Станислав Сенькин - Украденные мощи. Афонскиерассказы Страница 3

Григорий вытащил сто евро и принялся выбирать из предложенной ему разноцветной кучи четверо четок для отца Евфимия; он уже почти выбрал самые красивые, когда услышал дикий вопль разгневанного старца:

— А! Подонок! Ты думаешь, что я стар и меня можно так легко обмануть?!

— В чем дело, отец Богдан? У меня и в мыслях не было вас обманывать, — молодой монах уже спрятал свой скверный характер в самую глубину своего сердца, испугавшись дикого гнева старца, способного, по всей видимости, даже дать волю рукам.

— Евфимий хорошо знает, что мои четки стоят сорок евро! Где еще шестьдесят? Решил, видно, припрятать себе! Ну, смотри, я тебя проучу, — старец занес над монахом свой буковый посох так решительно, что Григорий подумал, что он расколет его голову, как орех.

Вспомнив, что у него как раз была заначка в шестьдесят евро, на которую он хотел купить компакт-диски с песнопениями в исполнении хора Ватопедского монастыря, Григорий взмолился:

— Отче, наверное, я все перепутал, деньги здесь, в кармане… — он вытащил несколько мятых купюр, которые старец вырвал из его рук и, смяв, бросил на землю.

— Поздно, брат! Не выкручивайся теперь, как змей, надеясь уйти от справедливой расплаты. Возмездие ворам — мой посох! — старец замахнулся своей дубиной, и Григорий почти распрощался с жизнью.

— Не бейте меня, отче! Я больше не буду воровать.

— Я тебе не верю!

— Обещаю, Богом клянусь!

— Ах! Ты еще, как я погляжу, любитель произносить имя Божие всуе. Так получай же, подлец, — и старец обрушил на привыкшую к поклонам монашескую спину свой тяжелый посох…

После экзекуции Григорий, охая, забрал четки и быстро направился к выходу:

— Спасибо вам, отче, за науку.

— Не язви, а то опять схлопочешь. А Евфимию передай, чтобы никого больше ко мне не присылал, я уже, кажется, говорил ему об этом. А то мне придется лично придти к нему и все объяснить, — старец стал руками подталкивать Григория к дверям. — Давай-давай! Не пытайся меня разжалобить, не на того напал.

— А что, я уже не первый, кого посылает отец Евфимий? — задал тот свой последний вопрос.

— За последние десять лет ты уже, кажется, шестой, — отец Богдан уже закрывал дверь. — Да, и еще! Если ты когда-нибудь увидишь меня на пароме, в Карьесе или Дафни, не вздумай ко мне подходить, здороваться или брать благословение — проучу так, что будешь вечным посмешищем. Все, проваливай!

Григорий, кряхтя от боли, пошел в скитскую гостеприимницу. Архондаричный[4] ласково принял его, угостил обедом и спросил:

— Что, был у старика Богдана?

— Да, а как вы узнали? — проученный монах с удивлением посмотрел на архондаричного.

— Это достаточно легко, отец. Не переживай, я все прекрасно понимаю. Сколько лет мы хотим приструнить этого бесчинника. Прежний дикей чуть не добился своей цели, но игумен лавры сказал, пусть уже этот злобный старик доживает век в своей келье, и благословил его причащаться в нашем Кафоликоне. Так что мы терпим его каждое воскресенье, можешь себе представить?

На следующий день Григорий сел на паром и поехал в монастырь. Прибыв в родные стены, он сразу пошел к духовнику за объяснениями.

Отец Евфимий отдыхал в своей келье, когда он пришел к нему. Услышав молитву, духовник открыл свою дверь и неожиданно сделал перед Григорием земной поклон. Монаху стало неловко, и он подивился как мудрости, так и смирению монастырского духовника. Затем старец пригласил его войти:

— Григорий, прости меня…

— Нет-нет, отче, это был для меня хороший урок. Я только хочу вашего разъяснения, — взяв иерейское благословение и передав ему купленные четки, он замер в ожидании ответа.

Духовник протянул Григорию синюю бумажку в двадцать евро и отдал одни из четок отца Богдана:

— Возьми эти чудесные четки, отец. И когда будешь по ним молиться, помни, что отец Богдан уже шестьдесят лет живет и мирится со своим жутким характером. Несмотря ни на что, он живет на Афоне и молится Богу. А ты, имея уж куда более покладистый характер, через два года приходишь в уныние. Имей ты хоть сотую часть смирения отца Богдана, ты бы терпел собственные недостатки так же легко, словно бы они были чужими. Так что, дерзай.

Григорий опустил голову, теперь ему стал ясен смысл урока.

Плыви в направлении ветра

Одного лишь хотел сегодня старый Димитрис: наловить побольше рыбки, чтоб подкрепить свои увядшие душевные силы. Он любил рыбалку больше жизни и быстро хирел, когда сидел в своей квартире в Салониках, как в коробке из-под конфет, тая от жары и скуки. Рыбак со стажем, Димитрис прекрасно знал море, все его капризы и легко читал знамения небес, с удивительной точностью определяя погоду на следующий день. Он не был очень верующим человеком, но, как и некоторые другие греческие рыбаки, заходил в храм перед каждым выходом в море и ставил свечу святому Иоанну Предтече — покровителю мореплавателей. Креститель Господень заведовал всеми морскими делами, давал попутный ветер, хорошую или плохую погоду, а также удачный улов рыбакам. Еще, по совету священника папы Костаса, Димитрис ставил свечи Николаю Чудотворцу и святому Фоке.

Однажды он даже видел в утреннем тумане святого Фоку, как его живописуют на иконах, в митре и полном святительском облачении. Святитель смело ходил по водам на расстоянии ста метров от катера и посохом указал ему путь к берегу. Димитрис старался об этом никому не рассказывать, так как боялся насмешек со стороны друзей — видавших виды, просоленных рыбаков, не веривших ни во что, кроме моря и удачи. Но его простая душа все же тянулась к познанию духовных вещей. Приятно чувствовать, что ты в море не один и тебя непрестанно охраняют невидимые святые силы. С такой верой ты и сам становишься сильней.

Два месяца назад Димитриса пригласили на святую гору Афон, чтобы он обучил молодых монахов рыбной ловле. Ему нравился Афон, здесь было тихо, и он мог отдохнуть от своей старухи, которая, правда, часто звонила ему на мобильник, осведомляясь о его здоровье и докладывая о личной жизни их соседей.

Монастырь святого Павла, в котором сейчас жил старик, был самым крайним на западной стороне полуострова, ему на юге горы принадлежало больше всего земли после Великой лавры. Примерно с этого места начинается подъем на саму гору Афон. Старцы говорят, что отсюда начинается так называемый алтарь Святой горы. Самые великие отшельники и подвижники жили в этих горных лесах, до сих пор хранящих множество тайн и загадок, оставленных святыми. И разгадать их может только тот, кто изучит науку послушания и поймет язык молитвы.

Димитрису Афон напоминал маленькую страну с городами-монастырями, селами-скитами и небольшими хуторами одиноких келий. Казалось, что Святая гора даже не родная Греция, а нечто большее молитвенный центр всего мира. Конечно, старик мало разбирался в духовных вещах, но зато чувствовал особенность святой земли своим добрым сердцем и целовал стены монастырских храмов от внезапно находящего умиления. Здесь неподалеку на монастырской земле находился Неоскит, а остальной алтарь Святой горы принадлежал Великой лавре.

Как гласит святогорское предание, два знаменитых игумена Афанасий Великий и Павел Ксиропотамский решили поделить землю возле самой горы и никак не могли договориться о границах. Споры шли долгое время, и, наконец, святой Афанасий предложил своеобразный выход из положения. Они со святым Павлом договорились, что оба после завершения литургии, каждый в своем монастыре, пойдут навстречу друг другу. На месте их встречи и будет новая граница, установленная на веки вечные.

Как рассказывают некоторые старцы, Афанасий закончил литургию раньше и быстрыми шагами — а он был рослый человек — пошагал на запад. Святой Павел, положившись на волю Божью, благоговейно отслужил литургию, неторопливо выслушал благодарственные молитвы и пошел, непрестанно произнося устами имя Сладчайшего Иисуса, навстречу сопернику. Он был гораздо меньше по росту, и поэтому граница разделила монастырские земли достаточно неравномерно. До сих пор самый крупный святогорский землевладелец — Великая лавра. Святой Павел, несмотря на хитрости Афанасия, смиренномудро признал эти границы, и бывшие соперники стали друзьями. И в наши дни паломники, пробирающиеся лесными тропками в лавру, могут видеть лежащее на пути огромное каменное четвероевангелие, которое долгие годы служило пограничным столбом.

Димитрис распутывал сети с двумя веселыми монахами. Рыбы попалось не так уж много, с трудом набралось две больших кастрюли, в основном, кефаль и скумбрия. Старик пытался оправдываться, дескать, погода дождливая и ветер северо-восточный, да и место для закидывания сети было не самое благоприятное, но никто его не слушал. Они работали в большом ангаре, где стояли рыбацкие катера; компания подобралась подходящая. Димитрису приходилось рыбачить и с другими, которые почти не разговаривали и бормотали под нос молитву, такая компания была куда скучней. А эти ребята, напротив, любознательные, и им все равно, сколько рыбы было в сетях.