Веркор - Избранное [Молчание моря. Люди или животные? Сильва. Плот "Медузы"] Страница 3

В книге «Вопросы о жизни, обращенные к господам биологам» (1973) Веркор демонстрирует широкие познания в области биологии, биохимии, психологии. Одна из его основных идей — соотношение между качествами врожденными и приобретенными. Суждение автора, что «инстинкт не приобретается, а вписан в гены, как дыхание, как кровообращение», приводит и в этой, и во многих других книгах к определенным противоречиям: с одной стороны, существует некая фатальность человек не может изменить заложенных в нем наклонностей; с другой стороны, Веркор уверенно, без колебаний отстаивает могущество человеческой воли. Эта мысль обстоятельно развернута писателем в двух больших философских эссе, предваряющих изданные им под общим заглавием «Свобода или фатальность» (1970) пьесы — «Эдип» Софокла и «Гамлет» Шекспира. Свободен ли человек, принимая решения, или они ему «навязаны», запрограммированы генетическим ли кодом, общественным ли давлением, эта дилемма решается в «Свободе или фатальности» в пользу первой альтернативы. «Человек начинается… с нежелания подчиняться тирании „данности“ — как это свойственно животным, — в том числе и импульсам инстинктов». В эссеистской книге «Во что я верю» (1975) Веркор диалектически сопрягает эти «вечные» вопросы с коренным вопросом XX века — как мог утвердиться фашизм? как люди (особи, переставшие быть животными) могли творить зверства, равных которым не знала природа? Фашизм, возрождая звериную практику господства сильнейших над слабейшими, «толкал к гибели именно человека как такового». Очень выразителен эпизод, описанный Веркором в одной из его книг, возвращающих к тем дням, когда он с группой писателей проезжал в 1938 году через фашистскую Германию в Прагу. «В вагон входят двое в черном. Молодые, подтянутые, спортивного типа. Один из них улыбается, другой нет. Но у обоих такой ледяной взгляд, что сомнений нет: если бы им приказали не проверить наши визы, а убить нас, они выполнили бы это в один миг. Не переставая улыбаться. Даже не увидев нас. Просто раздавив, как насекомых».

Веркор-философ, размышляющий о людской природе, и Веркор, погруженный в воспоминания о второй мировой войне, — это единая художественная личность. Предотвратить в будущем фашизацию сознания можно, только задумавшись о природе человека как такового. Фашизация сознания определяется Веркором как вседозволенность, попрание любых нравственных норм, отказ от человеческого в пользу звериных, ничем не обузданных инстинктов. Писатель вполне естественно обращается к абсолютно фантастическим сюжетам, которые к историческим коллизиям века словно бы не имеют ни малейшего отношения. Таковы его романы «Люди или животные?» (1952) и «Сильва» (1961). Произведения эти скорее даже не фантастические, а философские, в них Веркор продолжает традиции Вольтера, Дидро, Анатоля Франса.

Когда на Новой Гвинее обнаружили что-то вроде нового вида обезьян — тропи, — философские проблемы переплелись с социальными. Английские промышленники заинтересованы считать тропи людьми в пику своим австралийским конкурентам, которые предпочли бы эксплуатировать тропи как животных. Остроумные дебаты в парламенте, поданные во всем блеске веркоровской сатиры, наукообразные, окрашенные авторской иронией силлогизмы, увлекательный сюжет, заставляющий следить за исходом спора и за необычным поведением тропи, — все это делает роман «Люди или животные?» почти что беззаботным по сравнению с теми произведениями, которые рождены воспоминаниями о второй мировой войне. Но за сюжетной и стилевой «легкостью» повествования, в его подтексте все тот же неизменно тревожащий Веркора вопрос с чего начинается человек? когда он перестает им быть? Герои других книг писателя Лепретр, Гектор Гранваль или любитель «волчьих капканов» по всем данным анатомии — люди. Но Веркор уверен, что «человеческая анатомия ничего не значит. Сущность человека проявляется в сфере, далекой от анатомии».

В этом романе, как и во многих эссеистских работах Веркора, ощутимо противоречие в объяснении, как же возникают разные «расы». Раса — как определенный склад ума, определенная предрасположенность к выполнению или, напротив, торможению идущих от животного мира инстинктов. Заложена ли склонность к «фашистской идеологии» в том или ином человеке с рождения или каждый делает свой выбор? Как влияют политические доктрины на проявление тех или иных свойств?

К русскому изданию повести «Люди или животные?» Веркор написал послесловие, оспорив некоторые упреки автора предисловия в абстрактности понятия «человек» и разъяснив свою позицию. Необходимость придавать общечеловеческому большее значение, чем классовому (мысль, которая лишь недавно стала пускать корни в нашей, советской науке), выражена Веркором в этом послесловии достаточно четко: «Каждый человек прежде всего человек, а уж потом последователь Платона, Христа или Маркса». Конечно, есть разные ступени цивилизации, есть разные периоды в истории народов, но это не дает основание устанавливать иерархию народов от «больших» к «малым». «Согласен, — пишет Веркор, — пусть наиболее развитые народы ведут за собой прочие, даже выступают в роли преобразователей! Но смотрите, как бы это не превратилось в дискриминацию!., я как раз хотел показать, что сама идея прогресса, если только ее не разграничить с идеей иерархии, может привести к прискорбной ошибке. Естественно, мне могут возразить, что подобная опасность не существует в социалистическом обществе». Веркор призывает помнить о том, что «преднамеренное извращение взглядов Маркса может привести к выводам, прямо противоположным его собственным», и поэтому он считает необходимым «выдвинуть в борьбе с расизмом такое понятие „человеческого“, которое не только было бы приемлемо для немарксистов, но и способно устоять против всяких попыток извращения» марксизма. Трагические пути развития социалистического общества подтверждают, сказали бы мы теперь, опасения Веркора. Как несовременному звучат слова писателя: «Тяжелые испытания недавнего прошлого показывают, что даже в самой лучшей системе взглядов всегда могут произойти серьезные отклонения, которые трудно, а может быть, и невозможно обнаружить и вскрыть при их возникновении из-за отсутствия критерия, существующего вне этой системы или, вернее, предпосланного этой системе».

Новую фантастическую посылку размышлений о сущности человека Веркор предлагает романом «Сильва». Обыкновенная лисица, которую вот-вот должны были догнать собаки, вдруг на глазах героя романа превращается — типично сказочный поворот сюжета — в молодую женщину. Но в отличие o r персонажей сказки это существо сохраняет все повадки зверька, не понимает простых человеческих норм поведения. Сильве еще только предстоит стать человеком, зато ее неожиданные вопросы побуждают усомниться в гуманности многих принятых человеческим сообществом законов, хотя они так привычны нам, кажутся нормальными. Параллельно разворачивается история регрессивного развития на сей раз человеческая особь, Дороти, губя себя наркотиками, постепенно утрачивает лучшие качества, присущие человеку. Фантастическими коллизиями, складывающимися вокруг человекоподобных тропи или приключений девушки-лисы, проходящей «воспитание чувств», от инстинкта к проблескам разума, Веркор хотел, по его признанию, «пробить брешь в умонастроениях, привычных с детства, и сквозь нее повести читателя к новому видению вещей».

Глубина философских проблем, затронутых в «Сильве», находит подтверждение в переписке между Веркором и Полем Мисраки («Дороги человеческого сознания», 1965) — в связи с публикацией романа. Сорок четыре письма, триста страниц, которые ведут от этой «увлекательной истории» к самым существенным проблемам бытия — свободы и детерминизма, сознания и предсознания, частичной и полной истины, желания и воли, прогресса технического и нравственного.

Пожалуй, только в этой повести Веркор коснулся возможности изменений характера (и даже самой человеческой натуры) под воздействием среды. Обычно же его повествованию свойственно противостояние: тиран, палач не способен стать гуманным, а наделенный благородной душой не совершит подлости. Веркор делит все человечество вовсе не по классам, не по нациям. Есть разные биологические типы людей беспощадных хищников и благородных рыцарей. Еще герой трилогии «На этом берегу» размышлял: «Возможно ли… что существуют две расы на этой земле, только две, всегда и везде? Люди требовательного и непокорного разума, с их жаждой справедливости, и — звери джунглей, с их постоянной устремленностью к власти».

Веркор совершенно сознательно не собирается отождествлять благородство или подлость с той или иной политической линией, партией. Не случайно Лепретр (из трилогии «На этом берегу») проходит через все метаморфозы политических взглядов: в тридцатые годы — он среди чернорубашечников, в начале войны — с Петэном, затем делает выбор в пользу де Голля, наконец, вступает в коммунистическую партию и вдруг — повернув на 180° — едет в Алжир истязать патриотов. Для Веркора здесь как раз нет «поворотов», «перемен». Самовлюбленный расчет был присущ этому персонажу всегда. Он не стал лучше, попав в президиум международного антивоенного конгресса, не стал хуже, заговорив языком расиста.