Джулиан Барнс - Любовь и так далее Страница 3

Итак, к делу. Любая история любви начинается с преступления. Согласны? Могут ли grandes passions[18] разгореться в сердцах невинных и простодушных? Разве что в средневековых любовных романах или в воображении подростков, только-только достигших половозрелости. Но среди взрослых и зрелых людей? А как уже отмечал Стюарт, наша карманная энциклопедия на ножках, нам всем тогда было чуть-чуть за тридцать. У каждого кто-то есть, или есть относительно, или есть хотя бы мечты и надежды, что кто-то будет, или воспоминания о ком-то, кто был когда-то, и все это мы отбрасываем за ненадобностью или предаем, когда появляется мистер или мисс — или, в данном конкретном случае, миссис — Тот Самый (Та Самая). Разве я не прав? Разумеется, мы всегда найдем способ, как оправдать свое вероломство, как представить предательство чуть ли не героическим подвигом, и уже ретроспективно рассматриваем свое сердце как tabula rasa,[19] на которой писалась история великой любви; но все это — лишь отговорки, правильно?

И если преступники — все, то кто из нас будет судить остальных? Разве я виноват больше других? Когда мы познакомились с Джилиан, я был увлечен одной сеньоритой из страны Лопе,[20] по имени Роза. У меня все складывалось неудачно, но ведь я и должен был это сказать, правильно? Стюарт, когда познакомился с Джилиан, был погружен в мир летучих фантазий и мучался сожалениями о бесцельно прожитых годах. А Джилиан, когда с ней познакомился я, была недвусмысленно увлечена пресловутым Стюартом — мало того, они состояли в законном браке. Вы возразите, что это все относительно. А я скажу: нет — абсолютно.

Но если вы все-таки собираетесь применить правовой прессинг и предъявить обвинения, тогда что я могу сказать, кроме как mea culpa, mea culpa, mea culpa,[21] но ведь я же не травил курдов нервно-паралитическим газом, правда? Дополнительно и в качестве альтернативы, выражаясь раздвоенным языком юристов, я бы сказал, что замена Стюарта на Оливера в сердце Джилиан была — как никогда не сказали бы вы, напыщенные и угодливые двуногие, — весьма неплохим вариантом. Образно выражаясь, она вложила свой капитал в более выгодное предприятие.

Но, так или иначе, все это было давным-давно, четверть жизни назад. Вам не приходит в голову выражение fait accompli[22] (не стану искушать судьбу с droit de seigneur[23] или jus primae noctis[24])? Знаете про закон о сроках давности? Семь лет — для всех деликтов и преступлений, насколько я помню. Разве нету закона о сроках давности для того, кто увел чужую жену?

ДЖИЛИАН: Даже если меня не спрашивают напрямую, все равно всем интересно, как так можно: влюбиться в Стюарта и выйти за него замуж и тут же влюбиться в Оливера и выйти за него замуж за максимально короткое время, насколько это вообще допустимо законом? Что тут скажешь? Так получилось — и все. Я никому не советую повторять за мной, я просто хочу сказать, что такое возможно. И по сердцу, и по закону.

Я действительно любила Стюарта. Я влюбилась в него почти сразу, просто и без обиняков. Мы сблизились, оказалось, что нам хорошо в постели, мне было приятно, что он меня любит, — так все и случилось. А потом, когда мы со Стюартом поженились, я влюбилась в Оливера — уже далеко не так просто. Наоборот, очень сложно, вопреки здравому смыслу и собственным чувствам. Я пыталась сопротивляться этой любви. Я ее отвергала, чувствовала себя виноватой. Очень виноватой. Но при этом я себя чувствовала живой, переполненной чувствами и привлекательной. Нет, никакого «романа» у нас с ним не было. Лишь потому, что я наполовину француженка, люди сразу же начинают шептаться про ménage a trois.[25] На самом деле, ничего даже похожего не было. Во-первых, все было более основательно и серьезно. И мы с Оливером не спали, пока я не рассталась со Стюартом. Почему люди всегда берутся судить о чужих делах, о которых не знают? Все «знают», что главной причиной был секс, что Стюарт был не слишком хорош в постели, в то время как Оливер был просто непревзойденным любовником, а я, соответственно, выгляжу этакой расчетливой вертихвосткой, шлюхой и стервой по совместительству. Но если вам действительно интересно, то в первый раз, когда мы с Оливером оказались в постели, у него случился острый приступ «нервозности первой брачной ночи» и вообще ничего не было. Во второй раз было немногим лучше. И только потом у нас начало получаться. Как ни странно, но в этой области он значительно уступает Стюарту в плане уверенности в себе.

Дело в том, что можно любить сразу двоих — то есть, сначала одного, а потом другого, так что вторая любовь прерывает первую, как это было со мной. Их можно любить по-разному. Это не значит, что одна любовь — настоящая, а другая — нет. Жалко, что я не смогла объяснить это Стюарту. Я любила их обоих по-настоящему. Вы мне не верите? Впрочем, какая разница, я не хочу никого убеждать. Я просто хочу сказать: это случилось не с вами, правильно? Это случилось со мной.

И теперь, по прошествии времени, мне удивительно, что подобные вещи случаются, в принципе, редко. Хотя могли бы случаться чаще. Уже потом, когда все закончилось, моя мама сказала совсем по другому поводу, я уже и не помню, насчет какой-то другой пары, которая тоже распалась из-за кого-то третьего, она сказала: «Сердце устроено мягким и нежным, и это опасно». Мне сразу было понятно, что она хочет сказать. Когда человек влюблен, ему легче влюбиться в кого-то ей е. Вот такой паоадокс. Такая вот горькая правда.

3. Где мы были тогда?

ОЛИВЕР: Где мы были тогда? Тангенциальный вопрос по отношению к настоящему. Странно, как каждое следующее из этих четырех коротких слов вбирает в себя предыдущее, как их звучание отзывается эхом потери — чувства, которое мы испытываем всякий раз, когда, подобно Орфею, украдкой оглядываемся назад. Горькое повторение с сокращениями. Сравните и сопоставьте — как говорили учителя литературы — жизни великих английских поэтов-романтиков. Сначала выстройте их по длине фамилии: Вордсворт, Кольридж, Шелли и Ките. Потом сравните даты их жизни и смерти: 1770–1850, 1772–1834, 1792–1822, 1795–1821. Какой простор для нумерологов и адептов различного рода тайных доктрин! Человек с самой длинной фамилией жил дольше всех, человек с самой короткой фамилией — меньше всех, и соответственно — двое посередине. Но и это еще не все: тот, кто родился первым из четырех, умер последним, тот, кто родился последним, умер первым! Они «вкладываются» друг в друга, как эти русские куклы, матрешки. Поневоле поверишь в божественное провидение. Ну, или хотя бы — в божественное совпадение.

Где мы были тогда? Ну хорошо, один раз я согласен сыграть в игру усердных подробностей. Я сделаю вид, что память можно раскрыть, как газету. Ладненько: пропускаем новости из-за рубежа, колоритные сплетни — ищем в самом низу страницы. Маленькое Происшествие в Деревеньке в Минервуа: Никто Не Убит.

Тогда, в тот конкретный момент, который вы выбрали для рассмотрения, я как раз удалялся из вашего поля зрения (вы, может быть, думали, что навсегда; может, вы даже выкрикнули: «Скатертью дорожка», — вслед моим уязвимым лопаткам), заворачивая за угол у кооперативного кафе на своем верном «пежо». 403-й модели, вы, я думаю, помните. Крошечная решетка на радиаторе, как смотровое окошко в двери тюремной камеры. Зеленовато-серый печеночный дух эпохи, обязательной к возрождению. Нам не кажется скучным, что в последнее время мы с завидным упорством возрождаем и фетишируем прошедшие десятилетия еще до того, как они проходят? По-моему, тут необходимо установить обратный закон о сроках давности. Нет, еще нельзя возрождать шестидесятые, потому что сейчас только восьмидесятые. И так далее.

Итак, вот где был я — на двух колесах вписывался в поворот и гнал мимо сверкающих сталью силосных башен, переполненных выжатой кровью виноградников Минервуа, — а Джилиан стремительно уменьшалась в зеркале заднего вида. Очень нескладное обозначение, вы не находите — зеркало заднего вида, — слишком длинное, тяжеловесное и конкретное. Сравните с французским: retroviseur. Ретровидение: очень полезная штука для жизни. Наверное, никому бы не помешало умение «видеть назад», но, к сожалению, в жизни у нас нет таких маленьких, но полезных зеркал, которые увеличивают участок дороги, только что нами преодоленный. Мы мчимся в Тулузу по шоссе А61 и смотрим только вперед. Только вперед. «Народ, забывший свою историю, обречен повторить ее снова». Retroviseur: необходимое приспособление и для безопасности на дорогах, и для того, чтобы, вообще, выжить в гонке. Похоже, я только что изобрел очень достойный рекламный лозунг.

ДЖИЛИАН: Где мы были тогда? Я стояла посреди улицы — прямо как выбежала, в домашнем халате. Стояла с разбитым в кровь лицом, и кровь капала на Софи. Капли крови на лобике у ребенка: словно благословение с Черной мессы. Выглядела я ужасно, но так и было задумано. До этого пару дней я донимала Оливера, изводила его придирками, доводила до точки кипения. Все это было нарочно. Я знала, что Стюарт увидит. Я все рассчитала. Я думала, если Стюарт увидит, как мерзко Оливер со мной обращается и как мерзко я обращаюсь с Оливером, он решит, что у нас все плохо и завидовать тут нечему, и это поможет ему успокоиться и наладить собственную жизнь. Мама мне рассказала, как он заезжал к ней в гости и безостановочно говорил о прошлом. Я пыталась помочь ему разорвать этот порочный круг, пыталась помочь ему освободиться от прошлого. Я все рассчитала. Я ни капельки не сомневалась, что мы с Оливером потом разберемся. Что я сделаю так, чтобы все было хорошо, что я справлюсь. Я это умею.