Бернхард Шлинк - Женщина с бензоколонки Страница 3

Они строили планы на будущее. Это тоже была ее идея. А что если начать перестройку дома? Может, вместо трех детских хватит одной, тем более что дети, а потом и внуки, будут приезжать все реже? Разве он не хотел всегда иметь большую комнату, где мог бы читать и писать книгу, которую планировал написать еще много лет назад и для которой при каждом удобном случае собирал материал? Не начать ли им вместе учиться играть в теннис, даже если из них не получится великих спортсменов? А что с тем предложением поработать полгода в Брюсселе, оно еще действительно? Может, ей взять отпуск на полгода и поехать в Брюссель вместе с ним? Он радовался ее фантазиям и энтузиазму. Он тоже строил планы вместе с ней. Но он, собственно, не хотел ничего менять в их общей жизни, только ничего об этом не говорил.

Он не хотел рассказывать ей о своем страхе перед несделанным, он и сам не знал природы этого страха, почему он возникает и почему с возрастом все сильнее его мучит. Он смутно сознавал, что его страх из нежелания что-то менять. В каждой перемене бремя незавершенного становилось все ощутимее. Но почему? Потому что на перемены необходимо потратить время, а время течет все быстрее и быстрее, убегая от нас. Почему оно убыстряет свой бег? Разве время, в котором живешь в данный момент, как-то соотносится с количеством времени, которое у тебя осталось? Неужели с возрастом время убыстряется потому, что того времени, которое у тебя в жизни осталось, становится все меньше? Не потому ли вторая половина отпуска пролетает быстрее, чем первая? А может, тут дело в конечной цели? В молодости кажется, что время течет слишком медленно, потому что ты с нетерпением ждешь успеха, уважения, богатства, а потом оно начинает ускорять свой бег, так как уже нечего больше ждать от жизни? Или с возрастом это происходит потому, что ты знаешь, что произойдет сегодня, завтра… Может, это как дорога, по которой идешь тем быстрее, чем чаще по ней ходишь? Но тогда он должен хотеть этих перемен. Что, в жизни у него совсем не осталось времени, чтобы потратить его на перемены? Нет, не такой уж он старый!

Она не замечала, что за всеми его возражениями стояло абсолютное отрицание. Но когда он однажды особенно горячо настаивал на одном весьма глупом аргументе, она раздраженно, хотя с улыбкой спросила, а чего же он, собственно, хочет? Продолжать жить так же, как все последние годы?

6

Они взяли напрокат большой автомобиль, кабриолет, с кондиционером, проигрывателем компакт-дисков и прочей электронной дребеденью. Они накупили себе компакт-дисков, и любимых, и первых попавшихся. Когда они въехали на побережье и впервые увидели Тихий океан, она поставила симфонию Шуберта. Он бы с большим удовольствием продолжал слушать американскую радиостанцию, передававшую музыку тех времен, когда он еще учился в школе. С еще большим удовольствием он остался бы в машине, чем вылезать из нее и стоять под дождем. Но симфония была так созвучна дождю, серому небу, свинцовым бьющимся волнам, что он почувствовал: у него нет права нарушать эту созвучность, созданную его женой. Она села за руль, нашла узкую дорожку, ведущую к пляжу. Она побеспокоилась о том, чтобы в багажнике нашлась голубая полиэтиленовая накидка, в которую они завернулись. Они стояли на пляже, вдыхали запах моря, слушали Шуберта, крики чаек и барабанную дробь дождя, смотрели на полоску светлого вечернего неба на западе. Воздух был хотя и прохладным, но тяжелым и влажным.

Через какое-то время ему стало душно под накидкой, он секунду постоял в нерешительности под дождем, потом вдруг решился, пошел по песку к воде, зашел в нее по щиколотку, потом глубже. Вода была холодной, промокшие туфли – тяжелыми, мокрые брюки прилипали к ногам, не было ничего от той легкости, которую обычно испытываешь в воде, но все же ему было хорошо, и он хлопал руками по воде и бросался в набегавшие волны. Вечером, когда они уже лежали в постели, его жена все еще восхищалась этой его «спонтанностью». Сам он был скорее испуган и ужасно смущен.

Они выбрали для своего путешествия правильный распорядок, проделывали в заданном ритме ровно по сотне миль в день, забираясь все дальше на юг. Они бездельничали по утрам, в пути часто делали остановки, посещали национальные парки и виноградники, часами бродили по пляжу. Останавливались там, где их застала ночь, то в дрянном мотеле на хайвэе с большими комнатами, пахнущими дезинфицирующими средствами, с привинченными к консолям на высоте человеческого роста телевизорами, то в жилом доме, где предлагали постель и завтрак. Они уставали за день, ложились сразу в постель, хотя было не так уж поздно. Во всяком случае, они убеждали друг друга в своей усталости, лежа в постели с книгой и бутылкой вина. У него начинали слипаться глаза, он выключал ночник. Однажды он проснулся около полуночи и увидел, что она все еще читает.

7

В Орегоне побережье и дороги окутал туман. С утра они надеялись, что к обеду распогодится, а вечером подумали, что, может, завтра туман рассеется. Но назавтра туман клубился над дорогами, висел над лесами, окутывал фермы. И если бы они не сверялись с картой, где были обозначены деревушки, через которые они проезжали, часто всего каких-нибудь два дома, они бы их и вовсе не заметили. Иногда они час-другой ехали по лесу, не встречая ни одного дома, ни одного автомобиля. Как-то раз они вышли из машины, и звук работающего двигателя как бы разбился о толстые стволы деревьев, но вовсе не пропал, остался рядом, лишь приглушенный туманом. Они выключили двигатель, все стихло: ни треска в кустах, ни птичьего гомона, ни рокота моря.

Они давно проехали последний поселок, до ближайшего оставалось миль тридцать, когда дорожный указатель возвестил, что впереди – бензоколонка. И тут она возникла из тумана: широкая, посыпанная гравием площадка с двумя заправочными колонками, фонарь, поодаль – расплывчатые очертания дома. Он притормозил, остановился на площадке. Они ждали. Он вышел из машины, пошел к дому, дверь открылась, оттуда вышла женщина. Она поздоровалась, взяла сливной шланг, повернула рычаг и начала наполнять бензобак. Она стояла возле машины, держала в правой руке вентиль сливного шланга; левая лежала на бедре. Она видела, что он не сводит с нее глаз.

– Вентиль сломался, мне нужно самой залить бензин. Сейчас я протру вам стекла.

– Вам здесь не слишком одиноко?

Она смотрела на него удивленно и настороженно. Она была уже немолода, в ее настороженности сквозила враждебность женщины, которая слишком часто увлекалась и так же часто разочаровывалась.

– Последний поселок за двадцать миль отсюда, а до следующего тридцать, это ведь… Я имею в виду, не чувствуете ли вы здесь себя одиноко? Вы здесь совсем одна?

Она увидела серьезность, внимательность и нежность в его глазах и улыбнулась. Не желая подпасть под очарование его глаз, улыбнулась она саркастически. Он ответил ей улыбкой, счастливый и смущенный тем, что ему предстояло ей сказать.

– Вы очень красивы.

Она порозовела, это было почти незаметно под густой россыпью веснушек, улыбка тут же пропала. Теперь она смотрела на него серьезно. Красива? Ее красота ушла, и она знала об этом, хотя до сих пор нравилась мужчинам, пробуждала в них желание, но могла и нагнать на них страху. Она изучала его лицо.

– Да уж, здесь одиноко, но я к этому привыкла. Кроме того… – Она запнулась, опустила взгляд на вентиль, потом снова заглянула ему в глаза, залилась краской и, выпрямившись, поведала ему с каким-то детским вызовом самое сокровенное: – Кроме того, не всегда же я буду одна.

Какое-то мгновение она так и стояла, прямая, раскрасневшаяся, глядя ему прямо в глаза. Бак наполнился, она закрыла его, отошла от машины, повесила шланг. Наклонилась, взяла из ведра губку, отвела «дворники» и начала протирать ветровое стекло. Он видел, с каким любопытством она посматривает на его жену, та углубилась в карту, расстелив ее на коленях. Она бросила на женщину с бензоколонки быстрый взгляд, кивнула ей, улыбнулась ему и вновь уткнулась в карту.

Ему было неудобно вот так стоять перед ней в то время, как она моет стекла. Но ему нравилось смотреть на нее, его умиляло, как она ловко работает. На ней не было ни джинсов, ни клетчатой рубашки, ни застиранного голубенького платья, ее крепкое тело обтекал темно-синий комбинезон бензиновой компании, а под ним – белая футболка. Она была крепко сбита, но движения ее были легкими. Она даже казалась грациозной, будто наслаждаясь силой и легкостью своего тела. Лямка комбинезона соскользнула с плеча, она как-то очень женственно поправила ее, и этот жест растрогал его.

Она закончила мыть стекла, он подал ей деньги. Она направилась к дому, чтобы принести сдачу. Он шел следом. Сделав пару шагов по хрустящему гравию, она коснулась его ладони.

– Вам не надо идти со мной. Я вынесу вам сдачу.

8

Он остался стоять на площадке, на полпути между машиной и домом. Дверь за ней захлопнулась, щелкнул замок. Сколько у меня времени, чтобы принять решение? Минута? Две? Сколько ей понадобится времени, чтобы вынести сдачу? Какой здесь порядок? Есть ли у нее кассовый аппарат, где аккуратно разложены монеты и купюры и нужно только вытащить несколько монет или пару бумажек? Поспешит ли она со сдачей или уже поняла, что я радуюсь каждой лишней минуте?