Гор Видал - Калки Страница 3

— Кроме того, есть еще парни с бритыми головами, — сказала я. — Их можно увидеть на бульваре Голливуд. Они поют: «Харе Кришна». Носят желтые одежды. Сандалии. Или шлепанцы.

Морган кивнул.

— Ага. Это индуисты. Во всяком случае, одна из сект. Кажется, их очень много.

— Как и христиан. Однажды, дважды, трижды рожденные… и вообще нерожденные.

— Тедди, сегодня у тебя злой язык, — сказал главный редактор «Нейшнл сан». Морган любил президента. Я считала его старым иисусиком. Президента, конечно. Морган, по всеобщему мнению, был Иудой.

— Есть один малый. Американец, который живет в Непале. В Катманду. Он индуист. Точнее, считает себя индуистским мессией. Действует под именем Калки. Может быть, ты видела его учеников. Они заполонили весь город. Раздают листовки. И белые бумажные цветы. Даром! — Морган выдернул из-под себя брошюру и сунул мне. На обложке красовалось слово «Калки», а под ним — не слишком обнадеживающая новость: «Грядет конец мира». Давление и влажность огромных ягодиц Моргана явно не улучшили ни внешний вид, ни содержание книги.

— Я видела их, — сказала я. — И помню, удивлялась, что они не просят денег. Религиозные секты вечно заняты вымогательством.

— Меня это тоже заинтриговало. И еще то, что об этом Калки ничего толком не написано. Кроме крошечного сообщения Ассошиэйтед Пресс. Пытались брать интервью у его местных учеников, но выяснилось, что те и сами без понятия. Только повторяют то, что написано в брошюре. Поскольку, мол, близится конец света, давайте жить по совести. Сенсацией тут не пахнет. До сих пор Калки никому не давал интервью. Только проповедовал в этом своем… как его… аш…

— Ашраме. Монастыре. — Внезапно я вспомнила, что видела ашрам Калки на бульваре Санта-Моники. Когда-то это здание принадлежало радиостанции. Почему-то мне стукнуло в голову, что огромные буквы «КАЛКИ» на крыше дома означают название новой радиовещательной корпорации.

Морган бросил на меня суровый и пронзительный взгляд поклонника Г. В. Вейса, оскорбленного в лучших чувствах.

— Через три недели Майк Уоллес собирается взять у Калки интервью для программы Си-би-эс «Шестьдесят минут». Калки только что согласился. Вот что я предлагаю. Я хочу опередить Си-би-эс. Хочу, чтобы ты попала к Калки первой. Хочу, чтобы ты взяла у него интервью для «Сан».

Морган снял с живота раздел «Путешествия»; как и следовало ожидать, на его потном брюхе отпечаталась первая страница раздела, набранная задом наперед. Тут солнце скрылось за полосатым тентом стоявшего на берегу бара, и мне до смерти захотелось выпить.

— С чего ты взял, — спросила я, — что я смогу взять интервью у Калки или кого-нибудь другого? Я летчица, а не журналист.

— Настоящая фамилия Калки — Келли. — Морган накрылся полотенцем. Я обрадовалась. Несовершенные тела ввергают меня в депрессию. — Джим. Джон. Джек. Что-то в этом роде. А может, и нет. Я дам тебе досье на него. Увы, довольно тощее. Он был в армии. Служил во Вьетнаме. Точнее, в Южном Вьетнаме. А потом осел там. — Морган показал рукой на запад. На Малибу, Каталину, Азию. — Обжился. А год назад ни с того ни с сего заявил, что он Калки.

Что-то вспыхнуло у меня в мозгу. Мне действительно приходилось читать об этом! Я открыла брошюру. На первой странице был напечатан портрет симпатичного молодого человека в индийской одежде. Калки.

— Значит, он называет себя богом?

Морган кивнул.

— Да. Если верить написанному, он является конечной инкарнацией бога… не помню какого. Его миссия…

— Эсхатология, — сказала я, наслаждаясь каждым слогом этого полезного слова. Прежде чем Морган успел спросить, что оно означает, я постаралась произвести на него впечатление широтой кругозора и глубиной знаний, почерпнутых из газет. — У него ашрам в Катманду. Он окружен хиппи. Все они принимают наркотики. Настоящее имя Калки — Джеймс Дж. Келли. С его появлением на Земле человечеству придет конец. Понимаешь, у меня фотографическая память. — Это правда. Если я что-то читала, то запоминала на всю жизнь. Слава богу, большинство моих воспоминаний надежно загнано в глубь подсознания, заперто. От избытка воспоминаний можно сойти с ума, особенно от бесконечного потока бессмысленных изображений на экране телевизора и черных цепочек слов на страницах газет, которые, вторгаются в мозг и разрушают хрупкий дом памяти, как муравьи-убийцы.

— Молодец, малышка! Так что, ты будешь писать о нем?

— Морган, я летчик-испытатель.

— Ты — автор бестселлера «За гранью материнства».

— Его автором является Герман В. Вейс. Поручи это ему. Он преподает структурную лингвистику и семиотику в университете Сан-Фернандо.

— Я хочу, чтобы это сделала ты.

— Почему?

— Потому, Тедди, — его голос звучал мрачно, убедительно и искренне, — что он хочет иметь дело с тобой.

— Кто «он»?

— Калки. В прошлый понедельник он сообщил по телексу в лос-анджелесское бюро «Нейшнл сан», что в данное время на свете есть только один писатель, которому он согласится дать интервью, и что этот писатель — точнее, писательница, летчица и роскошная женщина — не кто иная, как Теодора Гехт-Оттингер. Я свалял дурака, рассказав тебе об этом, потому что теперь ты сможешь взять меня за глотку. Но меня это не волнует. Ты нужна мне, Тедди. Нет ничего проще. После интервью Майка Уоллеса репортеры слетятся на Калки, как мухи на мед. Вот почему я решил стать первым. Сделать это я могу одним-единственным способом: послав тебя.

— Ему известно, что я не умею писать? — Сама не знаю, почему я решила, что стоит упомянуть о такой мелочи. Как будто писать умел кто-то другой. Я могла прочитать одну страницу Джоан Дидион, даже страницу Ренаты Адлер. Но не больше. Я читала Мишеля Фуко. Однако тогда я как проклятая зубрила французский. Начиная с февраля литература и искусство деградировали на глазах, и отрицательная энтропия стремительно нарастала.

— Я найму для тебя писателя, — сказал Дэвис (или «липучка Дэвис», как бы написал Г. В. Вейс).

— Не знаю… — начала я и вдруг прикусила язык, поняв, что мне наконец опять привалила удача.

— Тедди, золотко, это действительно может быть очень важно. Я уже связался с издательством «Даблдей». Они подпишут с тобой договор на книгу. Ничего не может быть проще. Все, что от тебя требуется, — включить свой верный диктофон и заставить парня разговориться. Ты войдешь в историю.

— Почему?

Дэвис сузил (как сказал бы Г. В. Вейс) маленькие глазки. Я заметила, что они покраснели от дыма. В прошлом феврале в Лос-Анджелесе было нечем дышать.

— Потому что, — сказал Морган, — мистер Келли говорит, что он бог. Потому что Калки финансируют богатые люди, считающие его богом или говорящие, что они так считают. Если у людей с большими деньгами есть для этого какие-то особые причины, постарайся обнаружить их. — Нюх Моргана на деньги был почти таким же острым, как у Клея Фелкера. — За последний год он приобрел в Индии огромное количество последователей. Это особенно интересно, если учесть, что он американец. Можно было ожидать, что весть о бывшем солдате, объявившем себя индуистским богом, доведет индусов до белого каления. Но они не злятся. Скорее наоборот. Миллионы их занимаются самоочищением, готовя себя к концу света.

— Может быть, он действительно бог? — Эта история начинала казаться мне забавной.

Выхлопы реактивных самолетов образовали над пальмами трапецию.

— Но если он бог, — рассудительно спросил Морган, — чего он хочет? У него и так все есть.

— У Нельсона Рокфеллера тоже было все, но он еще хотел стать президентом. Боги всегда чего-то хотят. Хотят, чтобы ты жил, подчиняясь «золотому правилу», но, будучи всемогущими, не позволяют тебе делать это, потому что такое поведение испортило бы им игру. — В частности, это было справедливо для первоначального бога моих родителей, вспыльчивого старого брюзги Иеговы. За несколько лет до моего рождения супруги Гехт сменили Иегову на Мэри Бейкер-Эдди, бунгало в пригороде Сан-Диего и клуб, открытый только для гоев. В результате еврейскими у нас остались лишь носы. Отец умер, убежденный в том, что смерти не существует. Согласно моей теории, Мэри Бейкер-Эдди тоже не существовало, потому что смерть есть. Это уж как пить дать.

— Как бы там ни было, — сказал Морган, снова садясь на своего любимого конька, — самое главное — это деньги. Откуда они берутся? Почему он позволяет себе посылать детей на улицы раздавать брошюры, цветы и отказываться от денег?

— О’кей, Морган. Ты меня заарканил. Я стану Теодорой Оттингер, женщиной-репортером. Орианой Фалаччи Западного Голливуда. Но почему? Почему из всех профессиональных журналистов, рыщущих вокруг, он хочет говорить именно со мной?

— Ну, он говорит, что читал «За гранью материнства».

— Тогда ты должен был послать к нему Германа В. Вейса.