Виктор Пронин - Испанский гость Страница 3

— Вадим! Ты оделся! — Это был не вопрос, это было приказание.

— А я вроде ничего...

— Надень другую рубашку! И брюки!

— Какова я?! — перед Анфертьевым крутнулась на одной ноге Танька. — Ну?! Что ты молчишь? Какова?!

— Да ты просто красавица! — искренне воскликнул Анфертьев. — Если бы я встретил тебя на улице, то не узнал бы! Я бы только подумал — чья эта красивая девочка и где ей покупали наряды? И еще бы подумал — вот счастливые папа и мама, у которых есть такая девочка!

— Вот такушки! — воскликнула Танька, получив все желаемое. И умчалась на кухню протирать газовую плиту, чтобы она сверкала радостными бликами в глазах Вовушки.

Во всей этой суете Вадим Кузьмич нечаянно столкнулся со взглядом жены и, кажется, вздрогнул — столько было в нем ожидания, стремления поразить гостя, предстать в наивозможно достойном виде, его поразила неистовость, с которой жена маскировала неудачи, поражения, весь невысокий пошиб их бытия. Наталья Михайловна прятала от чужих глаз бездарность мужа, его малую зарплату и позорную должность.

А Вовушка? Чем силен Вовушка? Чем взял? Ведь он в самом деле был робок и беспомощен! Какая жизненная сила дремала в нем? Что движет им сейчас? Тщеславие? Жадность? Любопытство? Когда Вовушка внедрял свой лазерный нивелир, он почти год не ночевал дома, не вылезал из самолетов, носился из конца в конец страны, доказывая пригодность нивелира для любого климата, ночевал на стройплощадках, как и прежде, бледнел перед каждой дверью, обитой черным дерматином, это осталось, но он входил в эту дверь и говорил все, что требовалось сказать, и отстаивал все, что считал нужным. Правда, его прибора не увидишь ни на одной строительной площадке — уровень производства не позволяет наладить их массовый выпуск, но лазерный нивелир купили многие приличные страны, его купила и Испания, куда Вовушка ездил показывать возможности своего детища.

Ну, все, подготовка к приему гостя в доме Анфертьевых закончилась. Теперь можно остановить у подъезда такси и выпустить из него высокого, слегка сутуловатого человека с большим чемоданом и странным длинным предметом под мышкой. Человек постоял минуту, посмотрел, как выехала со двора машина, мелькнув на повороте ярко-красными в синих сумерках огнями, вошел в подъезд и, затаенно улыбаясь, поднялся на пятый этаж.

Когда прозвучал звонок, первой к двери подбежала Танька и бесстрашно открыла ее, да, бесстрашно, потому что не забывайте — ей было шесть лет и она ждала Серого Волка. Однако Волк оказался несколько смущенным.

— Ой, — сказал он, — а ты кто?

— Я — Таня. Я здесь живу. Это ты звонил по телефону?

— Звонил, — виновато сказал Вовушка, опуская чемодан и ставя в угол длинный предмет. — А где твои папа и мама?

— Наводят порядок. Они всегда занимаются уборкой, когда приходят гости.

Вовушка засмеялся, и в это время из дверей показался Вадим Кузьмич. Он искренне обрадовался, увидев старого приятеля. Все, что его угнетало полчаса назад, отошло и потеряло значение. К нему приехал Вовушка, они выпьют бутылку водки, поболтают о старых временах, когда у них не было ни болезней, ни забот, а все слова имели только то значение, которое приводилось в словарях. Мир казался простым и благородным, а уверенность в прекрасном будущем позволяла быть снисходительным и великодушным к остальному человечеству, да и друг к другу тоже. Правда, с тех пор многое изменилось, и прекрасное будущее, поджидавшее их за каждым углом, в каждом женском имени, в каждой встрече и разлуке, неожиданно оказалось где-то далеко позади и все больше отдалялось, а впереди маячило нечто тревожное и зыбкое, о чем не хотелось думать. О, эти появившиеся на пятом десятке мысли, которые не хочется додумывать до конца, да и не у всех хватит духу додумать их до конца, представить, осознать и смириться с тем, что тебя ожидает...

— Да ты совсем не изменился! — воскликнула Наталья Михайловна, целуя Вовушку в щеку.

— Что ты! — зарделся Вовушка. — Я совсем облысел!

— Лысина тебя красит, — заметил Вадим Кузьмич, обнимая старого друга и похлопывая его ладонью по спине. — Причем она украсила тебя гораздо раньше других.

— Ну, спасибо, ну, утешил! — совсем застеснялся Вовушка.

— А что дарят в Испании маленьким детям? — неожиданно прозвучал вопрос Таньки.

— Танька! Как тебе не стыдно! — всплеснула ладошками Наталья Михайловна. — А ну, марш в свою комнату!

— Зачем? Она задала очень своевременный вопрос. Ты любишь рисовать? — Вовушка присел перед Танькой и заглянул в ее смятенные собственной решимостью глаза.

— Да.

— А что ты рисуешь?

— Леших.

— Почему?

— Потому что они водятся в наших лесах.

— А кто еще водится в ваших лесах?

— Кикиморы болотные, василиски поганые... Много чего водится.

— И ты всех их нарисовала?

— Всех, — твердо ответила Танька.

Водрузив на стул свой чемодан, Вовушка принялся отстегивать ремни, щелкать замками, скрежетать «молниями» и, наконец, откинул таинственную крышку чемодана. Прихожая сразу наполнилась запахом другой жизни, более достойной и желанной. Подмигнув Таньке, гость запустил загорелую руку под будоражащие свертки, пакеты, похрустывающие упаковки и вынул голубую в радужных надписях коробку с фломастерами.

— Держи.

— Спасибо. — Танька тут же попыталась сковырнуть ногтем клейкую ленту.

— Что ты делаешь?! — ужаснулась Наталья Михайловна. — Пусть целая побудет!

— Все правильно. — Вовушка помог Таньке содрать ленту с коробки. — Она нарисует самого страшного лешего и подарит его мне. А когда приедет ко мне в гости, увидит у меня над столом портрет ее знакомого лешего. Договорились?

— Заметано, — деловито сказала Танька и умчалась рисовать.

— А это тебе. — Вовушка извлек из глубин чемодана агатовое ожерелье. В свете тусклой электрической лампочки, среди потертых обоев прихожей, на фоне кухонной двери каждый камень вспыхнул таинственным красным цветом.

— Мне?! — задохнулась Наталья Михайловна. — Ты с ума сошел?! Вовушка, ты сошел с ума! — произнесла она уже благодарно. — Нет, я не могу взять такой подарок, — продолжала Наталья Михайловна, прикладывая ожерелье к сдавленной платьем груди. — Вовушка, сколько это стоит?

— Фу, какой плохой вопрос! — фыркнул Вовушка. — Ты надевай и зови к столу. Последний раз я ел часов пять назад в городе Мадриде. Между прочим, на плацца Майор.

— Там что, исключительно одни майоры разгуливают? — спросил Вадим Кузьмич.

— Вадька, ты очень невежественный человек. Плацца Майор означает главная площадь, Центральная площадь, если уж по-нашему. Вот, держи! — Вовушка нащупал в чемодане еще один предмет — довольно вместительную бутылку мятой, жеваной формы.

— Какая прелесть! — воскликнула Наталья Михайловна. — Вадим, ты только посмотри! Умеют люди все-таки жить!

Вадим Кузьмич взял бутылку, но посмотрел на нее как-то отрешенно. В восторге жены ему слышалось что-то уничижительное, безумно-восторженное. Он увидел сверкающие глаза Натальи Михайловны, подумал о том, что они не часто бывают такими, задержался взглядом на агатах, в каждом из которых теплился маленький огонек, и... простил жену. Но с воплями у нее явный перебор, решил Вадим Кузьмич. Вполне хватило бы и того, что имелось на душе. А она испускает такие фонтаны, будто сильно уязвлена. Неужели ожерельем?

Направляясь с бутылкой в комнату, Вадим Кузьмич неловко задел длинный предмет, который Вовушка поставил у вешалки. Предмет с грохотом рухнул на пол.

— Боже! — Наталья Михайловна бросилась поднимать предмет, снова выронила его, не удержав в руках. — Что это?

— Меч, — засмеялся Вовушка. — В Толедо на барахолке купил. — Вовушка отмотал бумажную ленту, и взорам изумленных Анфертъевых предстал полутораметровый меч с алой рукоятью и кованым эфесом. Лезвие меча украшали фигуры чудищ, крылатых людей и каких-то зубастых растений.

— А это... зачем он тебе? — озадаченно проговорила Наталья Михайловна.

— Не знаю! Дрогнула душа, не мог пройти мимо. Половину всех своих песет отвалил за этот меч.

— Но ведь... милиция отнимет. — Наталья Михайловна, выбитая из привычных представлений о том, что следует покупать за границей, мучительно искала верный тон. Она не могла понять этой покупки, не могла допустить, что человек отваливает кучу денег за вещь, которая если что и вызовет у соседей, то смех, безудержный обидный смех.

Наталья Михайловна почувствовала себя униженной.

И это понятно.

Так ли уж редко людей оскорбляют разорительные, с их точки зрения, покупки, поступки, поездки, подарки, которые позволяют себе знакомые? Что делать, Наталья Михайловна, сама того не сознавая, все увиденное, услышанное, кем-то купленное, привезенное, даже украденное невольно примеряла к себе, словно бы все в мире делалось только для того, чтобы узнать, как она к этому отнесется.