Олег Суворов - Злой Город Страница 3

Это было крайне унизительно – удирать от пятнадцатилетних, слушая их улюлюканье и выкрики «трус!» за спиной, но еще унизительнее, подумалось ему, глотать пыль под их грязными ботинками, если бы им удалось сбить его с ног. Благополучно пробежав двести метров до гостиницы, он взялся за дверную ручку и оглянулся назад – из темноты доносился разухабистый мат и угрозы «еще встретиться». Погорелова не было видно. Первым делом Дмитрий поднялся в свой номер, оставил там сумку и, заперев дверь, вновь спустился на первый этаж, чтобы узнать у дежурной, как вызвать милицию. Однако делать этого не пришлось, почти сразу, прижимая к разбитому носу окровавленный платок, в вестибюле появился Погорелов. Одного его вида Дмитрию хватило для того, чтобы оправдать свое трусливое бегство – рубашка была запачкана и разорвана возле воротника, под глазом расплывался синяк, а на лысоватом лбу вздувалась шишка, кровоточившая свежей царапиной. Тем не менее он был, как всегда, спокоен и заговорил первым, по-прежнему не повышая голоса:

– Ну как, вы ее спасли?

– Да с ней-то все в порядке, – отозвался Дмитрий, – вы-то как?

– А что я? Они меня немножко побили, но, видя, что добыча ускользнула, отправились искать ее в другом месте. Тем более там, по улице, проехала милицейская машина.

– Ну и прекрасно, а я уж хотел было звонить в милицию.

– Нет, зачем же, лучше пойдем отметим наше избавление от тех, чьи предки так яростно и зло сражались с татаро-монголами.

– Н-да, а когда не стало татаро-монголов, принялись так же яростно и зло сражаться между собой.

– Ничего не поделаешь. Такова характерная особенность всей русской истории – или внешние войны, или внутренние смуты.

– Ну а я в этот злой городок приеду в следующий раз только или к любовнице, если мне удается ее здесь завести, или спасаясь от ареста.

Глава 2.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ОБИТЕЛЬ

На следующий день, после того, как приятели опохмелились остатками водки, Погорелов повел Дмитрия на экскурсию в знаменитую Оптину пустынь, основанную по преданию в XV веке раскаявшимся разбойником по имени Опт. Перейдя через мост на другую сторону реки Жиздра («Она названа так потому, что русские сторожевые отряды, ожидая нашествия татар, перекликались с обоих ее берегов «Жив» – «Здрав», – пояснил Погорелов), они прошли лесом и спустились к лечебному сероводородному источнику – одному из святых мест этой обители. Сам источник был огорожен свежеоструганным деревянным забором и превращен в купальню, где по очереди запирались паломники, чтобы совершить бодрящее омовение. Тут же рядом находилось нечто вроде небольшого бассейна, покрытого редкой металлической решеткой. Вода в нем хотя и была питьевой, о чем извещала соответствующая табличка, начинавшаяся со слов «Возлюбленные братья и сестры…», но издавала характерный для сероводорода запах тухлых яиц. В тени кустов сидели два монаха, старый и молодой, и читали древнего вида книги в темных переплетах, а возле купальни резвилась стая полуголых мальчишек, то и дело скрывавшихся в ней, чтобы бултыхнуться в источник еще раз.

– В этом источнике омывали свои чресла многие знаменитые люди, в том числе Толстой и Достоевский, – заговорил Погорелов, когда они, выгнав мальчишек, тоже заперлись в купальне и стали раздеваться. – Предупреждаю, вода очень холодная, но зато потом вас охватит ощущение невероятной бодрости.

– Такое ощущение охватило бы меня и после пива, – мрачно отозвался Дмитрий, без особой охоты берясь за поручни и спускаясь по ступенькам в воду. Уф! Впечатление было сильным – словно сейчас не жаркий августовский день, а студеный декабрь. Он почувствовал себя так, словно погрузился в жидкий азот, а потому, окунувшись с головой, тут же выскочил на деревянный помост и принялся лихорадочно натягивать джинсы.

– Ну как? – поинтересовался Погорелов, последовав его примеру.

– Да… – только и, смог сказать Дмитрий, ощущая прилив бодрости и тепла, – надеюсь, что это не окажется самым сильным впечатлением от всей святой обители.

– Омыв тело, теперь можем переходить к омовению души, – вновь заговорил Погорелов, когда они стали подниматься лесом к дороге, ведущей в монастырь, – а душевные потрясения от посещения этого места нередко оказывались столь сильны, что переворачивали судьбы людей. Знаете, какой пример приводит Константин Леонтьев в своей статье «Добрые вести»?

– Нет, не знаю. А он тоже здесь бывал?

– Он долгое время жил здесь и даже вступил на путь аскезы, отречения от мира и принятия тайного пострига под именем Климента. Это произошло в год его смерти, хотя умер он в Троице-Сергиевой лавре.

– Надеюсь, что мои впечатления не будут носить столь летального исхода.

– Наверно. Но я вам хотел сказать о другом. Он повествует, как в их скит поступили послушниками двое молодых людей из числа лучших представителей местного дворянства…

– Лучшие – потому что поступили в скит или по каким-то иным критериям?

– Этого он не уточняет. Они были двоюродными братьями и оба женаты на двух красивых молодых женщинах. И вот, представьте себе, преуспевающие, обеспеченные, имеющие любимых– жен молодые люди, примерно вашего возраста, добровольно отказываются от всего этого и поступают послушниками в Оптинский скит.

– Гусары-схимники, – пробормотал Дмитрий, слушая тем не менее очень внимательно.

– Когда мужья, уже одетые в подрясники, пришли в гостиницу, чтобы проститься со своими женами, то прощание это, по воспоминаниям очевидцев, получилось столь трогательным, что заплакали даже старые монахи! И действительно: молодые люди добровольно расстаются с любимыми женщинами, чтобы посвятить себя служению Богу! А знаете, что сказала одна из жен, когда у нее поинтересовались, почему они с мужем решились на такой шаг?

– Детей не было?

– Не в этом дело. Она сказала: «Мы были слишком счастливы»! И Леонтьев по этому поводу замечает, что страх от избытка земного благоденствия – это высшее проявление аскетизма, без которого нет настоящего христианства.

– Подвиг веры?

– Именно, подвиг веры!

– И эту жуткую историю Леонтьев называет добрыми вестями?

– Это на ваш взгляд она жуткая, а на его взгляд – вдохновляющая.

– Ну-ну. А что стало с женами?

– Они устроили в своих имениях женские общины, где сами стали настоятельницами.

– Да, круто… – отозвался Дмитрий, сокрушенно качая головой. – Мы еще даже не пришли, а вы уже вызвали во мне неприязнь к этому месту, где происходят столь дикие вещи.

– Почему же дикие? Истинно христианский поступок…

– Впрочем, нет, я, пожалуй, неточно выразился. Может быть, это – самый яркий пример того, что крайности сходятся – и от несчастья, и от высшей степени счастья люди впадают в безумие и совершают в высшей степени сумасбродные поступки, не в силах совладать ни с тем, ни с другим. Я, помнится, читал, как скучно живет самый богатый человек в мире, султан Брунея. Ему нечего желать, а потому, чтобы убить время, он или катается на «боингах», или принимает парады, или коллекционирует жен и лошадей – короче, сходит с ума от тоски. – Мне кажется, что ваш пример не совсем уместен.

– Нет, ну почему же? Просто одних людей высшая степень блаженства толкает к бесконечному коллекционированию чего-то земного, а других – к поискам того духовного состояния, которое они сами сочтут сродни небесному. Меня больше заинтересовало иное – оказывается, безоблачное счастье так же вредно для здоровья, как и беспросветное несчастье, вот только этика нас об этом почему-то не предупреждает!

– Насчет христианской этики вы ошибаетесь, впрочем, у вас еще будет повод поговорить с отцом Мерхесидеком.

– А он нас примет?

– Надеюсь, что да.

– И угостит монастырской наливкой?

– Насчет этого – сомневаюсь, но чай с травами у них великолепный. Однако мы уже подходим.

Оптинский монастырь, обнесенный белыми каменными стенами со сторожевыми шатерными башнями, с двух сторон соседствовал с примыкающими вплотную деревнями, с третьей стороны граничил с лесом, в котором располагался знаменитый не менее монастыря скит – место обитания старца Амвросия, вдохновившего Достоевского на образ Зосимы из «Братьев Карамазовых». С четвертой стороны, где прежде был главный вход и гостиница, теперь простирался большой яблоневый сад, вплоть до самого берега Жиздры. Место было действительно красивое, впрочем, вряд ли можно найти хоть один русский монастырь, про который было бы нельзя этого сказать – излучина реки, по одну сторону которой – великолепный лес, по другую – обширная панорама полей.

Однако, когда приятели вошли в ворота пустыни, то первое, что неприятно поразило Дмитрия – это сходство с хозяйственным двором. Исчадно дымили грузовики, матерились строительные рабочие, повсюду валялись ржавые металлические конструкции – короче, хозяйственные службы монастыря вели бурное строительство.