Феликс Кандель - Зона отдыха Страница 3

– Мужики, – шепчем, – клюнуло! Мужики, не спугнуть! Всё путём, мужики!

За углом остановка автобуса. Булочная, гастроном, ларьки – место ходкое. Полуторка орёт в запале:

– Народ! Кому пёс нужен?

Все ржут: иди, говорят, проспись. А он:

– С чего это – проспись... Не с чего. А ну, налетай! А ну, покупай!

Глядь, машина встала, "Жигули". Вся из себя новенькая, подстилочки на сиденьях меховые, а за рулем красивый такой армян сидит, сытый, гладкий, ус пушистый, глаза – блюдечки с вишневым вареньем, счас замурлычит, и дамочка с ним бойкая, вёрткая, не иначе, временная.

Вот она увидала Полуторку, окошко опустила:

– Ах, – говорит, – какая собачка, ах-ах! Давно я таких собачек не встречала! Она у вас случайно не продается?

– Продается, – кричит Полуторка, – и не случайно! Был ба покупатель...

– А она у вас домашняя?

Тут уж мы влезли:

– Домашняя, – говорю, – очень она домашняя. С хозяевами ест, с хозяевами пьет, на улицу – ни ногой.

– А как же она у вас это... того?..

– А это она у нас в туалете. Приучена с детства. Маленькое по-большому, большое по-маленькому.

– А она у вас – он?

– Она у нас он, – говорит Колюня. – Но она у нас этими глупостями не занимается. Она у нас – он, но всё равно как она.

– Роллан! – кричит дамочка. – Ты слышишь?

А армян ус покрутил, отвечает ласково:

– Слышу, дарагая, пачему не слышу?

– Давай купим собачку.

– Для тебя, дарагая, пакупаю!

– Только, – говорю, – мы ее продаем в хорошие руки. У вас они хорошие?

Армян на руки свои поглядел, ухмыляется:

– Дарагой, у меня очень харошие руки. Она падтвердит.

Дамочка краснеет, дамочка глаз прячет:

– У нас хорошие руки. Очень хорошие. Сколько вы за собачку хотите?

А кобелек глядит на нее, глаз сощурил, будто свой интерес имеет.

Полуторка язык вывалил:

– Три... – говорит, – дцать...

– Как вы сказали?

– Червонец!

– Роллан, – говорит дамочка, – это недорого.

– Сладкая моя, для тебя всё недорага!

Лезет он в карман, достает бумажник в три пальца толщиной, и мы чуем, что промахнулись.

Я говорю:

– Извините, граждане, вы собачку как берете? С именем или без?

Армян удивляется:

– С именем, дарагой. Пачему без имени?

– За имя, – говорю, – отдельно. Пятерочку.

Засмеялся – добавил пятерочку. Нормальный армян, с пониманием.

– А какое же у нее имя? – спрашивает дамочка.

Полуторка и говорит:

– Нормальное имя, не хуже других. Кукиш.

– Как?

– Как, как... Кукиш! Не видала, что ль?

И дулю показывает. А дуля у него, что хороший огурец. Мичуринский. С выставки достижений народного хозяйства. Хрен такой в магазине увидишь.

– Фи... – говорит дамочка. – Я ее буду звать Дези.

– Дело хозяйское! – кричим. – Что Дези, что Кукиш... Купили с именем – делайте что хотите.

Посадили пса в машину и укатили себе. А он и не залаял даже. Будто всю жизнь на "Жигулях" катался. На сиденье разлегся, хвостом махнул, – мол, привет! – и нет его.

Полуторка надулся, разобиделся:

– Ну и пёс с ним! – говорит. – Не больно надо. Ты их пои-корми, а они тебя за грош продадут... За три поллитры.

А мы уж в магазин дуем, локтями у входа шуруем, без очереди.

Сидим в кустиках, на привычном на своем месте, пса пропиваем. А Полуторка расстроенный – сил нет!

– Ребяты! – стонет. – Володя! Коля! Иван! Я жа друга продал! Друга, ребяты! Он меня охранял, он меня защищал... Сплю в кустах – хрен кто тронет. А ловкий был – любую суку спроси... Ребяты, да что жа это?!

Тут и мы загрустили: бутылки пустые, пить нечего. А день-то весь впереди, суббота. Куда ее девать?

Вдруг: гав-гав-гав, гав-гав-гав...

Выскочил из кустов Кукиш – и к нам. Вертится, юлит у ног: рад, значит. И Полуторка с ним, кувыркается в траве почище пса. А на Кукише ошейник: красивый, дорогой, с блёстками.

Тут Серёга и говорит:

– Васёк, а Васёк...

– Чаво?

– Чаво, чаво – ничаво. Давай пса опять продадим.

– Вот вам, – говорит Полуторка и дулю показывает.

Нет – не надо.

Час проходит – выпить охота...

– Васёк, а Васек, – говорит Иван. – Давай пса продадим, не то скоро хозяева придут.

Полуторка подумал:

– Авось, не придут.

– Придут – отымут.

– Авось, не отымут.

А сам в обнимку с псом сидит, лижутся на радостях. Еще время идет...

– Васёк, – говорю, – он и в другой раз сбежит. Чего бояться?

– А не сбежит?

– Вот и проверим.

– На своих проверяй.

Но уверенности в голосе нет. Колеблется, значит. Доспел – подставляй руки.

Тут Колюня опять вспомнил, будто ненароком:

– Я когда на Кавказе служил, винца попил от пуза. На базар придешь – бочка стоит на козлах, и грузин в кепке...

– Слыхали, – говорит Полуторка, а сам уж на ноги поднимается. – Стакан – двадцать копеек. Пососать – два рубля.

А Колюня к нему без внимания. Колюня за свое:

– У кого гроши есть, силком от шланга не оторвешь. Сосут, сосут, сосут...

Полуторка втянул воздух со свистом, подхватил пса – и бегом! А мы следом. Лишь бы не отстать.

Стоим на остановке, орём во все глотки:

– Кому пёс?! Продается пёс! Налетай, подешевело!!

Старикан ползёт, лет под сто. Время еще не холодное, а на нем шапка каракулевая, воротник бобровый, материалец не теперешний. В достатке старикан, из бывших.

Пощупал пса:

– Не синтетика?

Мы ему:

– Дед, ополоумел? Какая тебе синтетика?

А он криком:

– У вас нынче всё синтетика. Кругом-бегом. А чего не синтетика, то поролон.

Мы ему:

– Дед, ты воду-то не лей. Хошь – покупай, не хошь – дуй дальше, товар не заслоняй.

А он, паразит, не слышит ни хрена. А вот унюхать унюхал:

– Вы, ребятки, чего пили?

– Чего, чего... Водку.

– Водку! – кричит. – Отраву! Да она нынче из синтетики. И белая, и красная, и коньяк... Я, ребятки, всего попробовал. Кругом одна химия.

– Химия, химия... – говорит Серёга, а дальше не говорит – стесняется.

Мы опять, в три глотки:

– Дед, тебе собака нужна?

– Нужна, – кричит, – как не нужна? А она у вас ест много?

– Она у нас, дед, вовсе не ест. Так, кой-когда.

– Это мне годится, – орёт. – Не то кормов не напасешься. А она у вас холода переносит?

– Она у нас, дед, в снегу живет. Круглый год.

– Тоже годится. Я ее на балкон посажу. У меня там бочка с капустой, сторожить будет.

Тут Полуторка обиделся:

– Чаво это – на балкон? Она у меня на диване спала.

Мы его спинами оттираем:

– Давай, дед, бери пса! Не прогадаешь.

А дед не торопится, ему выяснить требуется. Дотошный – в печенки лезет!

– Ребятки, – кричит, – а собак нонче разрешено держать?

– Разрешено, дед, не сомневайся.

– Я, ребятки, всего сомневаюсь. Я, ребятки, кругом пужливый. Меня время потоптало.

– Ладно тебе, – говорю. – Не трухай. Время нынче нормальное.

– Да?! – орет. – А это видал?

И показывает на сторону. А там, у дома, машины стоят частные. Много. В два ряда.

– Видал, – говорю.

– Сколько в них, – кричит, – лошадиных сил?

– Да под сорок будет. Может, побольше.

– Ну! – орёт. – Сорок лошадей в кажной! А мово брата Митьку за две лошадиные силы кончили.

– Когда это было, дед?

– Тогда и было. Когда раскулачивали. Их тридцать пять мужиков в Курской губернии кончили. И у кажного по две силы было. А нынче по сорок – и терпят.

– Вот, – говорю, – жизнь стала нормальная.

– Дурак ты! – кричит. – Это она до поры нормальная! А там еще спросют: у кого сорок сил? Выходи к стенке!

Чуем – не отвязаться. Полуторка и говорит:

– Дед, пса брать будешь?

– Буду.

– Сколько дашь?

– Рупь.

Как мы заорём:

– Дед, охренел?! Да у ней один ошейник трояк стоит!

– Ошейник без надобности. Я его на цепь посажу.

Полуторка аж взвился!

– А это видал? – и кулак показывает. А кулак у него, что хороший арбуз. Тоже Мичуринский. С той же выставки тех же достижений.

Мы его – оттаскивать. Мы его – спинами огораживать. Спугнёт покупателя!

– Дед, – орём, – давай червонец!

– Рупь, – говорит, – от силы рупь десять. Его завтра, может, отберут. За псов раскулачивать, может, станут. За одну собачью силу.

Полуторка орёт:

– Чтоба я лучшего друга – да за рупь за десять?! Ни в жисть! Гони трояк!

А Серёга быстро прикинул и говорит:

– Давай, дед, на пиво. На пять кружек.

Дед кошелек вынул, спиной отгородился, медь на ладони отсчитывает: грязную копейку нам, чистенькую – себе.

– Дед, – говорю, – на паперти, что ли, стоял? Одни медяки. Ну и жила ты, дед!

А он:

– У меня, ребятки, по сравнению с тринадцатым годом всё было, и всё я потерял. Я человек, ребятки, битый судьбой и частично революцией.

Короче, взяли мы с него медью, на пять кружек, отдали взамен кобелька. Дед его подмышку – и пошел себе. Оборачивается, орёт с угла: