Сергей Кузнецов - Шкурка бабочки Страница 3

Сейчас жидкокристалический экран Пашиного монитора показывает раздел «СМИ и периодика». За первые места как всегда борются «Лента» и «Newsru», «Вечер» притулился где-то во второй десятке.

– Что ты хочешь, Паша, – говорит Ксения, – это результат твоей экономии. Ты сам знаешь: в рамках существующего бюджета я делаю невозможное.

Лицо ее становится еще упрямее, губы сердито сжимаются.

– Ксеничка, милая, – отвечает Паша, присаживаясь на край стола, – разве же это называется «экономить»? Вот посмотри, я тебе за этот год дважды увеличивал зарплату. Да, первый раз я при этом сделал тебя начальницей вместо Лены, но второй раз я просто отметил заслуги, не более того. Но скажи мне, стала ли ты после этого лучше работать? Или, точнее, станешь ли ты работать лучше, если я добавлю тебе еще 200 долларов?

– Если я отвечу «да», – говорит Ксения, – ты скажешь, что я недостаточно выкладываюсь и мне не за что повышать зарплату. Если же отвечу «нет»…

– …то тем более ее не повышу, – кивает Паша. – Ты же сама все поняла. У каждого сотрудника существует естественный предел: и тут как ни увеличивай деньги, большего не добьешься. Вот если бы ты придумала какой-нибудь необычный проект – рекламоемкий проект, траффикогенерящий проект! – я бы дал ему отдельный бюджет. И часть этого бюджета пошла бы, конечно, тебе надбавкой. А так – извини, но денег я не дам.

– А какого типа проект ты хочешь получить? – спрашивает Ксения и улыбается.

– Не знаю, – пожимает плечами Паша, – что-нибудь, что ложилось бы в концепцию нашего издания и, вместе с тем, привлекало бы читателя. И не было бы похоже на то, что есть у наших друзей из других интернет-СМИ.

Понятно, кивает Ксения, типичное «принеси то, не знаю что».

– Буду думать, – говорит она, поднимаясь.

– Ты тоже меня пойми, – примирительно говорит Паша. – Денег у меня немного, предвыборная реклама не оправдала надежд… ну, то есть, не полностью оправдала.

– Сочувствую, – отвечает Ксения мрачно, и Паша на секунду вспоминает, что бессовестно врет: дела идут хорошо, денег много, но это не повод раздать их сотрудникам. Потому что если человек работает за 750 долларов, незачем платить ему тысячу. По крайней мере – до тех пор, пока его не начнут перекупать. И потому перед каждым разговором о прибавке Паша говорит сам себе «денег нет, денег нет, денег нет» до тех пор, пока не начинает в это верить, – и тогда уж повторяет эти слова с чистой совестью. В том мнимом мире, где он живет, иначе нельзя.

Обо всем этом Ксения только догадывается. Но все же она возвращается к своему столу вполне довольная: в конце концов, теперь она знает, что делать. Остается придумать какой-нибудь проект – и снова зайти к Паше, начиная беседу со слов: «Помнишь, ты мне обещал…»

Она не обижается на явную ложь про предвыборные деньги: в глубине души Ксения подозревает, что сама, когда будет на месте Паши, поведет себя так же. Ей нравится наблюдать за шефом: он неглуп, и у него есть чему поучиться. Коллеги иногда ворчат: мол, Паша всех задрал своим жмотством. Он ли задрал, его ли задрали, а что у нас есть, кроме Паши? – говорит она сама себе. Хороший начальник, компанейский без панибратства и дружелюбный без харрасмента.

До того, как прийти в Пашин «Вечер.ру», Ксения работала журналисткой в интернет-отделе московского филиала западного издательского дома. Почти все сотрудники были местными, но в офисе все равно царил гипертрофированный дух американской политкорректности: строгий дресс-код, никаких шуток на сексуальные темы, никакого флирта. Подруга Маринка, заходившая иногда, шутила, что от здешнего позитивно-доброжелательного тона чай в пластиковых стаканах вот-вот замерзнет, но Ксении поначалу даже нравилась эта атмосфера. Приходя на работу с зудящими после зажимов сосками и свежими ссадинами на бедрах, она умиротворенно думала, улыбалась про себя, что сослуживцы шарахались бы от нее, если б знали, как она проводит ночи. Ей светила хорошая карьера, был шанс перейти из интернет-отдела в рекламный отдел, и Ксения уже обдумывала этот вариант: с девятнадцати лет, когда она почти случайно попала ассистенткой в одну из лабораторий ЦЭМИ, она постоянно крутилась в Сети, и ей иногда казалось, что настоящая жизнь и настоящий бизнес – не здесь, а в реальном мире. Все, впрочем, кончилось неожиданно быстро, на выездной предрождественской вечеринке.

Арендовали подмосковный пансионат, кто-то думал вернуться в Москву, но большинство собирались заночевать. В банкетном зале накрыли стол, Большой Босс сказал на неплохом русском тост, местный ди-джей врубил стробоскоп, заиграл евро-поп – и через час, глядя на лихо отплясывающих коллег, Ксения уже вспоминала школьные дискотеки. Она любила танцевать и умела это делать, но слащавая умца-умца ее не вдохновляла. Когда она была чуть моложе, она приносила любимые CD с собой, – но сейчас не тот случай. Она жалась к стенке, перемолвилась парой слов с Лизой из отдела маркетинга, одетой в непривычно короткую юбку и уже немного пьяной, а потом пошла к столу, чтобы налить себе морсу. Когда нагнулась, чья-то рука слегка сжала ее ягодицу. Два пальца пришлись ровно на свежий след, длинную, иссиня-черную диагональную полосу, но это было даже неважно – прежде чем Ксения успела понять, что делает, она развернулась и ударила.

Когда пятнадцать лет назад карате вышло из подполья, родители сразу отдали ее брата Леву в секцию. Лева, отрабатывая удары на младшей сестре, пытался научить ее паре-тройке ката и маваши. Ксения была плохой ученицей и думала, что за прошедшие годы все позабыла, но память тела оказалась сильней: удар получился на славу.

Что-то хлюпнуло под костяшками Ксениных пальцев, и она с недоумением увидела, как расплывается кровь на белой рубашке замглавного, румяного тридцатипятилетнего Димы. Когда-то он начинал комсомольским бизнесменом, но слетел на крутом вираже девяностых в рядовые управленцы, то есть, говоря современным языком, в менеджеры. Сейчас – на подъеме: если не считать Большого Босса, Дима был третьим человеком во всем офисе. Казалось, удача снова улыбнулась ему, и, может быть, поэтому он не отошел в сторону, сделав вид, что ничего не произошло, а попытался ударить Ксению в ответ, и она, будто в замедленной съемке, увидела, как правая рука отбивает удар, а левая еще раз с размаха тыкается в изумленное, розовато-красное лицо.

Потом, голосуя на заснеженной трассе и потирая саднящие костяшки обкусанных пальцев, Ксения винила себя и думала: интересно все-таки, сломала я ему нос или только разбила? Да, Лева бы за нее порадовался – но Ксении все равно было стыдно. Хорошие девочки не ведут себя так, да и плохие тоже не ведут. Возможно, он случайно ее задел, а она ударила не разобравшись? Ксении было обидно до слез – но она никогда не плакала. Придя домой, она позвонила своему тогдашнему любовнику, попросила приехать и жестче обычного: может быть, для того, чтобы капли крови заменили Ксении непролитые слезы.

После праздников она уволилась: даже не из-за давешнего чувства вины, и уж точно не потому, что боялась мести. В одночасье Дима перестал быть ее начальником. Дело не в домогательствах: просто Ксения не могла уважать мужчину, который пропустил два ее дилетантских удара подряд.

А вот в Паше она уверена: он не путает офис с постелью, но, случись что, перехватит ее руку. Или ударит сам.

Паша, впрочем, избегает прямых конфликтов. Он ничего не знает о Ксениных сексуальных предпочтениях, но хорошо понимает Ксению. Куда лучше, чем многие ее любовники.

Значит, так: вы были в большой компании малознакомых людей, каких-то Сашиных приятелей, на дне рождения его одноклассницы, он был в нее когда-то влюблен. Саша заехал к тебе домой, и перед тем, как отправиться в гости, вы занимались любовью – не подозревая, что в последний раз. На дне рождения заговорили о сексе, и ты, не в силах сдержаться, сказала, что любишь жесткий секс, собственно, BDSM, как не знаете, что значит? Ну, тут тройная расшифровка: BD – это Bondage/Discipline, DS, соответственно, – Domination/Submission, ну, а SM – садомазохизм, это и так понятно. В принципе, это разные вещи: одни любят связывание, другие – подчинение, третьи – боль как таковую, но иногда нравится все вместе, хотя я вот более или менее равнодушна к связыванию. Все как-то замолчали, будто смутившись, а Саша сказал что-то вроде нам, ванильным людям, этого не понять. Вот уж не думал, что ты такая извращенка. Ты сразу напряглась, хотя, конечно, это его право, если хочет, может и дальше сидеть в шкафу, как выражаются братья-пидоры, пусть изображает из себя приличного, ванильного, человека, если так стыдится перед своими друзьями. Ты встала и вышла на кухню, Саша пошел за тобой. Стань на колени и возьми у меня в рот, сказал он, и ты разозлилась. Ты никогда не обещала подчиняться ему где-либо, кроме спальни, никакого 24 на 7, и, значит, вовсе не собиралась отсасывать у него на кухне прямо на дне рождения его одноклассницы, в которую он был когда-то влюблен, нежным мальчиком, еще не способным, вероятно, бить девушку стеком так, что следы на ягодицах не заживают неделю. Я не хочу, сказала ты, а он, вспомнив ваши игры, попытался взять тебя за волосы и нагнуть голову, и тогда ты повторила, чувствуя, что начинаешь злиться все больше: не надо, а он сказал: Если не сделаешь это прямо сейчас – между нами все кончено. И тогда ты оттолкнула его и сказала: Значит, все кончено.