Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца Страница 3

Акмолинск.

В Акмоле отец устроился секретарем Облисполкома. Должность небольшая, но она давала многие выгоды. В сорок девятом у отца вновь случилась неприятность. В отдаленном колхозе папа выглядел едва ли не готовую к выбраковке лошадь. Эту то лошадку он и купил по госцене. Какая на самом деле при жизни была лошадь, никто уже не припоминал – мясо то съели. Но вот то, как отец придавал решающее значение непригодности лошадки в общественном стаде и никак не мог убедить в этом проверяющих, послужило причиной появления в

"Казахстанской правде" статьи "Враг колхозного строя".

Теперь надо было срочно уносить ноги уже из Акмолинска.

Семья вновь оказалась в Алма-Ате. На помощь пришел секретарь ЦК по пропаганде Ильяс Омаров. Отца Омаров знал еще по довоенным газетным публикациям. Секретарь дал папе должность редактора журнала. Издание печатало материалы для казахов, проживавших за границей.

В Акмолинске семья привыкла жить, мало в чем себе отказывая. В

Алма-Ате денег не хватало. Родители посовещались и отец сел за переводы. Так вслед за рассказами и появился на казахском языке гайдаровский барабанщик.

В 56-м папа подписал с издательством договор на перевод духтомного романа Степанова "Порт-Артур". Работал он увлеченно.

Исписав очередных листов пятьдесят, отец зачитывал вслух написанное маме. Матушка слушала внимательно и иногда прерывала чтение возгласом: "Танажылгарсын!" Папа ощущал, что маме не просто нравится написанное – в эти минуты она гордилась им – и от предчувствия, что открывает в себе самом нечто такое, что возвышало его в собственных глазах, приходил в радостное возбуждение. От магии слов он пьянел и с горящими глазами походив по комнате, понемногу остывал и вновь принимался за работу.

"Порт-Артур" – роман на полторы тысячи страниц – оказался доходным произведением. Слухи о папином гонораре поднимали папин авторитет. Где бы не заходила речь об отце, непременно находился человек, который спрашивал: "Сколько получил Абдрашит за перевод

"Порт-Артура"?

Место основной работы отца – Союз писателей находилось в двух кварталах от дома. Из сослуживцев чаще других приходили на обед

Сандибек и Ислам.

Дядя Сандибек писатель-сатирик приходил не столько отобедать, сколько обговорить с мамой, как лучше выкрутиться из очередного недоразумения с женщинами. На момент первого появления в нашем доме сатирик развелся с третьей женой. Детей у него не было. Охотницы до его кошелька и жилища время от времени объявлялись в редакции журнала, где он трудился, с жалобами. Претензии сводились к тому, что, де, писатель обманул, обещал жениться и получив свое, теперь не признает отцовства рожденного якобы от него ребенка.

Заявлялись отдельные претендентки на Сандибека и к нам домой.

Приходили они в расчете на то, что отец, как старший товарищ писателя разжалобится и как-то повлияет на Сандибека. Отец запирался от жертв сатирика в кабинете. Разбиралась с ними матушка.

Заканчивалось всегда одинаково. С возгласом "кара бет!" мама сгоняла жалобщицу вниз по лестнице.

– Нельзя, нельзя так сильно любить женщин. – наставляла она

Сандибека. – Ты талантливый и должен беречь себя.

Сандибек грустно смотрел в пол. Мама продолжала установку.

– Никому не верь…Особенно женщинам. Они коварные…

Почему она так говорила о женщинах? Сама ведь женщина. Или она не считала себя женщиной? Непонятно.

Перед разговором с матушкой Сандибек вручал мне деньги.Именно вручал торжественно и прилюдно десятку, иной раз, четвертной.

К деньгам дяди Сандибека я крепко привык.

Доктор собирался на школьный вечер и не знал, с какого бока подойти к прижимистой матушке насчет денежек. Пришел сатирик и брат послал меня за полагающейся десяткой.

Дядя Сандибек с хмурым лицом слушал матушку. Я подошел к нему, тронул за локоть и сказал: "Дядя Сандибек, дайте десять рублей".

Сатирик непонимающе перевел на меня глаза, отряхнулся и рявкнул:

"Отстань! Нет у меня денег!"

Другой писатель, дядя Ислам, руководил казахской писательской газетой. За обедом он аппетитно закусывал и не забывал похвалить маму. Матушка говорила, что Ислам самый просвещеннейший в республике человек. Да мы и сами видели и слышали, как много чего знал дядя

Ислам. Часами рассказывал он любопытнейшие вещи. Заговорившись, он начисто забывал о редакции, куда давно ему пора было возвратиться.

Кроме Ситки Чарли спорить с ним никто не спорил. Брат больше года как выписался из диспансера. Болезнь как будто отступила и родители уже подумывали о возвращении Ситки в институт. Вот почему мама настороженно вслушивалась в споры Ситки Чарли с дядей Исламом – она боялась как бы Ситка не перевозбудился.

Для Ислама любой разговор представлялся чем-то вроде упражнения пресыщенного ума. Для брата все то, о чем он рассуждал вслух, было тем, чем он жил. На то время главным между ними разногласием была война. Сталинград, Берлин 45-го. Ислам говорил о Сталинградском сражении исключительно как об историческом событии. Старший брат со смехом возражал: "Дорогой дядя Ислам, вы не понимаете, что произошло в Сталинграде, если видите за ним только исторический смысл".

Ислам отрицательно крутил головой.

– Сталинградская битва имеет единственный смысл, единственное значение. Всемирно-историческое…

Ситка нетерпеливо ходил по комнате.

– Сталинградская битва не закончилась. – Он вплотную подошел к

Исламу. – Она продолжается. – и спросил. – Хотите знать почему?

Дяде Исламу меньше всего хотелось знать, почему до сих пор продолжается Сталинградское сражение, почему он благоразумно спохватился, улыбнулся и, погладив Ситку по плечу, сказал:

– Я совсем забыл о работе. А с тобой мы еще поговорим.

Окружающим мама объясняла заболевание Ситки перенесенным гриппом.

Так ей было удобнее, потому как гриппом болеют все, но кое для кого его последствия в реальности получаются необъяснимо непоправимыми.

В школе Ситка учился старательно. Отличником не был, но учителя выделяли его среди других. Не за способности легко и быстро усваивать знания. Не сговариваясь, они признавали его некую необычность. Какую необычность? Учителя не могли толком объяснить

Заболел Ситка на первом курсе, не проучившись и половины семестра. Прошло два года, и об институте он уже не вспоминал.

Теперь на нем был дом. Ситка отвечал за уборку квартиры, ходил за покупками. По дороге домой из магазина он покупал кипу центральных и местных газет. Следил он за происходящим во внешнем мире, события в стране его не интересовали.

Газеты он просматривал минут за десять. Откидывал их в сторону и протяжно итожил: "Дух Женевы!", "Война в Корее…". Закончив мытье полов, брат уходил гулять по городу. Вечерами ходил в кино, но фильмы раздражали его и он возвращался, не досидев и до половины сеанса.

Доктор задавал дежурный вопрос:

– Как картина?

– Коммунистическая пропаганда. – отвечал Ситка.

Однажды он досмотрел фильм до конца, пришел домой с красными глазами.

– Вот это человек! – воскликнул с порога Ситка.

Доктор удивился. В ТЮЗе второй месяц подряд гнали "Коммуниста".

– Ты смотрел "Коммуниста"?

– Да.

Доктор хихикнул.

– Но это же коммунистическая пропаганда.

Ситка соболезнующе посмотрел на Доктора.

– Какой же ты дурак. Фильм не о коммунистах.

Следил Ситка и за порядком в подъезде. Раз в неделю он мыл лестничный марш от квартиры до первого этажа. Чистоту и порядок в подъезде поддерживать ему было непросто.

Соседи привыкли к греющимся на межлестничной площадке местным шпанюкам. После них на утро площадка между первым и вторым этажами оказывалась заплеванной, усеянной окурками. Пару раз Ситка просил парней не свинячить. Они пропускали слова брата мимо ушей.

Связываться с ними никто не хотел. Чинные соседи при виде ханыг спешили прошмыгнуть к себе. Ситка, по-моему, тоже побаивался их, почему терпел и продолжал молча мыть за ними лестничный марш.

…Проснулся я от шума. Из столовой доносился незнакомый голос. Я открыл дверь. Напротив папы и мамы за столом сидел милицейский чин.

В ответ на папины слова милиционер качал головой. Ситка стоял у стены с опущенной головой. Мильтон развернулся к нему.

– Ну зачем же так? – Спросил он. – Я понимаю – если бы они к вам в дверь ломились, тогда конечно, бить их надо. – Милиционер рассуждал по-житейски.

В первом часу ночи шум в подъезде заставил Ситку выйти из квартиры. Брат увидел, как один из парней, присев на корточки, минирует межэтажную площадку. Парниша справлял нужду сосредоточено, не спеша, аккуратно придерживая полы распахнутой москвички.

Парень кивнул Ситке как старому знакомому и сказал:

– Ты вовремя. А ну-ка принеси мне бумажку.