Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че Страница 3

Йозеф часто попадал в полицию за потасовки и пьянство, но у инспекторов было много более серьезных забот, чем ссоры между студентами.

За несколько месяцев Йозеф убедился, что мечты могут стать реальностью. Правительство Народного фронта[15] пришло к власти. Но буржуазия не хотела расставаться со своими богатствами и не собиралась сдаваться без борьбы.

Для обеих сторон это был вопрос принципа, а не только денег. Кто возьмет верх, кто навяжет свои правила и законы другому? Улица бурлила, люди выходили на митинги, занимали заводы. Страна замерла. В начале июня началась всеобщая забастовка.

Франция оказалась на пороге гражданской войны.

В конце концов хозяева предприятий сдались – повысили зарплаты, согласились на сорокачасовую рабочую неделю, два выходных, помесячные выплаты, заключение коллективных договоров, оплачиваемые отпуска, и победителей охватила огромная, почти неприличная, мстительная радость: богачи сдались, подавились собственной спесью. Многим это показалось невероятным, немыслимым. Оказывается, можно не ждать лучшей жизни в загробном мире – она достижима на земле, принцип «кто был ничем, тот станет всем» действует.

Проучившись в Париже год, Йозеф должен был вернуться в Прагу и отпраздновать свой успех с отцом, поговорить о будущем, провести время вместе, но сыновняя почтительность отступила на задний план перед чувством иного рода. Дело было не в политических обязательствах и даже не в любовной страсти, оправдывающей любую низость: Йозеф пренебрег отцом по другой причине.

Ему просто не захотелось ехать.

Двадцатишестилетний мужчина поступил как эгоистичный подросток. Он пришел к выводу, что любовь – не абсолют, что она поддается количественному определению по шкале от одного до десяти. Вопрос лишь в том, какой сокровенный уголок человеческого сердца включается в работу, если запас любви недостаточен?

Йозеф сообщил отцу, что намерен отправиться в Шотландию с друзьями-однокашниками, и Эдуард не выказал недовольства или обиды.

– В добрый путь, желаю тебе хорошо провести время, – сказал он и перевел сыну телеграфом внушительную сумму.

Марселен познакомил Йозефа с Эрнестом, и они сразу стали закадычными друзьями. Все годы, вплоть до 1934-го, Эрнест был шофером Гарделя, когда тот приезжал в Париж. Стоило угостить его парой стаканчиков, и он начинал рассказывать, каким бесконечно мягким и нежным человеком был Карлос, как он очаровывал всех на съемочной площадке в Жуанвиле (режиссер иногда даже забывал крикнуть: «Снято!»). Съемки длились бесконечно: постановщик не стеснялся хитрить, чтобы еще раз послушать только что отзвучавшую песню, например, говорил: «Снимем еще один дубль – мне не понравилось, как был выставлен свет». Карлос все понимал, но с радостью повторял номер. Именно в Жуанвиле родилась легенда о том, что каждую новую песню Гардель поет лучше предыдущей.

После гибели Карлоса в той проклятой авиакатастрофе Эрнест запил и не переставал оплакивать своего кумира. Он был доверенным лицом великого певца и клялся всем святым, что Гардель – настоящий француз, родился в Тулузе, а в Аргентину его увезли в два года. Однажды вечером Карлос якобы признался ему, что называет себя аргентинцем только из-за матери: она ужасно боялась, что его заберут на войну, а он не хотел причинять ей боль.

– Это истинная правда, Йозеф. Угости меня еще одним стаканчиком, и я расскажу, как Карлос придумал танго.

Йозеф свято следовал принципу, гласящему, что днем следует работать, а ночью развлекаться, его не пугали ни дождь, ни холод, прогонявший с улиц обывателей и демонстрантов, ни даже пустые карманы в конце месяца. Он мог пересчитать на пальцах одной руки те разы, когда ложился раньше трех-четырех утра (в основном это случалось накануне экзамена), а потом без малейшего труда вставал в семь часов и отправлялся в университет. Его считали своим «Падающие звезды», эта банда прожигателей жизни состояла из студентов фармацевтического и медицинского факультетов, «мальчиков» из хороших семей (изгнанных за разврат и пьянство), слегка помятых, но уцелевших бывших игроков, денди, художников, ищущих свой путь в искусстве, и вечных студентов, успевших забыть, на какой факультет они когда-то записались. Все они считали, что мир однажды разлетится ко всем чертям и нужно успеть взять от жизни все.

Они давали зарок: «Останемся свободными или умрем, не попадемся на крючок ни коварной содержанки, ни юной обольстительницы!» Божественные создания сладко улыбаются, но хотят одного – найти мужа и привязать его к себе на всю жизнь.

Они не повторят ошибок своих отцов.

Каждый раз, когда один из них «попадался» (на всякого мудреца, как известно, довольно простоты, все рано или поздно сдаются на милость победителя!), они отказывались идти на свадьбу и повторяли «обет безбрачия».

Йозеф был до невозможности элегантен, говорил с чарующим акцентом, заразительно смеялся, набриолиненные волосы разделял идеальный пробор, и он легко покорял сердца дам и девиц, которые ужасно скучали, сидя на банкетках, пока их спутники предавались бесконечным спорам о Народном фронте, трагедии войны в Испании и усилении позиций фашистов. Женская половина общества не то чтобы совсем не интересовалась политикой, но, право, нельзя же без конца мусолить эти темы! А вот Йозеф танцевал. Танцевал так, словно сам изобрел вальс. Отбросив условности и наплевав на то, «кто что подумает», женщины его «ангажировали».

В первый раз Йозеф удивился. Дама не должна приглашать на танец незнакомого кавалера (так поступают только испорченные женщины!).

Ему льстило, когда красавица направлялась через зал к его столику, иногда проходила мимо, не решившись на отчаянный поступок, но потом возвращалась и просила потанцевать с ней. Разговоры стихали, он вставал и молча вел ее на дорожку, чтобы закружить в вальсе или танго. Профессионалки, сутенеры и жиголо расступались, давая им место. Оркестр бисировал, чтобы насладиться воплощенной в танце музыкой. В объятиях Йозефа самая грузная и неповоротливая партнерша становилась воздушной, девушки из лучших семей жаждали повальсировать с «этим чехом», укрепляя его репутацию донжуана.

Между тем Йозеф вовсе не был завзятым соблазнителем. Возможно, реши он познакомиться с девушкой на улице, у него ничего бы не вышло, но в дансинге вся его природная застенчивость куда-то улетучивалась. После танцев он приглашал одну из партнерш в свою комнатушку и практически не знал отказа. С Марселеном у них была джентльменская договоренность: пришедший первым получал в свое распоряжение час времени, после чего уступал место товарищу (тому полагалось принести с собой свежеиспеченный багет!).

«Любовь втроем» они не практиковали.

Как только умолкал аккордеон, к Йозефу возвращалась привычная мужская увертливость. Ни одной девушке не удавалось завязать с ним сколько-нибудь длительных отношений. На робкое предложение увидеться снова, покататься на лодке в Булонском лесу или сходить в кино он отвечал, что его ждут в больнице, нужно заниматься диссертацией, ходить в Институт Пастера, пересевать культуры, так что – увы, увы, увы… Следующей ночью Йозеф отправлялся танцевать в другое место.

В моде были эмансипация, борьба за избирательные права женщин и изгнание из дансингов явы. Йозеф осознал, что дело не только в политических требованиях: болезнь зашла очень глубоко, стала неизлечимой, как привычный вывих.

Подружки уже не так охотно уступали его желаниям.

Алиса швырнула в него ботинком, и только хорошая реакция спасла его глаз. Раз в три вечера (в среднем) он подвергался оскорблениям. Одетта обозвала его мерзавцем, Жермена – жестокосердным негодяем, Сюзанна – жалким типом, Николь – лицемером, Люси – двоедушным подлецом. Клозетта сказала, что он самый отвратительный из всех отвратительных мужиков, которых она встречала в жизни, а Жанна нанесла худшее из оскорблений, заявив, что он вонючий тухлый танцоришка. Роза сравнивала Йозефа со стервятником, другие девушки – с крысой, клопом и тараканом, а Жаклин, студентка философского факультета Сорбонны, – она была очень хорошенькая и стриглась под Луизу Брукс[16] – уподобила его Сарданапалу[17] в миниатюре. Все они жаждали заклеймить Йозефа презрением, но ни у одной ничего не вышло.

Воистину, впору перестать танцевать!

– Да что с ними со всеми такое, можешь объяснить? – спросил он у Марселена, после того как Ивонна, задыхаясь от ненависти, выкрикнула ему в лицо, что еще «никогда-никогда-никогда не встречала подобных гадов и тупиц».

Некоторые вопили, кричали, рыдали, били его по щекам, ждали под дверью, устраивали скандал, призывая в свидетели консьержку, но Йозеф и бровью не вел, и они, пожав плечами, исчезали из его жизни. Иногда он встречал экс-возлюбленных на вечеринке или в ночном клубе и не мог вспомнить, знакомы они или нет, приглашал девушку на танец, потом вел к себе, они предавались любви, она спрашивала: «Неужели ты меня не узнал?» – он отвечал: «Нет», и его в очередной раз обзывали хамом, нахалом, грубияном, свиньей и ничтожеством.