Йордан Радичков - Жаркий полдень Страница 3

Командиры частей съезжались на открытых машинах к вышке номер три, чтобы после полудня наблюдать оттуда форсирование Черказской реки и перегруппировку армии для нового этапа маневров.

Вышка была построена на холме. Позади нее, на самой маковке холма, темнела рощица, между деревьями торчали антенны радиостанции. Командиры расхаживали взад-вперед по плеши возле вышки, из рощицы то и дело выскакивали солдаты и офицеры связи, докладывая генералу о поступивших к ним сообщениях. Генерал, похудевший и загорелый, с покрасневшими глазами, прохаживался, окруженный офицерами. Вот уже несколько дней напряжение этих маневров словно держало его под током — все его сознание было поглощено боевыми операциями частей, движением и перегруппировкой сил, которые в этот мирный полдень проходили проверку перед лицом своей страны.

Эта сила, думал генерал, должна соответствовать жизненным силам отечества, должна быть в состоянии защитить его богатства. Ведь чем больше растут богатства, тем больше аппетиты тех, кто на это зарится.

Генерал смотрел на север, где вчера его части прошлись огнем. Север был исполнен тишины и спокойствия.

Со стороны рощицы показался вертолет и, внеся разлад и путаницу в работу радистов, сел на макушку холма. В воздух взметнулись пыль и сухая трава.

Вертолет был в личном пользовании генерала, и, с тех пор как начались маневры, он то и дело оседлывал его, точно велосипед. Летчики не вылезали из кабины, ожидая приказаний.

Офицер связи подбежал к генералу и доложил, что на автодорожном мосту через Черказскую реку образовалась пробка и форсирование приостановлено.

— Как на мосту? — удивился генерал.

Ему сказали, что колонны на мосту и что все шоссе забито.

— Быть этого не может! — Генерал начал нервничать. — Какое же это форсирование, если нужен мост?

Он хлопнул себя рукой по бедру.

— Какая нелепость! Форсировать реку через мост!

Генерал уже шагал на своих крепких ногах к вертолету. Лопасти винта снова дрогнули, и генерал, усаживаясь, приказал лететь к мосту на Черказской реке. Винт выпрямился, его крест растворился в большом сером круге, потом этот круг чуть прогнулся. Двигатели работали быстро, железное брюхо машины наполнилось треском; вертолет, легко оторвавшись от земли, пролетел, пригибая деревья, над рощицей и, прежде чем взять курс на мост, описал полукруг над холмом.

Второй пилот развернул карту, определяя квадрат полета. Генерал, сидя в тесном брюхе машины, испытывал такое ощущение, точно мотор работал в нем самом, в его сердце, — так сильны были вибрация и треск. Он смотрел в иллюминатор. Земля наклонилась, угрожая все стряхнуть с себя, потом выровнялась и побежала под вертолетом, то собираясь в складки, то расправляясь, вся разбитая на квадраты, прорезанная каналами, словно ее вылепили дети.

Генерал встал и принялся расхаживать по тесной кабине, нервно поглядывая в иллюминаторы… Вот наконец шоссе, черное и блестящее. Оно извивалось под ними, как черный канат, брошенный чьей-то рукой среди полей и рощ.

Параллельно шоссе, но спрямляя его изгибы, шло железнодорожное полотно. Генерал увидел сверху застывший на рельсах поезд и удивился, что поезд стоит именно здесь, где нет ни станции, ни разъезда. Не поверив своим глазам, генерал поглядел с другой стороны, но поезд действительно стоял, черный и неподвижный. Ему показалось, что где-то впереди, около паровоза, мелькнули человеческие фигуры и как будто кто-то даже махал руками, но канадские тополя закрыли вагоны и паровоз, и поле снова стало пустынным.

Генерал сидел в своем моторизованном карцере, и поезд быстро исчез из его сознания, вытесненный воинскими частями, парализованными при форсировании реки.

«Искать мост во время маневров!» — с гневом думал генерал.

И вот наконец река и мост.

«Какая нелепость!» — выходил из себя генерал, глядя на застрявшую колонну. Она казалась мертвой, из-под танков не сочился дым: моторы не работали. Видны были пустые люки с откинутыми крышками.

Вертолет наклонился, колонна сдвинулась, и тут, после поворота, генералу сразу открылась вся картина. Его армия стояла у реки, солдаты и офицеры толпились по обе стороны моста, некоторые зашли в воду; генерал увидел на обоих берегах и много штатских — мужчин, женщин, детей, увидел людей и на мосту, они висели гроздьями, а некоторые даже забрались на перила. В самом начале моста стояла пожарная машина, пожарники бегали вокруг, ловко разматывая шланги.

Вертолет развернулся, резко снизился возле моста и полетел над водой; пилот, определив, что наклон берега не превышает четырнадцати градусов, пошел на посадку. Столб воды поднялся навстречу машине, она скользнула вбок, словно боясь намочить брюшко, и колеса ее мягко ушли в песок.

Генерал выпрыгнул из кабины, потный от гнева.

Группа офицеров кинулась к нему, на ходу оправляя кителя. Генерал повернулся к ним боком — так он делал всегда, когда сердился.

Но тут генерал увидел, что люди под мостом, закатав штаны, ходят по воде, солдаты шлепают прямо в сапогах, все что-то громко обсуждают, кричат… И генерал, ступая по размякшему песку, направился к мосту.

В эту минуту он увидел в воде маленькую голову. Это была детская головка, русая, остриженная ножницами. Голова тоже смотрела на генерала испуганными глазами, повернулась налево, потом направо, моргнула и снова на него уставилась.

Народ на берегу расступился, давая генералу дорогу. Главнокомандующий нервно зашагал в ту сторону, спрашивая на ходу:

— Почему этот мальчик сидит в воде?

Сбоку и немного сзади шли офицеры из танковой колонны, приостановившие форсирование реки. Танки застыли у воды, а некоторые стояли уже на другом берегу, едва вытащив на песок зады, и за ними тянулся мокрый след, словно это были какие-то огромные водяные животные, выбравшиеся на сушу, чтобы пожариться на солнышке.

— Не отсюда, а оттуда! — кричал кто-то.

Мальчик смотрел на генерала испуганными глазами.

Генерал смотрел на мальчика так строго, как только может смотреть генерал, у которого остановили армию. Мальчик, пытаясь улыбнуться, раздвинул посиневшие губы. Улыбка получилась чуть кривая. Генерал тоже попытался улыбнуться, но и его улыбка на усталом лице тоже выглядела кривой.

— Но почему он сидит в воде? — спросил генерал, смутно предчувствуя беду.

И тогда все: и военные, и штатские, оба берега Черказской реки, мост, перила моста — все, кто здесь был, начали разом объяснять генералу, почему этот мальчик сидит в воде. Больше пятисот глоток, перекрикивая друг друга, объясняли генералу, и, можете мне поверить, эти людские голоса гремели не хуже вертолета, когда генерал сидел в его брюхе. Сам господь бог ничего не мог бы понять в объяснениях пятисот человек, так где уж было понять генералу! Все старались перекричать друг друга, потому что каждый считал, что именно он лучше всех объяснит, в чем дело, потому-то генерал и не мог понять, в чем же тут дело.

А дело было вот в чем.

В этот самый день трое мальчишек из села Черказки пасли у реки буйволов. Неподалеку гудела молотилка, и ребята бегали туда — поглядеть. Молотилка работала на другом берегу, за вербами, во дворе бывшей Харитоновой усадьбы. Эта усадьба была теперь собственностью объединенного кооператива, и летом Черказки и еще одно соседнее село, входившее в кооператив, устраивали на усадьбе ток, чтобы не приходилось далеко возить снопы.

Молотилка тоже была национализированная, марки «Николай Фехер», крестьяне называли ее «Феферка» и знали, что она дает хорошую мелкую солому для лошадей. На молотилке работали несколько мужчин, а солому отгребали четыре или пять женщин. Пара волов на длинных веревках, протянутых через большой стог, втаскивала копны соломы наверх. Это облегчало труд, да и меньше народу требовалось на укладку соломы. Стог рос, как египетская пирамида, молотилка гудела без передышки.

Была самая страда, люди ни разу не передохнули с утра, поэтому, когда мальчишки стали кататься со стога (а солома сухая, гладкая, словно отполированная, — чистое золото, и только на нее сядешь, так и заскользишь вниз, пока не шлепнешься на землю, а сверху тебя накроет огромный пласт, обдавая душным запахом пшеницы и половы), так вот, когда мальчишки стали кататься со стога, им тут же влетело от крестьян, и они, опасливо косясь на вилы, побежали обратно к молотилке, порисовались там немножко своей храбростью, шмыгая взад и вперед под бегущим приводным ремнем, но и оттуда их прогнали («Вот сорвется ремень и отрежет вам голову!»), и они снова вернулись к реке.

Буйволы уже наелись и теперь смотрели на воду, раздумывая, не пора ли купаться. Мухи, подстрекаемые жарой, кусались немилосердно, и буйволы решили, что им сейчас лучше всего войти в воду и утопить мух.

Мальчики стали кидать плоские камешки, стараясь, чтоб они подольше прыгали над водой, но это им быстро надоело, они стащили рубашонки и бросились в воду. Они плескались, пока по коже не пошли мурашки, потом снова вылезли на берег пожариться на песке.