Ана Матуте - Рассказы Страница 3

Он поднялся. Подошел к комоду и выдвинул один из ящиков. Засунул в него руку, пошарил там и вынул дощечку — у ящика было двойное дно, под ним-то Марсьяль и хранил свое сокровище.

Он еще раз пошарил в ящике, потом погрозил нам кулаком:

— И поклянитесь, что никому не расскажете!

Марта перекрестилась, и я сделала то же самое.

— Клянемся, — дрожащим голосом произнесла Марта. — Клянемся и обещаем раздать все тем, кто нуждается.

Марсьяль медленно разжал кулак — и на его широкой загрубелой ладони блеснула золотая монета.

Праздник

Она была дочерью одной из служанок алькальда и какого-то угольщика, из тех, что незаконно жгут в лесу уголь и портят деревья. Угольщик сбежал после того, как подрался на ножах со своими дружками, а бедная женщина, с малюткой на руках, снова пришла в дом алькальда.

— Возьмите меня, возьмите ради Бога, — молила она. — Возьмите хотя бы только за харчи.

Алькальд не сразу, но — недаром он слыл в округе человеком мягкосердечным — все же согласился принять бывшую служанку обратно на предложенных ею условиях. Его жене очень понравилась девочка — крепенькая улыбчивая кроха, которой было в ту пору всего-то месяцев восемь. Своих детей у хозяев еще не было, и появление в доме малышки было им в радость.

Девочке дали красивое имя — Элоиса — в честь святой, в день которой она родилась. Жена алькальда приходила навещать ее на гумно во время обмолота: мать работала, а девочка лежала под раскрытым зонтиком рядом с корзинкой, в которой дожидались обеденного часа еда и вино.

— Элоиса, Элоиса, — повторяла жена алькальда — ей нравилось произносить красивые слова. Она смотрела на босые ступни девочки, на ее слюнявый рот и гладила ее по головке.

Когда Элоиса уже бегала на своих коротких крепких ножках, жена алькальда забеременела. Зимой, сразу же после Рождества, у нее родился сын — крупный мальчик с красноватой кожей. По всему было видно, что он станет таким же славным парнем, как и его отец. Крестины устроили самые пышные. Крестными стали барон и баронесса — специально приехали для этого из своего поместья в красной двуколке. Угощение было на славу, а всех детей из школы напоили горячим шоколадом с булочками. Мальчика назвали Элеутерио Рамиро Грасиан, и он затмил для алькальда и его жены весь мир.

Элоиса теряла одну привилегию за другой. Через месяц после рождения Элеутерио ей запретили подниматься в покои хозяйки — теперь все свое время она должна была проводить на кухне или в чулане, где хранился инвентарь. Если погода была хорошая, она бегала по огороду — тогда хозяйка не могла ни видеть ее, ни слышать ее криков. Мать смотрела на девочку с порога долгим задумчивым взглядом, опустив усталые руки и прислушиваясь к звукам, доносившимся с верхнего этажа.

— Потише, Элоиса, хозяева услышат!

Мариано, старшина арендаторов, хмурился и укоризненно качал головой: “Это у собак хозяин, а ты не собака!”

Но она только виновато улыбалась.

Элоиса росла быстро. В десять лет ей давали четырнадцать. У нее было крупное тело и толстые ноги, большая голова на массивной шее и ярко-синие, как цветы гелиотропа, глаза. Ее толстые губы всегда были растянуты в улыбке.

— Бедная девочка, — жалели ее кухарки, арендаторы, сезонные рабочие и даже старьевщики, что заходили с черного хода передохнуть и выпить стаканчик вина.

Элоиса говорила мало и очень медленно. Смотрела пристально и доброжелательно и не умела ни читать, ни писать.

Мариано, старшина арендаторов, не раз говорил ее матери: “Отвезла бы ты ее к врачу. Люди говорят, в Миланийо есть один, хороший...”

Женщина молчала, уставясь в пол. Потом пожимала плечами и отвечала: “Нельзя ее вылечить, потому что она не больная. Она просто глупенькая, вот и все”.

Мать Элоисы простыла и тяжело захворала. У нее был сильный жар, ей нужно было лежать в постели — но кто же будет за нее работать? И она работала из последних сил — коса кое-как заплетена, глаза лихорадочно блестят... С каждым днем ей становилось хуже, и через два месяца, в самом начале весны, она умерла.

После похорон Мариано обратился к алькальду: “Надо бы подумать о девочке”. — “О какой девочке?” — “Я об Элоисе говорю, дочке умершей служанки”. — “А, да! — припомнил алькальд. — Поговорите об этом с моей женой. Она что-нибудь придумает”.

Жена алькальда долго размышлять не стала: “Не знаю я, что с ней делать! У меня своих детей полно, и с ними забот хватает. До чужих ли мне?” — и, рассудив, что неуклюжая, бестолковая и грубоватая Элоиса не сможет быть ни кухаркой, ни швеей, но что, с другой стороны, она сильнее и выносливее любой из ровесниц (в свои двенадцать лет Элоиса выглядела как взрослая женщина, и поднимала тяжести наравне с мужчинами), приняла решение: “Определим ее в пастушки. Пусть пасет овец”.

Ее отправили со стадом в горы. И Элоиса была счастлива. Она часами лежала на траве, глядя в небо. Новое занятие она освоила быстро. Вот только разговаривать ей было совсем не с кем. Впрочем, она и когда в доме жила, почти всегда молчала.

Каждую неделю парнишка посыльный приносил ей провизию, а один раз в три месяца она сама спускалась в деревню.

Прошло время. Элоисе исполнилось пятнадцать. Было начало мая, и в деревне готовились к празднику, который проводился в это время каждый год. Элоиса в очередной раз спустилась в деревню. Она сидела на кухне и ела похлебку, когда вошел хозяин. Заметив Элоису, он улыбнулся и некоторое время с видимым удовольствием разглядывал ее.

— Это Элоиса, — сказала Мануэла, одна из работниц.

— Да-да, Элоиса, — подтвердил хозяин. — Когда-то я держал тебя на руках, и ты была совсем крошкой. А теперь вон какая вымахала. Боже мой! Совсем большая! — он погладил Элоису по голове, и та заулыбалась, покраснев от смущения.

— Ты уже взрослая теперь. Пора и о женихе подумать. Мануэла, какое у нас сегодня число?

— Пятнадцатое. Через четыре дня праздник.

Элоиса быстро подняла голову и уставилась на хозяина, раскрыв рот.

— Послушай, девочка, что я тебе скажу: в этом году ты тоже пойдешь на праздник. Спустишься в деревню накануне вечером. Ты любишь праздники?

Элоиса сидела красная, как мак. Она только кивнула в ответ. А Мануэла засмеялась: “Да что она знает о праздниках, если ни на одном не была? Разве что когда была совсем маленькой. Так с тех пор она все позабыла”.

И вдруг Элоиса заговорила. Отчетливо и медленно, словно сама себе удивлялась: “Не позабыла. Я помню. Приезжали старьевщики и тележки с персиками. И были сладости. И еще — музыка”.

Алькальд кивнул, подтверждая: “Все так. Значит, договорились: будут тебе музыка и танцы, Элоиса. Глядишь, и жениха себе хорошего найдешь. А коли так — то скоро свадьбу сыграем. Обещаю устроить тебе хорошую свадьбу, Элоиса. Твоя мать была добрая женщина”.

Глаза Элоисы наполнились слезами. Алькальд вышел, а Мануэла повернулась к девушке и, всплескивая руками, принялась повторять: “Ай, детка! Ай, детка!” — и она хлопнула Элоису по спине ладонью, не зная, как еще выразить свою радость.

С этого момента Элоиса жила как в счастливом сне. Она собрала все, что должна была взять с собой — уложила в котомку смену белья, хлеб, вяленое мясо, чеснок, — тщательно расчесала жесткие и непослушные черные, как уголь, волосы, надела белые шерстяные носки и новые башмаки, и все это словно во сне, словно овеваемая легким ветерком, одновременно ласковым и враждебным. В груди ее разгоралось чувство, которое лишало ее покоя. Оставшиеся до праздника три дня она пролежала на траве, глядя в небо, бросая ввысь один за другим мелкие камушки, которых у нее были полные горсти, и широко, счастливо улыбаясь. “Праздники, праздники, свадьба, праздники...” — думала она. Ее словно жгло изнутри огромное колючее солнце. Оно причиняло боль, наполняло сердце тревогой, но открывало новый мир — незнакомый и странный. “Как девушки из деревни. Как все девушки из деревни. Будет большой праздник на мою свадьбу. Как я люблю праздники”. Ни о чем другом она думать не могла. Прежде с ней такого никогда не случалось.

Вечером девятнадцатого она спустилась в деревню. На небе уже зажигались звезды, когда она подходила к дому. Разрумянившаяся, сияющая, вошла она на кухню, где ее радостно встретили Мариано и служанки.

— Вот и наша красавица, о которой завтра будет говорить вся площадь! — воскликнул Мариано и осушил за здоровье Элоисы стаканчик душистого красного вина.

— Да уж, на нынешнем празднике в танцах тебе равных не будет! — подтвердила Маргарита, кухарка. — Только вот просьба у меня к тебе, детка. Завтра в доме яблоку негде будет упасть: все родственники алькальда соберутся и еще тысяча всяких дармоедов, что притаскиваются сюда каждый праздник. Выручишь меня? Весь день и весь вечер — твои, а утром, будь добра, помоги мне на кухне.