Алексей Кирносов - Простое море Страница 3

Август Лееман подходит к перекрестку, полагая, что минует его совершенно равнодушно. На перекрестке он останавливается, чтобы пропустить медленно поворачивающую за угол машину. Машина давно скрылась в снежном облаке, а он все стоит, и прежней уверенности, что следует идти в «Балтику», у него уже нет. Он внезапно почувствовал, что не хочет шума и сутолоки, что теплые руки Неле и рюмка ликера — сейчас самое приятное для него из всех человеческих удовольствий. Он борется, убеждая себя в том, что надоест ей, если будет приходить слишком часто. Или, еще хуже, она надоест ему. Не решив, как быть в таком случае, Август поворачивает налево и сталкивается с высоким человеком в морской шинели.

— А, чтоб тебя!.. —вскрикивает человек, совершая вираж в сторону, и тут же произносит одними губами, беззвучно: — Васька, неужто?

— Санька! — выдыхает Август. — Как ты здесь очутился? Или я вижу призрак, а тело твое в Дальневосточном пароходстве?

— Дурашка, — говорит Александр, обнимая его по-медвежьи. — Я плаваю по всему свету и даже дальше. Например, сегодня мы идем в Ленинград из Рио. Подлый шторм загнал нас в эту дыру. Да здравствует подлый шторм! — кричит Александр, оглушая ветер.

— Санька, — говорит Август. — Я иду к прекрасной женщине. Пойдем со мной. Мне это доставит радость.

— К черту прекрасных женщин! — кричит Александр, подхватывая его под руку. — Мы пойдем туда, где побольше народу, чтобы побыть наедине друг с другом. К черту женщин, Васька! Два года мы не виделись и не написали друг другу ни строчки...

— Даже джаз нельзя слушать вечно, — грустно произносит Игорь, выключает станцию и спускается к себе в каюту. Все гуляют на берегу, а он сидит и сторожит пароход, который никто не собирается украсть. Странные мысли забредают ему в голову. Вдруг бы принесли аварийную. Капитана никак не могут найти. Срочным выходом в море командует третий штурман Игорь Соколов. «Нептун» полным ходом (16 узлов) летит спасать бразильский лайнер, наскочивший на Пальясаарский риф. Они снимают лайнер с камней. Капитан лайнера, прослезившись, долго трясет Игорю руку и дарит на прощание зажигалку с выгравированной на ней картой Европы. На следующий день Игоря переводят прямо в капи... старшие помощники... Жаль только, что по Балтийскому морю не ходят бразильские лайнеры.

Он вспоминает про адрес, который дала ему радистка. А что, если сходить туда? Можно прийти и сказать, что испортилась станция. Это займет какой-нибудь час. Маловероятно, что за этот час принесут аварийную. Игорь надевает плащ, выходит из каюты и задумывается. Уйти с вахты? Бросить на произвол судьбы доверенное ему судно? И как только он мог на это решиться? Как он мог об этом подумать? Серьезный человек, штурман! Дожил до двадцати двух лет, а ведет себя как курсант, навострившийся сорваться в самоволку. Позор! Игорю в самом деле стыдно. Он возвращается в каюту, снимает плащ и «переживает».

Без стука открывает дверь второй механик. Эти механики никак не могут приобрести элементарные культурные навыки. Вечно прутся в чужую каюту, не постучавшись. Сколько раз им об этом говорилось — все как об стенку горохом.

— Вахтишь, третий? — спрашивает механик. — Зайди ко мне. Поболтаем с горя,

— Какое может быть горе, Володя? — удивляется Игорь.

Они проходят в каюту второго механика. Он объясняет:

— Горе — это вещь чисто индивидуальная. Как зубная щетка. У меня, кстати, есть прекрасные огурчики. — Механик достает из кармана коньяк.

— Это хорошо, — определяет Игорь положение вещей и садится на диван.

—Скинь фуражку, — говорит механик, доставая из шкафа банку с огурцами. — Я пить люблю медленно, обстоятельно, смакуя. Человек в шапке портит мне все удовольствие. Почему ты никогда не спрашиваешь у людей про их личную жизнь? Другие всегда интересуются — как жена, как дети, имеешь ли квартиру, хватает ли зарплаты... Новую вещь увидит — спросит: где достал, сколько стоит? А ты что, выше этого?

Механик наливает по полстакана и насаживает на вилку огурец. Игорь тоже берет огурец.

— Терпеть не могу слово «зарплата», — говорит Игорь, — и не люблю квартиры. Надо, чтобы люди жили под открытым небом. Или, на худой конец, во дворцах, отдельно от кухни. А деньги я бы вообще истребил. Все равно их никому не хватает.

— А как делить блага?

— Это пускай кто-нибудь другой придумает, — говорит Игорь, хрустя огурцом. — Не все же мне одному. Ты о каком горе упоминал? — спрашивает он, желая показать, что интересуется личной жизнью механика.

— Пустяки, — говорит механик и наливает еще по полстакана.

— А все-таки?

— С женой не в порядке. Ерунда. Рассосется.

Механик внимательно смотрит в глаза Игоря и кривит губы.

— Помнишь, Володя, как говорил некто Эдвин: женщин много есть на свете.

— Не криви душой, Гарик, — говорит механик. — Когда приходим с моря, ты быстрее всех бежишь за почтой.

— Есть грех. — Игорь пьет коньяк маленькими глотками, подражая механику. — И все же я не понимаю, как это можно...

— Молчи, раз не понимаешь, — советует механик. — Как у тебя с визой?

— Обещают открыть через месяц. Все-таки лучше плавать за границу, чем спасать ротозеев в Балтийском море. — Игорь поднимает палец и декларативно произносит: — Романтика моря начинается за Датскими проливами.

— Может быть. Ты штурман и в романтике должен понимать больше меня. Однако там начинаются и большие заработки для нашего брата.

— Что мне заработки! — взмахивает стаканом третий штурман. — Я хочу посмотреть мир. Ты знаешь, — Игорь переходит на зловещий шепот, — когда-нибудь я напишу книгу. Большую книгу, действие которой происходит сразу во всем мире. Чтобы люди читали ее и чувствовали себя Великими Гражданами Вселенной. Чтобы они забыли про квартиры, зарплаты и что сколько стоит...

Механик разливает остатки коньяка по стаканам.

— Ладно, — говорит он. — Выпьем за то, чтобы тебе разрешили посмотреть мир. Может быть, это принесет тебе пользу и ты поймешь, что сколько стоит.

Ветер дует с моря.

Он волком воет в проводах и срываете крыш черепицу. Военные патрули прячутся за углами и не задерживают матросов, поднявших воротники. Жестоко штормуют суда, застигнутые в море ветром. Свирепо матерятся шоферы, и стонут голуби на чердаках.

Высокий тощий пономарь обходит пустую кирху и поминает имя господне, когда сам собой начинает гудеть древний орган.

Швейцар ресторана «Балтика» обулся в валенки и стоит в вестибюле. А наверху тонко звенит посуда, хлопают пробки и женщины улыбаются хмельным кавалерам. Здесь никому нет дела до ветра — ни тем, кто улыбается, ни тем, кто грустит.

— Мы так и будем пить без тостов? — спрашивает Август.

— Тосты выдумали жадные буржуи — для того, чтобы какой-нибудь шустрый гость не перехватил лишнюю рюмку. Зачем нам тосты?

— И верно. Ни к чему.

— Что это за женщина, которую ты назвал прекрасной? — спрашивает Александр.

— Женщину невозможно описать словами, — говорит Август. — Если я скажу, что у нее красивые ноги, губки бантиком и еще многое в том же плане, ты все равно не поймешь, что это за женщина. Ее надо слышать.

— Что она делает в этом мире? Ведь каждый должен что-то делать.

— Служит экспертом в управлении МВД. Ей-богу, я сначала не знал.

— И тебе не страшно?

— Жутко целоваться, когда она в форме. Особенно, если на улице.

— Куда как сложен мир, — вздыхает Александр. — Я не люблю милицию.

— Я растроган откровенностью.

— Хочется к эксперту?

— Вероятно.

— Иди.

— Не хочу тащить к любимой женщине свою нетрезвую образину. Ее это гнетет. Пойду завтра, если нас не погонят спасать какого-нибудь остолопа. Терпеть не могу утопающих, — говорит Август и медленно льет в рот вино. Александр тычет ножом в яблоко. Он разламывает его пополам и одну половину подает Августу.

— Выходит, ты терпеть не можешь свою работу?

— Трудно разобраться, — говорит Август. — Я люблю ее странно. Люблю, когда работаю наверху — веду судно, завожу буксир, тушу пожары. К сожалению, такое случается не часто. А когда я мокрый, как сукин сын, прихожу в каюту и начинаю чувствовать, что меня долго и с аппетитом жевала корова, тут я проклинаю свою работу и завидую тем штурманам, которые всю жизнь занимаются только кораблевождением, грузом и судовыми документами. Я проклинаю работу, когда за мной ночью прибегает взмыленный матрос и я обязан кидать теплую Неле и галопом мчаться в порт только потому, что какой-то олух терпит бедствие по собственной глупости. Уважающий себя штурман никогда не посадит судно на камень, не позволит, чтобы ему пропороли борт, и не потеряет своего места в море, дуй хоть сам дьявол вместо ветра. Выпьем за хороших штурманов!