить Христианство. По его убеждению, христианскую веру придумали иудеи для того, чтобы подчинять себе другие народы. Заблуждение, как известно, не новое. О Христе он говорит, что это был смелый человек, который бросил вызов иудаизму, потому что был зачат Марией от римского легионера.