Татьяна Соломатина - Сонина Америка Страница 3

Но дочь захотела жить в шумном Нью-Йорке. Он не возражал. Всю свою любовь он тратил на Давида. Ей же оставались лишь чувство долга, материальная помощь и гордость за ее успехи. Не так уж мало, если вдуматься.

Валерин мир был полон гармонии. А главным средоточием, сутью, смыслом и божеством этой гармонии была Алла. Компания «Поляроид» недавно обанкротилась, и теперь он имел счастье куда чаще, чем прежде, лицезреть жену. Правда, уткнувшуюся в монитор. Компьютеры в доме стояли везде: на кухне, в гостиной, в Аллином кабинете, в супружеской спальне. И, передвигаясь с места на место, Алла совершала действия неосознанно, обретая осмысленность, лишь пошевелив мышью, оживлявшей ее собственный гармоничный мир программ и электронных коммуникаций. Сейчас она упорно искала работу, потому что вне работы себя не мыслила.

Но с тех самых пор, когда Валеру чуть не свели с ума белозубые тараторки-телеведущие, она непременно пила с ним вечернюю рюмку коньяка в саду или в гостиной, в зависимости от времени года и погоды. Затем молча прикуривала для него сигарету. Этот ритуал был священен. В эти моменты становилось очевидным, что любовь взаимна.

Просто он был страшный болтун, а она – ужасный молчун. Экстраверт и интроверт. Сова и жаворонок. Мужчина и женщина. Любящие друг друга и любимые друг другом.

«А поболтать можно и с Максом. Или с Майклом. С батюшкой. Да мало ли с кем тут в Бруклайне болтать можно? Ну вот, например, с этой девчонкой, которую нам подкинул Джош»… Так подумывал под неярким утренним солнышком Валера, лениво перелистывая страницы с телепрограммами и объявлениями и поджидая Соню.

И лишь одно-единственное вызывало в солнечном сплетении счастливого психиатра всплески карусельной тошноты – безобидное смешение языков и переиначивание отдельных слов, напоминающее ему о том коротком, но очень тонком времени, когда «сапожник», тачающий извилистую выкройку чужих сознаний, чуть было не потерял свою собственную пару единственно подходящих ему «сапог».

«Только мне везет как утопленнику», – думала Сонечка, принимая душ.

«Только я, мечтавшая ни слова не произнести за год по-русски, могла оказаться в Бостоне в семье закоренелых москвичей!», – ворчала она, одеваясь.

«Только у меня, желавшей бросить курить, могла завязаться в первый же «штатный» день дружба с курящим медбратом. Затем – благоволящий ко мне курящий заведующий лабораторией. И, наконец, насквозь прокуренные Валера и Алла!», – усмехалась она, спускаясь по лестнице.

«Ну и кого, как не меня, мечтавшую похудеть, воспользовавшись годичным отлучением от обязанностей жены и матери, просто обязано было разнести поперек себя шире!» – воззрилась она на садовый столик, плотно заставленный компонентами «легкого завтрака», а именно: не поддающиеся подсчету пластиковые коробочки с ватными салатами, насквозь пропитанными уксусом синтетическими шампиньонами, безвкусными паштетами, маргарином, оставлявшим во рту стойкий вкус извести. Пластиковые канистры с обезжиренным молоком и непременным апельсиновым соком, имевшим совершенно невероятную химическую формулу, ничего общего с «кровью» оранжевых «синьоров» не имевшую. Коробки с хрустящим «лошадиным кормом» – смесь расплющенного овса с усохшими кусочками безвкусных фруктов следовало непременно заливать тем самым молоком, по консистенции напоминающим воду, оставшуюся от ополаскивания бидона, затем подождать, пока масса превратится в глину, и есть, чувствуя себя беззубым старцем в благостном доме американских престарелых. Затем следовало намазать кусок картона, именуемый «хлебом», коричневой пастой из банки, напоминавшей все ту же известку, только размешанную с краской и сбрызнутую одеколоном. Хозяева и надпись на банке утверждали, что это – арахисовое масло.

«Если это масло, то я – Джон Кеннеди!» – ехидничала про себя Сонечка, покорно поедая «легкий завтрак».

– Ешьте, ешьте! Вам предстоит трудный день. – Валера, вдогонку к вышеперечисленному, собственноручно сооружал Сонечке гигантский бутерброд из вечной поролоновой булки, в огромном количестве хранившейся в кухонных шкафчиках. В разрез ее плюшевой плоти он щедро укладывал штабеля ломтиков прозрачной, абсолютно не имеющей вкуса и запаха, ненатуральной ветчины из вспоротых вакуумных упаковок и такого же гомогенного, нарезанного микротомом сыра.

– Творогу? – спрашивал он Сонечку, страшно гордясь, что не забыл это совершенно русское слово и не докатился до каких-то коттидж-чизов. И, не обращая внимания на отчаянное отрицание, щедро наваливал в миску гостьи очередную порцию известки. – Малинового варенья? – упивался собой Валера, выковыривая из жестянки ножом пласты джема, похожие на разведенный взвесью эритроцитов желатин. – Ешьте, Сонечка, ешьте! Дома-то, небось, нет таких кунштюков! – искренне сочувствовал бывший гражданин СССР бывшей соотечественнице.

Хотя и не раз уже и не два Соня уверяла Валеру, что и на исторической родине супермаркеты ломятся от упаковок, пакетов, коробок и прочих емкостей. Так же, как и не раз и не два ехидно под запотевшую рюмку водки, она просила его вспомнить: неужто он в Москве своего детства, юности и даже зрелости ничего слаще цветков хризантемы, что гнили нынче в его американском холодильнике, не ел? А разве не вспоминала Сонечка с Валериным другом Максом винницкие борщи Максимкиного детства, истекая ностальгией? Разве не ронял хмельную мужскую слезу номинант на Нобелевскую премию в области биологии за достижения в какой-то термоядерной гидропонике, пусть эту премию и не получивший, но при полном параде рядом постоявший, Максим Ильич Белогурский, вспоминая запах малороссийских помидоров и южноукраинских абрикосов? Разве не бил себя в грудь кулаком сам Валера, пару недель назад мечтавший «еще раз» вдохнуть запах свежеиспеченных «кирпичей», что привозил по ночам в московский двор его детства шофер хлебобулочного комбината? И вот опять – двадцать пять, нате пожалуйста: «Дома-то, небось, нет таких кунштюков!» Добрая память подменяется с течением времени недобрыми пропагандистскими стереотипами даже у добрейших.

– Валера, а в Америке есть сливочное масло? – спрашивает у хозяина, искренне моргая незамутненными глазами, Сонечка.

– Что вы, что вы, Софья! Сливочное масло – это холестерин! Смерть сосудам!

– Валера, ну уж вы-то, как дважды прошедший адовы круги биохимий, нормальных и патологических анатомий и физиологий, должны помнить, что без сливочного масла, то есть без холестерина, нет нормальной выработки коллагена, а следовательно, нормального состояния подкожной клетчатки и соответственно тургора кожи. Валера, маргарин – плохо, сливочное масло – хорошо. Кроме того еще, что первое невкусно, а второе – напротив. Валера! Ну, вспомните, вспомните же! Свежесваренный кофе с положенным ему кофеином. К нему – душистый хлеб, только что из печи, безо всяких навечно сохраняющих мягкость разрыхлителей, увлажнителей и красителей, щедро намазанный сливочным маслом. Или, скажем, сладкий чай. С сахаром, а не с сахарозаменителем, не вызывающим диабета, но провоцирующим рост опухолевых клеток у лабораторных крыс. Итак, помним, свежий хлеб со свежим слезящимся сливочным маслом и самым обычным российским сыром из самого обычного молока – это к кофе с кофеином. А к стакану сладкого от сахара, а не от таблеток чая – тот же самый хлеб с тем же самым маслом, но уже покрытый слегка присоленной красной икрой. Не из запаянной жестянки, а контрабандно прилетевшей с Дальнего Востока, а? А?! Я уже не говорю о том, что эти мидии – не мидии. Эти отмороженные креветки – не креветки, будь они хоть с динозавров размерами. Помидоры эти – что угодно, но только не помидоры, а так называемые фрукты ваших лотков и супермаркетов – взаимозаменяемы, что бы ты ни купил. Виноград точно так же стекловатно волокнист, как персик, а персик так же безвкусен, как огурец. Последний похож на смешанные в миксере клетчатку, воду и нитраты в гранулах для посыпания газонов. И даже в дорогущих бутиках все то же самое, я специально проверила, не поскупилась. Возможно, где-то и есть благословенные рынки, полные торговок с собственноручно выращенными на земле при помощи обыкновенных солнца, воды и труда плодами, но мне такие в Бостоне и Нью-Йорке не встречались. Да и вы с Аллой предпочитаете посещать супермаркет раз в неделю, а не базар ежеутренне. Так что, я не спорю, это удобно и дешево, но не говорите мне, что это вкусно и полезно!

Все это с раздражением проговаривала Сонечка, чувствуя себя в то же время последней неблагодарной скотиной. Но она так злилась на себя за то, что снова не могла отказать гостеприимному хозяину «составить компанию» и благодаря своему малодушию опять оказывалась накаченной этой безвкусной однотипной биомассой из коробочек с разными названиями, как мясная убойная корова генномодифицированным силосом. Злость на себя рикошетом попадала в Валеру. Особенно если тот, паче чаяния, пускался в рассуждения о «тамошних» очередях за колбасой и «тутошнем» доступном последнему велферщику изобилии.