Андрей Скубиц - Легко Страница 3

Знаю, что сама этого никогда не смогла бы сделать, правда, даже если меня очень разозлить. Что поделаешь, иногда человек просто нуждается в другом человеке. Иеремия полоснул ее сильно, только нож почему-то не вошел так глубоко, как я бы хотела, чтобы он вошел — а я хотела бы, чтобы нож прошел насквозь. Кстати, почему нет, разве у нас на кухне нет по-настоящему острых ножей? Мамуля, ну как же так, ведь это твой хваленый «Spitzenklasse Germany Rostfrei»[6]. Ты что, такая жесткая, или же это Иеремия так неловок? Однако ее как-то отбросило, то ли от силы удара, то ли она сама отскочила. Ну вот, мамуля, вот гляди, вот тебе и досталось. В любой момент башкой она вот-вот врежется в эту низкую лампу над кофейным столиком, и она закачается, производя эффект настоящего light show[7].

ТУТ Иеремия полоснул уже во второй раз, только мама снова отскочила, Иеремия как заорет: — Ну давай уже, чтобы долго не тянуть!

Саунд в эти секунды передать просто невозможно. Я думала, у нее выступит кровь на губах, но крови не было. Потом нож прошелся еще один раз, с третьей попытки Иеремия ее уже порядочно полоснул по горлу, так что, наконец, она появилась. Кровь, я имею в виду. Вот черт! Хлещет и хлещет. Все по нашему красивому ковру. О боже, если бы она только это видела. Но она не видит, ее качнуло, и она головой ударяется в угол кухни.

— Эй, осторожно! — срывается вдруг с моих губ, бог его знает почему. Черт, как это все, оказывается, бестолково, в этот самый драматичный момент она глупо ударяется башкой так, что даже у меня голова загудела. Нет, пусть она истекает кровью, а вот биться башкой об углы — это глупо. Если головой ударишься об угол, то нужен простой пластырь и компресс, а не все это. Я была уже готова сказать «эй, ничего страшного, я сбегаю принесу компресс», потому что просто физически чувствую, как у нее гудит голова. Что за идиотизм. Давай, Иеремия, не валяй дурака, давай, берись уж за дело! По-настоящему!

Я помню этот шум в голове, но, наверное, это шумела моя собственная кровь в ушах, а не что-то иное. Я схватила себя за горло и щипала себе кожу прямо там, на горле. Нервы, ничего не поделаешь.

Он снова ее полоснул, сзади пониже спины, и тут я вдруг возьми да и взорвись от смеха, ведь она так смешно закачалась всем телом, подвывая: Ой-ой-ой! Ну ладно, хватит! Это уже несерьезно. Давай по-настоящему, а не как в дурацких мультиках. Ведь она даже не падает. Но только мне уже не смешно, скорее — как-то неловко. Потому что противно. По-своему, наверное, это неприятно — быть так порезанным. Ладно, думаю, ОК, я ведь так и хотела, только дело в том, что сейчас даже мне было немного больно. Да, не очень-то приятно, если кто-то так неуважительно обращается с твоим телом, когда ты так заботился, чтобы с ним никогда ничего такого не случилось! Ну а чего ты хотела, черт бы побрал твои блинчики! Ты сама так решила! Это ты сама так глупо и по-идиотски решила встать на дорогу уничтожения, этой адовой деструкции! Какого черта ты себя так вела? Никто в этом не виноват, только ты сама! Так что хватит выглядеть так дешево, подохни с чувством стиля, открой широко глаза, остановись картинно, застони и спроси: за что? Пусть будет хоть что-нибудь в тебе от меня, а не так бестолково, неловко, что человека просто тошнит, глядя на тебя.

И ТУТ Иеремия ее резко полоснул сзади, в то время как она двинулась в другой конец комнаты, даже уже вовсе не смотря на него, жалко, убого, как недобитая курица.

— Так что у меня сегодня вечером точно будет вечеринка, — говорю я, при этом такое странное ощущение, будто голова у меня плывет, когда я делаю новый шаг, причем довольно быстро. Я не то чтобы тороплюсь, но просто нужно двигаться. — Винный погреб Шварцкоблеров вполне можно опустошить. И кто это сделает, если не мы? — Пусть течет вино, если течет кровь. Одно к одному.

— Ага. А потом мумий-троль завернул шоколад в обертку… — добавляет моя подруга Петруша, которая точно так же быстро шагает, только как-то упрямо, вопреки, как будто не соглашаясь, потому что она вообще не понимает, как я себя сейчас чувствую.

Я вдруг начинаю смеяться. И не могу остановиться.

— Ты скажешь вашим, из вашего квартала? — говорю я, ржу, захожусь от смеха, в голове у меня картинка начинает пропадать. — Мой дом сегодня вечером свободен.

— Мадонна, ну ты, Агата, даешь, ты действительно какая-то оторванная! — говорит Петруша. — Только смотри, как бы ты сама с собой чего-нибудь такого не сделала.

— Клево, — говорю и продолжаю смеяться. Сегодня почему-то такой смешной день, какой-то клевый день просто, все тянется и тянется, солнце светит и светит, да ладно, это не важно, только, когда я наконец заполучу Иеремию, я ему уши-то накручу. Ну что это за дела? Ладно, ты только вернись, я все прощу. Знаю, что Петруша сейчас нисколько мне не верит, думает, что так, прикалываюсь смеха ради, да только что это меняет? Для меня главное, что я могу это сказать, я это очень спокойно говорю, и пусть она думает, что хочет, какая разница, все равно все узнает со временем. А вечеринка все равно будет, пусть даже только для нас двоих с Иеремией, если только моя подруженька всем не раструбит, что у Агаты шарики заехали за ролики, ну да и пусть трубит — какая разница? Я — я ведь уже из другой лиги. Я — другая, круче. Мне по барабану.

Иногда на меня нападает такой странный страх — фобия просто, — что у меня когда-нибудь, вот так вдруг, совершенно внезапно лопнет сердце. Причем эта фобия у меня довольно давно. И в то же время я откуда-то знаю, что этого все-таки не случится.

Папуля, это нужно признать, сразу занял позу, как в кино. Вытянул руку, стоя на ступеньках, как будто накладывая проклятие, и как будто застыл в прыжке вниз, его крик разорвал комнату пополам.

— Ты что, с ума сошел, щенок! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? Агата!!! — Давай, иди сюда, если ты такой смелый.

А папуля очень даже ничего, никогда бы о нем такого не подумала. Ничего себе! Я-то грешным делом воображала, что он сразу даст деру из окна, профессор, метр с кепкой, а тут еще вся эта кровь и все такое. Ан нет! Мне он даже понравился, если бы только не это ощущение азарта. У Иеремии сейчас по одному ножу в каждой руке, ну прямо ниндзя, и всеми этими ножами он мастерски владеет, только делу это не помогает — какое там, если он и дальше будет так неловок, как с мамой, которая до сих пор продолжает дергать одной рукой, то все превратится в такой дешевенький фарс, а не взаправдашнее убийство, будет сильно болеть и не будет никакого сценического эффекта — в общем, чтобы папуля не добрался до другого ножа, который лежал на столе, я сама схватила его и выскочила с ножом. Не потому вовсе, что мне так уж хотелось вмешаться и поучаствовать. Это я сначала думала, что будет классно, если я тоже что-то сделаю сама, а как момент пришел — какое там! Кишка тонка! Не могу я воткнуть в него нож, пока он живой.

ТУТ они скачут вниз и верх, Иеремия размахивает ножом, а папуля так, лишь бы отогнать его от мамы. Хотя все равно без толку, только время затягивает, Иеремия для него слишком велик, так что шансов никаких нет, как оно и было с самого начала. Но понять можно, что он старается… а я стою рядом с ней и натягиваю на нее одеяло, то самое, с дивана. Ее трясет, как будто ей холодно, а по мне — так совсем без толку, потому что вместо крови у нее изо рта льется пена, стекая вниз по подбородку, так что вид получается довольно противный, и лучше ее прикрыть, чтобы она выглядела попристойнее. Да ладно уж, я не хочу, чтобы она окоченела от холода в такой момент, пусть будет немного приватности, я ведь не настолько отмороженная. Игра-то ведь сыграна, да и крови вокруг уже столько, сколько хочешь.

— Пока-а, — говорю я ей, потому что я хочу, чтобы она это слышала, с нее хватит, хотя я думала, что мне в голову придет больше слов.

ТУТ мне уже немного страшно, потому что папуля еще как будто вполне в силе, совсем не так, как казалось вначале, мне остается только надеяться, что он не вымотает Иеремию, с которого уже льет пот. Если он сейчас хотя бы один раз по-хорошему не заедет по папуле, то точно начнет сдавать, а потом… черт его знает. Черт его знает, что может случиться потом.

ТУТ они уже подняли верх дном всю комнату. ЖК-телевизор разбитый валяется на полу, осколки каких-то ваз и ламп, всего того, что папуля швырял в Иеремию, все стены выпачканы кровью, как будто это бойня или же подземный переход под Тиволи[8], известный своими кровожадными граффити. Иеремии в первый раз удалось заехать папуле по руке, так что даже мясо выглядывает из-под порезанной пижамы, папуля сильно орет. Совсем не в себе, но, слава богу, сейчас наконец похоже на то, что Иеремия все же сильнее и что он одержит верх. Насколько крепкий желудок нужно иметь, чтобы на все это смотреть, и твердую руку. Я стою сзади, за спиной у папули, держу нож в руках, вся мертвая от страха, насколько это возможно.