Галина Щербакова - Дом с витражом Страница 3

Этот разговор был в прошлом году. Оле же стало до слез жалко деда, и она заявила с вызовом:

– Пусть живет со мной в одной комнате.

Отец с матерью посмотрели на нее как на ненормальную.

Наконец возник покупатель. Вернее, покупательница. Дед написал всем: «Она продавщица магазина, но женщина со вкусом. Ей очень нравится дом, его внешние и внутренние данные. Она обратила внимание только на один недостаток – отсутствие водопровода в доме. Это верно. Когда мы жили, то не считали за труд пойти к колонке и принести воды. Теперь подайте нам все в постель».

Отсутствие водопровода резко снизило стоимость дома. Дед указывал на витражи и на дорожку к дому, некоторые буквы которой уже осели и даже с чужой крыши вряд ли можно было прочесть «добро пожаловать», разве что если зависнуть птицей.

В конце концов дом был продан за бесценок. Надя, идя в школу, вынула из ящика письмо деда и стала его читать прямо на улице. Дойдя до слов «Продал дом и усадьбу за три тысячи долларов», она так споткнулась, что сломала ногу. «Господи! – плакала она. – Господи!» Все думали, что женщина плачет от боли, а она плакала от безысходности. Полторы тысячи – причитающаяся ей половина – не спасали ее. Ни в какой размен теперь с таким мизером не сунешься. Что же за бестолковый отец им достался! Такой домина не может стоить только три тысячи! Не может! Обобрала продавщица старика как липку. Что ж он не посоветовался? Что ж без них решал, если у самого ума нет?

Была тут истина, была. Продавщица действительно быстро раскусила деда. Она поняла, что старику надо говорить то, что ему хотелось бы слышать. нравится ей дом. Вот что главное. Неудобный, без воды, сыроватый, но нравится. Витражи – красавцы! А труба? А разновысокие окна? Покупательница мысленно все рушила к чертовой матери, заделывала лишние двери и окна, а сама считала, прикидывала. С добавкой на перестройку этот дом все равно выходил ей дешевле, чем другие. Стены в нем были прочные, пол тоже в порядке, крыша хорошая… Окна-двери из добротного дерева… Стоило старику золотить пилюлю… Стоило…

Дед вернулся в старенькую времянку. Как и не жил в доме. Первое, что он видел утром, была стена «его красавца». Воплощенная мечта. Если не думать о том, что в нем живут чужие люди, а он запросто мог от этого отвлечься, – то ситуацию можно было представить такой: его дом – по-прежнему его дом. Просто он пришел погреться в теплую времянку. Родилась в тепле идея: послать проект дома куда-нибудь на конкурс… Или в передачу «Это вы можете». Дед купил фотоаппарат и фотографировал уже чужой дом во всех ракурсах. Когда он написал об этом Наде, которая все еще лежала в больнице с переломом, у той подскочило давление. Она представила, как безумный старик разбазаривает и без того скудное наследство, а она уже примерилась к полутора тысячам (не меньше!). Еще находясь в больнице, Надя успела вступить в изнуряющую полемику с родителями зятя Максима, чтоб они тоже расстарались в конце концов! Помогли в размене. Она вдова, а их пока двое! Пусть подсоберутся, ее какое дело, где они возьмут деньги? Так и сказала, и сваты очень растерялись от ее напора, потому что взять им деньги было негде, но Надя не обсуждала это. Надо – так сделаете. Родители зятя были забубенные инженеры на каком-то Богом забытом предприятии. Кроме Максима, у них подрастала дочь Лиза, ровесница Игорю, десятиклассница. И еще на их шее была чья-то там бабушка. Надя написала отцу сердитое письмо по поводу глупых фотографий дома, но, видимо, старик так и не успел его получить. Второй инфаркт с ним случился утром, в постели. Он проснулся и не понял, что перед ним. Прекрасную стену загораживал кокошник крыльца со шпилем, которому тут было не место. Старик приподнялся и увидел, что это трактор зацепил крыльцо и тащит его неизвестно куда.

– Как она смеет! – захрипел старик и упал навзничь.

Его нашли поздно вечером. Не зажегся во времянке свет – соседи и заподозрили плохое.

Продавщица Зойка настояла, чтоб старика отвезли в морг до приезда родни. Она не хотела покойника рядом. А бабка Ворониха уже смертную наволочку распотрошила, приготовилась деда обмывать, обряжать. Но покойника все-таки увезли, а в Москву отбили простую телеграмму. На срочную денег не было. Внуки приехали на третий день, и их сразу, можно сказать, с поезда повели в подвал больницы. Только Игорь задержался – брал у бабки Воронихи ту самую наволочку с дедовским костюмом и бельем «на случай» и оставлял во времянке их дорожные сумки. В общем, это были экспресс-похороны, если не считать предшествующего им лежания деда в морге. Всю формалистику со справками, гробом и местом на кладбище одним махом заранее решила Зойка. Села на машину и съездила туда-сюда. Вручила все Игорю, когда он брал костюм. На этом свое участие в этом деле Зойка посчитала законченным и даже к моргу не пошла. У нее как раз работали печники, перекладывали «уникальный очаг».

Сейчас Оля разглядывала этот нелепый дом. К двери веранды вели положенные гипотенузой доски, а крыльцо стояло отдельно само по себе. Уже были вырыты канавы для водопроводных труб. Замуровывались два окна, а витражные стекла лежали прямо на земле. Оле это все было безразлично. Она думала о том, что происходит во времянке. Нет, Вера все-таки ужасный человек! Три дня тому назад, когда выяснилось, что деда хоронить некому, Вера вызвалась ехать одна.

– Нет уж, нет уж! – сказала мама. – Езжайте вы тоже! Иначе нам всем потом не спастись от этих ужасных женщин. Заклеймят!

А перед самым отъездом тетя Надя позвонила маме:

– Я велела Вере забрать деньги или изъять сберкнижку. В конце концов, это наше.

– Ваше? – возмутилась мама.

В ответ тетя Надя, видимо, засмеялась, потому что мама сказала им с Игорем:

– Она меня спровоцировала, и я попалась, как девчонка… В общем, если найдете деньги, они должны быть поделены пополам. Игореша, это противно, я понимаю, но возьми все на себя…

– А где их искать? – насмешливо спросил Игорь.

– Боже! Откуда я знаю? – воскликнула мама. – Бедные мои ребятки! На что я вас толкаю?

Но ехали они охотно. Ведь пропускалась школа. И потом, если говорить честно, никакой скорби в душе не было. Они плохо знали деда. Был жгучий интерес к самой процедуре похорон. Оле вообще это предстояло видеть в первый раз. Всю дорогу туда хохотали. Вчетвером они занимали купе, мама на пятнадцать часов дороги навернула им еды, как до Владивостока. Ели-ели, ели-ели… Перед самым приездом Вера сказала:

– Ну, хватит… Сделаем подходящее лицо… – И сделала, тут же… Еще секунду назад в глазах черти прыгали, и вдруг такая печаль разлилась, сил нет.

– Народная артистка! – сказал ей Игорь.

Оля тронула его плечом. Это у них давнее выражение согласия и взаимопонимания. Бывало, мама дома разорется не по делу, а то и по делу, они стоят рядышком, плечами касаются, с виду молча, а на самом деле они в этот момент вдвоем против мамы.

Между ними год разницы. Со стороны это уже почти не видно, но, по существу, разница была, есть и будет. Оля училась по учебникам брата, а больше по его пометкам на полях этих учебников. Не было случая, чтобы она с ним не согласилась. И не потому, что своего мнения не имела, просто Игорь бывал безусловно прав в десяти случаях из десяти.

В оценках людей, событий, в мастерстве угадывания, что и когда скажет мама, а что папа… Никогда не ошибся…

Здесь, на похоронах, он тоже оказался старшим. Откуда только что знал? Но знал! И старухи со всеми вопросами – к нему, а когда запричитала эта верующая бабка, что не получено церковного разрешения на предание земле, именно Игорь сказал:

– Значит, надо взять разрешение. Как это делается?

Надо сказать, что деньги на все про все похоронное дед отложил и лежали они, что было известно всей улице, у старухи Воронихи в конверте с надписью: «На погребение». И по мере жизни он «индексировал конверт». Умри Ворониха раньше, деньги переложил бы другому. Так делали у них все одинокие живущие. Вот почему именно Ворониха и звала на поминки. В оставленной ей смете поминки значились. Обряда же предания земле не было, но выяснилось, что цена ему небольшая по сравнению со всем остальным. Игорь достал из кармана свои и отдал верующей бабке.

Сейчас Оля испытывала особенную любовь к брату. По сравнению с Верой она совсем другой породы. Как Вера рванула ящик комода! «Зов денег!» – назвал это Игорь.

Оля ходила по двору. Продавщица Зоя в высоких резиновых сапогах бегала туда-сюда.

Она прошлась мимо Оли с ведром глины, прошлась, как мимо стенки или, хуже того, – пустого места. «Какие тут все ужасные! – подумала Оля. – Одни сейчас сидят и пьют где-то, поминая деда, этой же женщине глина интересней людей. Быдло, – возмутилась Оля, – быдло…»

Продавщица будто почувствовала что-то, посмотрела на Олю в упор, вздохнула, но словом так и не разродилась.

«Дикари, – с удовольствием думала Оля. – Я бы, кажется, умерла, если б тут оказалась навсегда. Как одеваются, как говорят… Кошмар какой-то… И это конец двадцатого века? Да им место в семнадцатом!»