Курт Воннегут - Люди без тел Страница 3

Что ж, это было похоже на правду. Новенькое хранилище было заполнено телами, открыто для желающих и выглядело совершенно невинно. Мы покружились немного вокруг него, причем радиус кругов Мадж становился все меньше и меньше — уж очень ей хотелось посмотреть, какими телами они располагают.

— Давай-ка двинемся отсюда, от греха подальше, — предложил я.

— Но я же просто смотрю, — запротестовала Мадж, — от этого ничего не случится.

Однако увидев то, что было выставлено в главной витрине, Мадж забыла обо всем на свете.

В витрине было выставлено потрясающей красоты женское тело — высокого роста и с фигурой богини. Но это было еще не все. Кожа тела имела медный оттенок, а волосы и ногти были выкрашены в зеленоватый цвет. Тело было одето в вечернее платье из золотистой парчи. А рядом находилось тело высокого белокурого гиганта в голубом фельдмаршальском мундире, окантованном алой лентой и увешанном орденами. Наверное, противник стибрил эти тела во время налета на какое-нибудь из наших отдаленных хранилищ, а потом подкрасил их и приодел.

— Назад, Мадж! — крикнул я.

Женщина с медной кожей и зелеными волосами пошевелилась. Тотчас же завыла сирена, и выскочившие из укрытия солдаты набросились на тело, в которое только что вселилась Мадж.

Значит, хранилище было ловушкой для амфибий!

Тело, соблазнившее Мадж, уже связали по рукам и ногам, и Мадж не могла сделать даже несколько шагов, необходимых, чтобы выйти из тела. Солдаты с триумфом, как настоящего военнопленного, посадили Мадж в машину. Чтобы как-то ей помочь, мне пришлось залезть в лежащее тут же тело этого петуха-фельдмаршала. Фельдмаршал тоже был приманкой, и, связав мне лодыжки, солдаты потащили меня следом за Мадж.

Молодой нагловатый майор, старший над солдатами, даже заплясал от радости. Еще бы, ведь он был первый человек, захвативший в плен амфибию, а, по понятиям противника, это целый подвиг. Они-то воевали с нами уже очень много лет и истратили на это бог знает сколько миллиардов долларов. А мы на них только и начали обращать внимание, когда наша свобода оказалась под угрозой.

Оказалось, что над нами с Мадж собираются устроить показательный процесс. После того, как нас всю ночь продержали в тюрьме связанными, нас отвезли в здание суда, где уже наготове были телевизионные камеры.

Мы с Мадж чувствовали себя совершенно изможденными, потому что я уж и не помню, когда последний раз мы так долго торчали в теле. Именно здесь, в тюрьме, когда нам нужно было думать, готовясь к процессу, тела не давали нам покоя — то ныли от голода, то мы никак не могли уложить их поудобнее на нарах, как ни старались; мало того, им вынь да положь восемь часов сна.

Мы обвинялись в самом тяжелом, по законам противника, преступлении — дезертирстве. По теории противника, амфибии совершили ужасную подлость, сбежав из тел, потому что в телах мы, видите ли, могли сделать массу полезных и нужных вещей для человечества. На оправдательный приговор рассчитывать не приходилось — ведь они для того и устроили эту показуху, чтобы лишний раз стало ясно, насколько правы они и насколько неправы мы. В зале суда было полным-полно их тузов и шишек, все с суровыми, непроницаемыми, благородными лицами.

— Мистер Амфибия, — начал обвинитель, — вы немолоды и должны хорошо помнить те времена, когда все люди должны были жить в телах, должны были работать и сражаться за свои идеалы и убеждения.

— Я очень хорошо помню, что в те времена всем приходилось сражаться, только никто не знал, зачем, и как все это остановить, — ответил я вежливо.

— А что касается убеждений, единственное, в чем люди были убеждены, так это в том, что сражаться им как раз не хочется.

— Что бы вы сказали о солдате, который сбежал перед лицом опасности? — захотел выяснить он.

— Я бы сказал, что он напуган до смерти.

— Но он способствует поражению в бою, не так ли?

— Ну, конечно. — На этот счет наши мнения совпали.

— Но ведь именно так поступили амфибии — они просто бросили человеческую расу, предали ее в битве за жизнь.

— Не знаю, что означает ваше «бросили», — сказал я. — Между прочим, большинство из нас еще живы.

Это была правда. Смерть нас пока что обходила стороной, и нас это вполне устраивало. Во всяком случае, жизнь стала во много раз длиннее, чем это было возможно в теле.

— Вы сбежали от ответственности! — обвинил он меня.

— Когда горит дом, не удивительно, что из него выбегают, — парировал я.

— В трудную минуту вы бросили остальных!

— Дверь, через которую вышли мы, открыта для всех. Выйти может каждый из вас в любой момент.

Для этого нужно четко определить, что необходимо тебе, а что — твоему телу. А потом — сосредоточиться…

Судья с такой силой хватил по столу своим молотком, что чуть его не разбил. Они сожгли все экземпляры книги Коннигсвассера, какие могли, а тут вдруг я начал читать им лекцию о том, как выйти из тела, да еще по телевидению.

— Если бы вам, амфибиям, дать волю, — заявил обвинитель, — очень скоро все на земле побросали бы свои обязанности, и тогда жизнь и прогресс, как мы их понимаем, исчезли бы совершенно.

— Все верно, — согласился я. — Тут вы попали в точку.

— И что же, люди не будут трудиться, не будут бороться за свои идеалы? — выкрикнул он.

— Знаете, у меня в старые времена был друг, который семнадцать .лет подряд сверлил на фабрике дыры в каких-то квадратных штуковинах, и все это время он так толком и не знал, для чего же они нужны. Другой мой приятель выращивал изюм для стеклодувной компании, но в пищу этот изюм не шел, и бедняга так никогда и не узнал, зачем же компания его покупала. Да меня от таких вещей всего наизнанку выворачивает — когда я в теле, разумеется, — а как вспомню, чем я сам в жизни занимался, вообще на стенку лезть хочется.

— Значит, вы презираете людей и все, что они делают, — заключил обвинитель.

— Нет, я их очень люблю, даже больше, чем раньше. Я только считаю, что люди просто не имеют права отдавать столько сил и энергии на уход за своими телами — это стыд и позор. Вот превратились бы вы в амфибий, тогда бы сами поняли, как человек может быть счастлив, если ему не нужно беспокоиться о том, что он будет сегодня есть, как зимой уберечь тело от простуды или что произойдет с ним, когда тело состарится.

— Стало быть, не будет ни честолюбивых устремлений, ни благородных порывов, ни, наконец, величия?

— Не знаю, о чем вы говорите, —ответил я. —Во всяком случае, великих людей хватает и среди нас. И они великие всегда — в телах и вне тел. А вот чего наверняка не будет, так это страха, — я взглянул прямо в объектив стоящей рядом телевизионной камеры. — А это самое главное, что нужно людям, — жить без страха.

Снова загремел судейский молоток, и в зале поднялся страшный шум — это их шишки обрушили на меня свой гнев. Телевизионщики отвернули от меня свои камеры, а зал очистили от публики — остались только самые главные тузы. Я понял, что сказал что-то очень важное.

Когда наконец установилась относительная тишина, судья объявил, что процесс окончен, мы с Мадж признаны виновными в дезертирстве. Терять нам все равно было нечего, и я решил высказаться.

— Теперь я понял вас, несчастных, — начал я. — Без страха вы ничего не можете добиться. Единственное искусство, которым вы владеете, — это с помощью страха заставить себя и других совершать те или иные поступки. Вот и вся ваша радость в жизни — смотреть, как люди трясутся от страха. Еще бы, чуть что не так — и вы сразу накажете их тела, сразу что-нибудь отберете у их бедных тел.

— У вас только один способ добиться чего-нибудь от людей, — вставила свое слово Мадж, — запугать их.

— Оскорбление суда! — закричал судья.

— У вас только один способ запугать людей, — подхватил я, — заставлять их находиться в теле.

Солдаты сграбастали Мадж и меня и поволокли к выходу.

— Учтите, вы начинаете войну! — что было сил завопил я.

Все замерли на месте, и воцарилась гробовая тишина.

— Мы и так воюем, — с трудом произнес генерал.

— Зато мы не воюем, — ответил я. — Но мы будем воевать, если вы не развяжете меня и Мадж сию же секунду, — в фельдмаршальском теле мои слова звучали грозно и убедительно.

— Но вы же не можете воевать, — сказал судья. — Ведь у вас нет оружия, и вне тел вы — ничто.

— Если вы нас не развяжете, пока я досчитаю до десяти, — сказал я ему, — мы, амфибии, занимаем тела каждого из вашей шайки-лейки, доводим вас до первого утеса и сбрасываем вниз. Здание окружено.

Это, конечно, была самая настоящая покупка. Два человека не могут одновременно занимать одно тело, но противник не был в этом уверен.

— Раз! Два! Три!

Побледневший генерал глотнул слюну и неопределенно махнул рукой.

— Развяжите их, — сказал он слабым голосом. Солдаты, тоже изрядно струхнувшие, с радостью выполнили этот приказ. Мадж и я были свободны. Я сделал несколько шагов, направил свой разум в противоположном направлении, и прекрасный фельдмаршал, забренчав всеми своими регалиями, рухнул со ступенек, словно мешок с опилками. Я почувствовал, что Мадж со мной не было. Она не могла так просто уйти из тела с медным цветом кожи и с зеленоватыми волосами и ногтями.