Владимир Козлов - СССР: Дневник пацана с окраины Страница 3

Я выехал на дорогу к нефтебазе. На поле шевелились от ветра желтые колосья. К переезду подъезжал товарный состав: много одинаковых коричневых вагонов и цистерны – желтые и черные.

Зазвенел дверной звонок.

– Откроешь, ладно? – спросила Наташа.

Она сидела у стола и листала учебники за десятый – сегодня сходила за ними в школу. Я встал с дивана, прошел через комнату. Звонок зазвенел еще раз. Я споткнулся о чьи-то туфли в прихожей, схватился за стену, подошел к глазку. На площадке стоял дядя Жора.

– Кто там? – спросил я на всякий случай.

– Свои.

Дядя Жора сел на диван, открыл дипломат, достал два шоколадных батончика «Спартак».

– Держите, молодежь, это вам. Шоколад способствует умственной работе. Доказанный наукой факт.

– Спасибо, – сказала Наташа.

– Спасибо. Как раз такой, как я люблю – с помадно-сливочной начинкой.

– А с шоколадной что, не любишь? – спросила Наташа. – В следующий раз, когда мама купит, я у тебя заберу.

– А я не отдам. С шоколадной я тоже люблю, только немного меньше.

Я сорвал с батончика бумажку, развернул фольгу и откусил. Дядя Жора подошел к столу, взял учебник географии с цифрами 10 на обложке.

– Через два дня я по такому вот точно учебнику стану учить таких же, как вы… бездельников.

– Мы не бездельники, – сказал я.

– Знаю. Что, шуток не понимаешь?

– Понимаю.

– Как магнитофон – пока еще работает? – спросил дядя Жора.

– Ну да, – ответил я. – А что, он должен сломаться?

– Не доверяю я отечественной технике. А тем более сделанной в нашем городе. Хорошие магнитофоны – только японские. Наши – одно название.

– Вы это маме с папой скажите, – Наташа улыбнулась. – Хорошо, что хоть такой купили.

– Мне им это говорить не надо, сами знают. Но исходят из реальных возможностей – что, в принципе, правильно. Но ты, Наталия, уже через два года сможешь при желании купить себе приличный аппарат. Поедешь в стройотряд после первого курса…

– Ой, дядя Жора, давайте не будем загадывать… Надо сначала поступить.

– Поступишь, не волнуйся. И что ты уже записала себе?

– Так, пока еще мало. Тото Кутуньо, Челентано, «Рикки э повери»…

– Сплошные итальянцы, что ли?

– Ну да, а что такого?

– Есть столько хорошей музыки… «Битлз», «Дип Перпл», «Лед Зеппелин», а она слушает итальянцев…

– Все их сейчас слушают…

– И ты слушаешь, потому что все? Или тебе нравится?

– Нравится, в общем.

Я подошел к окну, отодвинул тюль, посмотрел на улицу. Со стороны Зеленого Луга ехал трактор-бульдозер с ковшом, весь в катафотах.

– Во сколько мама придет? – спросил дядя Жора.

– Она сегодня в районо на конференции, – сказала Наташа. – Поэтому, может быть, поздно.

– Ладно, тогда я, наверно, пойду. Передавайте привет ей и папе. И с наступающим Днем знаний. Знаете же, что первое сентября – теперь праздник, День знаний?

– И что это значит? – спросила Наташа. – Что первого в школу не надо?

– Надо, Наталия, надо… С какой это стати правительство вдруг устроит нам всем выходной?

– А зачем тогда такой праздник?

– Ну, есть у нас День металлурга, День танкиста, день еще кого-то… – дядя Жора хмыкнул. – Пусть будет еще и День знаний.

С разных сторон к школе шли пацаны и девки. Почти все малые несли цветы. Я отвернулся от окна. Наташа вышла из ванной – в белом кружевном переднике, с такими же кружевным воротничком и манжетами. Она взяла из трехлитровой банки букет гладиолусов: всем десятиклассникам сказали принести цветы.

– Комсомольский значок не забыла? – спросил я.

– Забыла. Хорошо, что напомнил. Остался на черном переднике.

– Завяжешь мне галстук?

– Ну ты даешь. Третий год пионер, а галстук завязывать не умеешь…

– Умею. Просто за лето забыл…

Я взял «дипломат» и вышел из квартиры. Наташа ушла минут десять назад. «Дипломат» мне купили еще в мае, но мама сказала не носить до осени, до шестого класса. Он черный, с простыми замками из блестящего металла, без украшений, кроме окантовки. Зато внутри – большой карман на замке, три маленьких кармана и кармашки для ручек. Края я обклеил черной изолентой – как другие пацаны. Если не обклеить, дерматин протрется, и выторкнется деревяшка.

Пацаны лепили на «дипломаты» наклейки с машинками или «бабами», но я не стал, чтобы не содрали. Свою наклейку-«бабу» я прилепил внутри. «Бабы» стоили дороже, чем машинки и всякие другие. Их привозили пацаны, которые служили в армии в Германии. Я купил свою у Гурона из двадцать восьмой за рубль пятьдесят, а ему привез его двоюродный брат.

Коля ждал меня между домами. Его «дипломат» был попроще, без окантовки, но с такими же замками. На обеих сторонах, во всех четырех углах, он налепил наклейки – гоночные машины.

На Колином балконе сушилось белье – пододеяльники, простыни, наволочки, чьи-то штаны и майка.

Я негромко свистнул. Коля подошел к окну, помахал мне рукой. Я зашел в подъезд, пробежал два пролета. Коля стоял в дверях.

– Заходи. Серый приехал.

Я сбросил туфли. Мы прошли через зал в угловую комнату – «детскую». Серый, Колин брат, сидел на кровати в голубой майке с надписью «футбол». Летом он поступил в минский РТИ. Мы поздоровались за руку.

– На выходные приехал? – спросил я.

Серый кивнул.

– И как Минск?

– Нормально. Ты уже ездил, когда метро открыли?

– Нет.

– И вообще в метро не был?

– Не-а.

– Тогда тем более советую съездить. Мне сразу непривычно было. Смотрю, ищу, где компостер – талончик пробить. Потом вспоминаю, что не надо, что уже заплатил…

– А как учеба?

– Лучше и не спрашивай. Школа по сравнению с этим – первый класс. Неделю только проучились, а столько всего назадавали – и по физике, и по «вышке»…

– Что за «вышка»? – спросил Коля.

– Высшая математика… И по «вышке», и по истории КПСС… Только сиди и учись…

– А в общаге сколько вас в комнате?

– Трое. Не, общага – нормальная, новая, можно сказать. Недавно построили. И от института недалеко.

Коля взял со стола колоду карт.

– Распишем «тысячу»?

Серый кивнул.

Я прошел под аркой «китайской стены» – так звали длинный дом на Первомайской, рядом с Домом быта, – поднялся по ступенькам шестнадцатой школы. На двери в коридоре висела табличка «Городская станция юных техников. Автомодельный кружок». Я постучал.

Кто-то крикнул:

– Заходи.

Я открыл дверь. Полкомнаты занимала трасса – как в игре «Мототрек», только раз в десять больше. У стен стояли столы, верстак и токарный станок. За столом в углу сидел усатый лысый дядька. Волосы с боков были зачесаны на лысину. Он посмотрел на меня и сказал:

– Ты что, в сарай зашел?

– Нет.

– А раз нет, то что надо сделать? Наверно, поздороваться, да?

– Здрасьте.

– Ну вот, другое дело. Что ты хочешь?

– Автомодельный кружок здесь?

– Да.

– Хочу записаться…

– Зачем?

– Так. Интересно. Модели машин собираю…

– Модели – это одно, а здесь совсем другое. Здесь – спорт. Как футбол или хоккей, только главное – не сила или скорость, а техника. Голова должна быть на плечах, и чтобы руки не под кое-что заточены. Ты понял?

– Понял.

– А если понял, то решай, надо тебе это или нет. Мне такие не нужны, которые запишутся, придут два раза – и с концами. Здесь должна быть дисциплина, строго три раза в неделю – понедельник, среда, пятница. И работать: делать машины – паять, детали вытачивать на станке. В каком ты классе?

– В шестом.

– Учишься как?

– Хорошо.

– Хорошо – это как? Сколько «троек»?

– Нисколько.

– Что, серьезно?

– Могу принести дневник.

– Ладно, верю. Но это – не самое главное. Ты можешь быть хоть отличником, но если руки – как у девочки, здесь тебе делать нечего. Ну что, записывать тебя?

– Да.

Он выдвинул ящик стола, вынул книгу учета с замасленной обложкой, открыл.

– Меня зовут Роговец Александр Григорьевич. Я – кандидат в мастера спорта СССР, тренер автомодельного кружка. А тебя как зовут?

– Игорь.

– А фамилия?

– Разов.

– Ну, смотри. Записался – надо работать. Мне здесь ротозеи не нужны. Это спорт, одна разница, что технический. Как минимум два раз в год – соревнования. Сначала – трассовые модели. В январе. – Он кивнул на трассу. – Но это так, детские игрушки. А потом, в апреле – «область» по кордовым моделям. В Бобруйске. В мае – «республика» в Минске. Туда едет команда, которая выиграет «область». Выиграем мы – едем мы, выиграет Бобруйск – едет Бобруйск.

В дверь позвонили. Я открыл глаза. Было еще темно. Звонок зазвонил еще раз, потом еще и еще.

– Кто это может быть? – сказала мама папе. – Подойди, мало ли что?

Заскрипела кровать, мелькнула в темноте белая папина майка. Позвонили еще раз.

– Кто там? – спросил папа в прихожей.

Щелкнул замок.

– Папа пьяный, бьет маму… – Я узнал голос Ольки Якимович с четвертого этажа. Она училась на год младше меня.