Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!.. Страница 3

В небольшом деревянном, немного вытянутом в длину одноэтажном здании местного аэропорта, когда-то покрашенного голубой краской, мы с Юркой сидели в продавленных, но всё ещё достаточно добротных, мягких, креслах «зала ожидания», рассчитанного примерно на два десятка пассажиров.

В углу этого зальчика ровно погуживала большая – от пола до потолка – пузатая железная, побеленная и вделанная в стену круглая печь, от которой исходило приятное тепло. В другом углу пустого зала ожидания, подальше от неё, покоился весь наш нехитрый скарб. Сработанные из кедровой цельной дощечки, лёгкие паняги с крепко привязанными к ним рюкзаками. В которых – самое необходимое: запасные байковые портянки; шерстяные (мягкие и очень тёплые, из собачьей шерсти) носки; рукавицы; китайское «с начёсом» нижнее бельё «Дружба»; спички – в целлофановых непромокаемых пакетах; патроны; небольшой запас еды. Всё остальное, в основном – продукты, уложено в обычные холщовые, бумажные мешки или картонные коробки. Рядом с одной из которых, лапами вверх и даже немного похрапывая, растянулся наш «могучий звэрь» – Шарик. Блаженство и нега исходили от его вальяжной позы… Впору было и нам развалиться рядом с ним на чисто вымытом желтоватом полу. И я было уже всерьез подумывал об этом, разомлев от приятного ровного жара печи, но тут, прервав ленивый ход моих мыслей, наружная дверь резко распахнулась. В клубах пара, проворно, словно озорник, ворвавшегося с улицы, на пороге обозначился пилот нашего вертолёта: здоровенный рыжий детина в зимней лётной куртке нараспашку, в толстом свитере под ней, с простоватым добродушным веснушчатым лицом и словно навсегда приклеенной к нему улыбкой.

– Борт готов! – бодро отрапортовал он нам на ходу, направляясь к двери диспетчера.

Минут через пятнадцать со всем своим добром мы уже были в холодном и от этого особо неуютном вертолете. А ещё минут через пять, по-прежнему с улыбкой во весь рот, довольный жизнью и собой, через «салон» в кабину проследовал пилот.

– Ну что, орлы! Всё в порядке?! – обернулся он к нам со своего места. – Загрузились?..

Поудобнее устроившись за штурвалом, он для чего-то похлопал одна о другую чёрные кожаные перчатки, натянул их на свои ручищи и не то сообщил нам, не то сам себе скомандовал:

– Ну – впёред и вверх, а там…

«Ведь это наши горы – они помогут нам», – мысленно продолжил я за него куплет песни Владимира Высоцкого.

Вертолёт неожиданно затарахтел, мелко сотрясаясь всем своим железным корпусом. Затем неохотно оторвался от земли и, слегка качнувшись вправо-влево почти на одном месте, круто развернулся в воздухе. В иллюминаторы, уже с моей, до этого теневой стороны, ярко брызнуло солнце!

Лётчик снова обернулся к нам. Показал оттопыренный большой палец сложенной в кулак руки, туго обтянутой перчаткой и, снова улыбнувшись, отчего в салоне стало вроде бы ещё светлее, нараспев, пересиливая шум вращающихся винтов, продекламировал:

– Летим на северо-восток, вдоль побережья… Слева – материк. Справа – Татарский пролив… Минут через двадцать должны быть на месте…

Этому весельчаку, видимо, не хватало общения…

Наш же неустрашимый по своей молодой глупости щей, обычно сующий свой чёрный влажный нос в любую щель, сейчас общения явно не желал. Он свернулся клубком под откидной лавкой, на которой сидел я, спрятав морду под живот и даже прикрыв передней лапой глаза. В этот момент он действительно полностью соответствовал своему имени, напоминая пушистый серый шарик, а вернее – шар. Похоже, его тяготил, а может быть, и раздражал, потому что время от времени он принимался недовольно урчать, этот полёт и этот жуткий грохот.

Мы же, стараясь не обращать внимания на нудноватый однообразный гул двигателей, с разных сторон прильнули к иллюминаторам.

С моей стороны, насколько хватало взгляда, были видны сильно изрезанные сверху, поросшие лесом, мрачные тёмные скалы со слепящим белизной припая «ожерельем» у их основания, да серо-зелёные, лениво колышущиеся воды пролива, отделяющие остров Сахалин от материка.

Полёт длился уже минут десять, и мы почти привыкли к шуму и даже пытались перебрасываться отдельными фразами, делясь впечатлениями от увиденного. Шарик тоже больше не ворчал, лежал тихо, положив свою острую умную мордочку на передние лапы, оттопырив уши и иногда вопросительно поглядывая то на меня, то на Юрку.

И вдруг вертолёт начал падать. Мы инстинктивно вцепились в края своих лавок, а Шарик попытался спрятаться в куче мешков, которые медленно поползли на него, вперед по проходу.

Ещё не успев ничего понять, мы увидели, что наш пилот жестом сигналит: «Мол, всё в порядке!», а указательным пальцем тычет куда-то вниз.

Лицо у него было сосредоточенное, улыбка исчезла.

Через открытую дверь кабины, к бокам которой прижались с двух сторон, мы увидали, как по льду припая, быстро увеличиваясь в размерах, стелется, откинув и распушив рыжим факелом хвост, небольшая лисица, которую вот-вот должна накрыть страшная, стремительно приближающаяся к ней тень винтокрылой махины.

Уйти рыжей влево мешали отвесные скалы, вправо – вода. И на этой белой безжизненной «беговой дорожке» примерно стометровой ширины происходила безумная, безжалостная гонка, которая для кого-то, преследователя или предполагаемой жертвы, в любой момент могла закончиться трагически. Ценой «забега» была жизнь…

Лисица, плотно прижав к голове уши, скользила вопреки всем законам логики, почему-то не ближе к скалам, где её могло ждать спасение, а ближе к воде, оставляя вертолёту простор для манёвра. И бег её, это чувствовалось, был уже на пределе сил. Иногда она, сбавляя ход и задрав вверх свою оскаленную мелкими острыми зубами мордочку, тщетно пыталась устрашить своего грозного преследователя…

Что она делала на припорошенном снегом льду? Что занесло её сюда на свою беду? Может быть, она мышковала у подножья скал?..

На какое-то время мы потеряли лисицу из виду. Вертолётчик по возрастающей траектории со стороны моря делал очередной заход, пытаясь, как и в первый раз, боковым колесом шасси оглушить свою жертву.

Я видел, как от быстрого бега рыжий, лоснящийся мех зверька от загривка до хвоста колышется мягкими упругими волнами. Бока её ходили ходуном. От столь стремительного бега лисице явно не хватало воздуха. И я понимал, что следующий, третий заход вертолёта на «исходную позицию», скорее всего, станет для неё последним.

Однако Судьба распорядилась по-другому. Резко изменив направление бега, лисица успела юркнуть в небольшую расщелину скал, скорее всего, пробитую в них упрямым безымянным ручейком, образующимся каждую весну при таянии снегов.

Тень вертолёта скользнула по скалам, едва не зацепив винтом отвесную «стену», и, резко взмыв вверх, машина стала удаляться от такой опасной близости.

– Ушла! – искренне огорчился пилот, переставший мне нравиться. – Обычно на втором-третьем заходе, если даже колесом не зацепишь, любая зверужина дохнет от разрыва сердца. А эта, смотри, ускользнула, – посетовал он на лисицу. – Чуть винтом из-за неё по скале не чирканул. Кельдым бы нам тогда всем был…

Машина уже выровняла курс, достигнув необходимой для безопасного полёта высоты. И вновь – с левой стороны стало видно зелёное, с частыми белыми проплешинами, застывшее какое-то беспределье тайги; с правой – безжизненное, равнодушное, отливающее сталью вод пространство пролива с искристо сверкающей полосой припая.

Через некоторое время впереди, в долине широкой реки, кое-где отливающей зеленью льда, на пологом её берегу замаячили почти занесённые снегом дома небольшого посёлка.

Вертолёт плавно пошёл на снижение, прицеливаясь к центру ровной заснеженной поляны, у отдельно стоящего на мысу, на другом берегу, добротного бревенчатого домика-метеостанции, расположенного вдали от деревни. Взвихрив вокруг себя снег, машина мягко приземлилась, и через минуту, до звона в ушах, наступила волшебная, желанная, первозданная тишина…

Шарик первым с радостным визгом выпрыгнул на снег в боковую дверь вертолёта и наперегонки с самим собой начал носиться вокруг этой притихшей махины, пытаясь догнать кончик собственного хвоста.

Дверь метеостанции отворилась, и из неё на крыльцо вышел бледный высокий худой человек с чеховской интеллигентной бородкой. Чем-то он даже напоминал Антона Павловича – только что был без пенсне.

Мы с Юркой поприветствовали его и стали выгружать свои пожитки. Я выкидывал их из нутра вертолёта, а он подхватывал очередной мешок или коробку и быстро ставил на землю.

«Антоша Чехонте» – начальник метеостанции и вертолётчик, державший в руке небольшой брезентовый мешок с почтой для посёлка, зашли в дом.

Минут через десять они появились вновь.

Пилот забрался в кабину. Через стекло помахал всем рукой, привычно улыбнулся (мне показалось, что он незаметно, как прозрачную маску с улыбкой, натянул её на себя вновь) и тут же, позабыв о нас, повернул голову к приборному щитку и включил двигатель.