Стэн Барстоу - Джоби Страница 3

— Чайку не выпьешь, Дэзи? — предложила мать. — В чайнике много осталось, я только что заварила свежего.

Тетя Дэзи ответила, что никогда не откажется выпить чашку чая.

— А ты, Мона?

— Я бы лучше водички какой-нибудь, если у вас найдется.

Тетя Дэзи с матерью украдкой переглянулись. Обе считали, что Мона к двадцати двум годам недостаточно созрела и развилась, и это пристрастие к шипучке вместо чая служило лишним тому свидетельством.

Наружностью Мона пошла в отца, Джобиного дядю Теда, который работал в Транспортной компании Колдер-Валли водителем автобуса, — темноволосая, несколько вялая, с тонкой талией и большой грудью, которую она пыталась скрыть и оттого привыкла сутулиться. Левый глаз у нее слегка косил, что чуточку портило ее мрачноватое красивое лицо. Она жила и двигалась как бы в полусне, как бы поглощенная чем-то вовсе не связанным с окружающей действительностью. Часто, когда к ней обращались, она не отвечала.

Это обыкновение грезить наяву стало причиной того, что, окончив школу, Мона успела раз десять сменить работу: то на фабрике, а чаще — в местных лавочках, где она служила продавщицей. Откуда-то ее увольняли, в других случаях она уходила сама — либо работа оказывалась неподходящей, либо чересчур придирались хозяева, тщетно пытаясь стряхнуть с нее сонную одурь. Она не обрастала подружками, предпочитая одиночество, была равнодушна к увеселениям и нарядам, бережлива и потому в промежутках от одной работы до другой никогда не сидела на мели.

Джоби достал из кладовой початую бутылку ситро, а мать ополоснула чашку для Моны.

— Тебе ничего, Мона, если в чашке? Я бы дала стакан, да некогда сегодня возиться с грязной посудой.

— Забудь ты про грязную посуду, — сказала тетя Дэзи. — Мона все вымоет, не беспокойся.

— А знаешь ты, Мона, что делать без меня? — спросила мать. — Утречком забежишь, постель уберешь дяде Регу, сполоснешь посуду, какая останется после него. Ну, еще пыльной тряпочкой пройдешься кое-где, а больше тебе делать нечего. Я только на днях устраивала генеральную уборку.

Тетя Дэзи окинула взглядом комнату, точно ища, к чему бы придраться, но напрасно. Не считая грязной посуды на столе, в доме, как всегда, царили чистота и порядок: кружевные занавески свежевыстираны, мебель отполирована до блеска, нигде ни пылинки, за начищенной чугунной решеткой камина теплится огонь.

— Джобины вещички твоя мама будет подстирывать, а тебе стирать не придется, дядя Рег будет все свое отдавать в прачечную и за покупками сходит сам, когда что надо.

— А по субботам и воскресеньям будет обедать у нас, — прибавила тетя Дэзи.

Джоби, выстраивая на серванте перед маленьким окошком игрушечные машины, слушал и с каждой минутой все меньше верил, что мать уезжает ненадолго, как она это представила ему.

— Ты, Нора, знаешь, я и сама бы приходила за тебя управляться, — продолжала тетя Дэзи. — Только куда уж мне переть в такую гору по вашей улице. Да и для Моны лучше, как-никак при деле, чем дома-то околачиваться попусту.

— Ничего, мы с Моной управимся за милую душу! — все тем же непривычно веселым голосом воскликнул отец. — Верно я говорю, красавица? Пускай привыкает девушка, сгодится, когда найдет себе муженька. Или, может, успела кого приглядеть?

— Приглядит она, как же! — фыркнула тетя Дэзи. — Уж я ли ей не внушаю: такой фефеле, мол, даже насморк не подцепить, а тем более — парня. Чем плох, к примеру, Генри Мазгрейв, за три дома от нас живет. Самостоятельный молодой человек, правильный, честный. Давно бы за тобой стал ухаживать, ты только взгляни на него поласковей.

— Ой, мам! — взмолилась Мона.

— Что — ой, мам? Очнись, пришло времечко! Не век тебе жить с папой с мамой.

— Но если мне не нравится Генри Мазгрейв…

— Чем это он нехорош, скажи на милость?

— Не потому, что нехорош. Он славный. Просто не хочется мне с ним любезничать, только и всего.

— Знаешь, лучше синица в руке, чем журавль в небе, — изрекла тетя Дэзи. — Будешь принца дожидаться на белой лошади, до седых волос досидишься в старых девах. И нас с отцом тогда не будет на свете, не подскажем, как помочь горю.

— Да хватит тебе, мам!

— Ладно, живи как знаешь. Попомнишь когда-нибудь, как тебя мать учила. Гляди только, не поздно ли будет.

— Дай срок, ей тоже кто-нибудь придется по сердцу, правда, Мона? — вступился отец. — Явится суженый — и готово дело.

— Вот-вот, потакай ей.

Джоби, обозревая свою разноцветную игрушечную автоколонну, пребывал в нерешительности. Какие взять с собой? На некоторых взгляд его задерживался дольше: «роллс-ройс-фантом», «ягуар», «миджет», гоночная модель «испано-суизы»… Еще недавно среди них красовался ярко-желтый открытый «фрезер-нэш», утрата которого стала одной из трагедий его короткой жизни.

Этот автомобильчик, как и остальные, он приобрел на кровные карманные деньги — шесть пенсов, выдаваемые по субботам, — и однажды гонял его по желобку вдоль края тротуара, как вдруг крошечная машина, набрав по неведомой причине скорость, вылетела на решетку водостока и прямо у него на глазах провалилась в черную воду.

— Готов твой малый? — спросила у матери тетя Дэзи.

— Сию минуту. Только сообразит, какие машины взять с собой.

Джоби приступил к отбору, выстраивая вереницей в сторонке самых дорогих его сердцу любимцев.

— Я думала, может, до автобуса дойдем все вместе?

— До автобуса? — пренебрежительно переспросила тетя Дэзи. — Случись такое со мной, Тед доставил бы меня на такси.

Отец, с расческой и щеткой в руках, оторвался от зеркала.

— Слушай, если ей хочется на такси — пожалуйста. Скажет — я хоть сейчас схожу за угол, вызову из автомата.

— Ценно, когда человек сам проявит заботу, не дожидается, пока попросят.

— Я бабьи мысли не обучен читать. Почем я знаю, когда им…

— Нет-нет, все в порядке, — перебила мать. — Не нужно никакого такси, вот я и не просила. Спокойно доеду на автобусе. В конце концов, я не лежачая больная.

— Пусть не лежачая, а все равно больная. Неспроста же тебя, Нора, кладут в больницу!

— Какая-то болезнь во мне сидит, это точно. И сколько времени сидит, а я живу обыкновенно, все делаю. Чего же ради мне сейчас строить из себя калеку!

— Как хочешь, а то давай возьмем такси, — сказал отец. — Еще не поздно позвонить.

— Не надо, Рег. Сказала — не хочу, стало быть, не хочу… А теперь, ради бога, уберем со стола — и поехали!

2

Джоби со Снапом сидели на каменном заборе в конце улочки, где жил Снап, и болтали ногами.

— А к тете Дэзи приходил в церковь один дядечка, он рассказывал, будто они поджигают храмы. Что, скажешь, так и надо?

— Нет. Но фашисты — они бы все храмы пустили под склады оружия и боеприпасов, а это тоже не годится, правильно?

— Правильно, — согласился Джоби. — Это никуда не годится.

Честно говоря, определить, где — а точнее, на чьей стороне — правда, было крайне затруднительно. В кинокартинах, например, всегда ясно, где добро, где зло, и тот, кто прав, всегда побеждает. Ну а в действительности, притом не столь, уж отдаленной, поскольку их связывает с нею Снапов дядя, все перепутано — попробуй разберись.

— К тому же фашисты заодно с германскими наци, а мы их ненавидим, правда?

— Правда. Мой папа говорит, нам с ними не миновать драться.

— И дядя Билл так говорит. Давно бы, говорит, нужно руки им укоротить, еще когда начали безобразничать в Абиссинии.

— Кто?

— Да итальяшки!

— Мы вроде толковали про немчуру.

— Про фашистов, а итальяшки и есть фашисты. Это они с немчурой помогали фашистам в Испании. Гады паршивые!

Снап соскочил с забора и, размахивая прутом, принялся с остервенением сшибать головки чертополоха, азартно выкрикивая:

— Вот вам, гады паршивые, вонючие свиньи, падаль!

Ух ты! Прямо удивительно, до чего Снап всегда в курсе мировых событий!

— Ой, совсем забыл! — Снап замер как вкопанный в зарослях обезглавленного чертополоха. — Угадай, кого я сегодня видел в Лидсе? Нипочем не догадаешься!

— Этого, как его… — Джоби и впрямь не имел представления, о ком может идти речь, и предпочел свести разговор к шутке: — Гэри Купера.[1]

— Нет, серьезно! Пошевели мозгами!

— Ну откуда я знаю? Говори — кого?

— Могу подсказать. Это женщина.

— М-м… Мисс Роупер?

— Роупи? — Снап скорчил тошную рожу. — Вот еще! Стал бы я рассказывать, если б встретил эту старую мымру! — Он снова вспрыгнул на забор и, потрясая прутиком, точно школьной указкой, высокомерно поджал губы. — Признавайтесь, скверные мальчишки, кто сегодня пришел в школу с немытыми руками?

— А помнишь, вызывает Неда Кука к доске, а у него сзади весь подол рубашки вылез из штанов!

Приятели прыснули.