Марина Соколова - Бакинские типы, или правдивые истории времен Советского Союза Страница 3

Я с удовольствием заучивала текст и радовалась тому, что в русском языке больше нет этой коварной буквы. Напевшись всласть, мы переключались на поэзию. Вера Ивановна не хуже Ильинского декламировала Маршака, а также Михалкова, Чуковского и Барто. Наобщавшись вдоволь, мы расходились по своим местам. Моя старая приятельница отправлялась вздремнуть в свою холостяцкую квартиру, а я – на свою девичью веранду. Обычно я просыпалась от громкого чириканья воробьёв или от крика соседки, которая на весь двор проклинала всю советскую власть с Брежневым во главе. Иногда меня будил негромкий голос: «Маша, ты меня слышишь?» «Слышу, слышу», – отвечала я Гюле с пятого этажа. «Тётя Женя не может открыть дверь. Под половиком почему-то нет ножа. Открой, пожалуйста». Я вскакивала с раскладушки и быстрее ветра мчалась в прихожую. Мама, как обычно, была ласковая и жизнерадостная: «Как поживаешь, доченька?» «Лучше всех. Приходила Вера Ивановна, сказала, что вечером собираемся на балконах обсуждать девятиэтажку». Вечером означало после десяти часов, ибо ранней осенью в это время в Баку наступала долгожданная прохлада. Мои соседи переделывали все домашние дела и могли себе позволить отдохнуть за чашкой чая на балконе или за разговорами в беседке. На этот раз разговор предстоял серьёзный: следовало уточнить план действий против строительства девятиэтажки. Ровно в десять народные активисты были на своих местах. Выпив по чашечке индийского чая (уважающие себя бакинцы другого не признавали), соседи приступили к дебатам. Говорить приходилось довольно громко, чтобы было слышно на соседних балконах. Иногда мама высовывалась в окно, чтобы в гулкой тишине бакинской ночи выступить перед сподвижниками. Дискуссия завершилась далеко за полночь. Заговорщики разошлись усталыми и «подкованными». В их распоряжении было несколько часов, чтобы ненадолго расслабиться перед решающей схваткой.

P.S. Кстати, двор мы отстояли в неприкосновенности.

Советские кампании

Ох, уж эти советские кампании! Сколько я их повидала на своём молодом веку! Борьба с тунеядством (и не единожды), борьба с пьянством (многократно), ежегодные битвы за урожай… Низам совсем не хотелось бороться, а верхи их всё время заставляли. Помню крупномасштабную антикоррупционную кампанию, которая в моей памяти связана с именем Алиева. Москва решила, что в Баку пора наводить порядок, и направила туда Алиева. А он начал бороться с коррупцией. Так он сделался народным героем. Об Алиеве слагали легенды. Якобы он одевается попроще, нахлобучивает на голову «аэродром» и в таком виде отправляется на базар. Там он исподтишка наблюдает, как нечистые на руку продавцы обманывают зазевавшихся покупателей. Потом снимает кепку, избавляется от инкогнито и уводит куда надо ворюг, схваченных за руку на месте преступления. Особенным успехом пользовалась следующая байка. Алиев вызывает к себе в кабинет всех министров и начинает их ругать: «Я же вас всем обеспечил, почему вы продолжаете воровать? Скажите откровенно». «Не можем не воровать. Это у нас в крови», – откровенно признаются министры. Антикоррупционная кампания была продолжительной, но безрезультатной. Кампания кончилась – в Баку продолжали воровать по-чёрному. Пришла пора следующей кампании – и в центре города появился большущий плакат, призывающий всех «младших братьев» уважать «старшего русского брата». «А мою сестру тоже надо уважать?» – пошутил какой-то «старший брат». Больше об этом призыве бакинцы не вспоминали. Надо признать, что на этот раз кампания ограничилась одним лозунгом. Может быть, потому что бакинцев не нужно было заставлять уважать русскую нацию. Они и так её уважали, потому что другие нации многому учились у русских: уму (если, конечно, этому можно научиться), таланту (это тоже сложно), трудолюбию, честности, профессионализму, сердечности, чистоплотности (это уже полегче). Впрочем, русские у других тоже кое-чему учились. Например, вежливому обхождению – у азербайджанцев. Спросите: «А как же русская пьянь?» А её просто не было. Нет, конечно, пили. И православные, и мусульмане (правда, и те, и другие были атеисты). Но за восемнадцать лет, что я прожила в Баку, я ни разу не видела на улицах пьяного человека. Этого очень сильно стыдились. Были и алкоголики. Что ж, в семье не без урода. Но все нации без исключения стремились спрятать свои недостатки и выставить напоказ свои достоинства. Так что не было пьяного русского народа, не было непьющего мусульманского народа. Действительно был единый советский народ. А внутри этого народа существовало множество нюансов. Кстати сказать, русские в Баку являлись нацменьшинством со всеми вытекающими отсюда неприятностями. И хотя русские не были обделены хорошими местами (как же без них справиться!), в транспорте, например, я нередко слышала: «Езжай своя Россия». И всё это происходило независимо от лозунга, мозолившего глаза в центре города. Все понимали: раз повесили – значит, так надо, значит, грядёт очередная кампания. Мероприятие когда-нибудь кончится, и всё останется по-прежнему. А эти треклятые кампании всем давно оскомину набили. Впрочем, была одна, которая встряхнула бакинцев, как следует, и надолго выбила из колеи. В народе она получила название «осетровой кампании». Конечно, это из Москвы пришёл приказ об отлове – нет, не осетров, а непослушных моряков, чтобы они не ловили бесценную рыбу. Дело в том, что Каспийскому морю крупно повезло: в нём водились (и сейчас ещё водятся) осетры – поставщики чёрной икры, шашлыка и вкуснейшего балыка. Проплывая мимо осетров, каспийские моряки иногда уступали соблазну и ловили знаменитую рыбу. Им это никто не разрешал, но никто и не запрещал – до поры до времени. Время наступило тогда, когда какие-то доброжелатели донесли Москве, что количество осетровых рыб в Каспийском море катастрофически уменьшается. Москва бросила клич: «Немедленно спасти осетров!», который, естественно, был услышан в столице Азербайджана. Несимпатичные лазутчики рыскали по судам и за руку хватали моряков, которые промышляли вожделенную рыбу. Как только моряки узнали о разразившейся рыбной кампании, они тут же бросились на помощь друг другу. Но мой дядя Костя оказался первым в списке подозреваемых – поэтому на него не нашлось спасателей. Откровенно говоря, мой дядя был милейшим человеком. Удивляетесь: почему он тогда занимался браконьерством? А он им не занимался: все ловили, и он ловил. Между прочим – никогда ради собственного обогащения. Токмо ради собственного чревоугодия, обольщения начальства, но прежде всего – чтобы побаловать жену Людмилу и дочку Ольгу. Тётя Люда господствовала в семье, и ей надо было всё время угождать. В молодости – писаная красавица, моя тётя на всю жизнь сохранила южнорусскую привлекательность, задатки лидера и железную хватку. Она взяла над мужем шефство и вела его от победы к победе уверенной и сильной рукой. Под тётилюдиным руководством дядя Костя стал штурманом, потом в качестве старпома ходил в черноморские заграничные порты и, наконец, получил в своё капитанское распоряжение танкер на Каспийском море. Что касается самой тёти Люды, то она довольствовалась местом преподавателя музыки в бакинском Дворце культуры. По правде говоря, тётя Люда ущемлённой себя не считала. Она вкусно ела, стильно обувалась и одевалась в то, что «доставал» дядя Костя. Работой она себя не обременяла. Её рабочий день начинался во второй половине дня. В течение первой половины она готовилась к встрече с учениками. Тётя Люда завивалась и красилась так, как будто готовила себя к восхождению на подиум. Закончив макияж, она не становилась красивее – она превращалась в совсем другую женщину. Эти метаморфозы сбивали с толку её учеников. Однажды к ней заявилась делегация учащихся – поздравить с Международным женским днём 8 марта. Тётя Люда не успела подготовиться к этому испытанию и встретила делегацию в домашнем виде. Ученики её не узнали. Они долго смотрели на незнакомую женщину, а потом спросили: «Где живёт Людмила Михайловна?» Не моргнув глазом, тётя Люда ответила: «В нашем блоке такая не проживает». Моя тётя была самоуверенной дамой, никогда не теряла кураж и не пасовала перед обстоятельствами. Она доминировала в семье без видимых усилий. Дядя Костя её сильно любил и слегка побаивался. Поэтому он без особых возражений взял к себе на судно Гошу, когда тётя Люда сверкнула на него глазами. Гоша Хегай был корейцем из Средней Азии. После смерти его отца мать в поисках кормильца сошлась с молодым трудящимся корейцем. Как только отчим вошёл в дом на правах хозяина, он первым делом отправил «в люди» своего пасынка. Гоша поехал в столицу Азербайджана поступать в мореходное училище. Он провалился на первом же экзамене и очутился на улице. Вскоре у него кончились средства к существованию, и он стал голодать. Мой брат Тима познакомился с ним в «Венеции», когда ел люля-кебаб. Это была бакинская «Венеция», которая к Италии имела весьма отдалённое отношение. Она представляла из себя ряд крохотных островков, соединённых между собой дугообразными мостиками. По канальчикам иногда плавали лодки, очень похожие на гондолы. На одном из мостиков Тима заметил симпатичного парня, который не спускал с него голодных глаз. Брат предложил ему разделить с ним люля-кебаб. Гоша не отказался. Заморив червячка, он разоткровенничался и поведал брату свою печальную историю. Тима пригласил нового друга к нам домой. За разговорами как-то незаметно подкралась ночь. Гоше негде было ночевать, и он остался у нас дома. Утром мама пришла из пароходства и обнаружила около Тимы «незнакомые ноги». Гоша сильно смутился, а мама предложила ему завтрак. Вечно голодный гость согласился, не раздумывая. За столом он повторил свой печальный рассказ. Мама – добрая душа – предложила Гоше пожить у нас недельку, «пока всё не наладится». Через неделю «всё наладилось», другими словами, мама устроила парня в мореходную школу. Конечно, там у неё тоже оказался знакомый начальник. Она показала ему Гошу, выдав его за своего сына. Начальника сильно удивили раскосые глаза «сына». Уловив недоверчивый взгляд бывшего сослуживца, мама, вперив в него честный взор, развеяла недоразумение: «Корейцы – хорошие люди». И ещё: «Другим можно, а мне нельзя?» Вообще моя мама отнюдь не была прямолинейной и однозначной. Вот как она поступала в институт «под мостом». Оказалась она там по причине всё той же советской кампании. Очередная кампания проводилась с целью повышения роли высшего образования. В то время мама занимала должность старшего диспетчера Каспийского пароходства и имела за плечами солидный мореходный багаж. Вдохновители новой кампании сочли мамино образование недостаточным для занимаемой должности. За дипломом о высшем образовании мама отправилась в институт «под мостом». Первым экзаменом была математика. Мама имела о ней весьма приблизительное мнение, но на всякий случай вызубрила один-единственный билет. Моей маме никогда не везло в лотерею, и, естественно, она вытянула совсем другой билет. Не моргнув глазом, мама выдала на-гора всё, что знала о математике. Комиссия пришла в восторг. Но когда экзаменатор сравнил мамин ответ с содержанием билета, он посерел от ужаса. К счастью, экзаменатор когда-то плавал вместе с абитуриенткой. «Евгения Михайловна, вы что нам рассказали?» – зловещим шёпотом поинтересовался педагог. «Я больше ничего не знаю», – вполголоса объявила мама. «Что же мы с вами будем делать?» – растерялся экзаменатор. «Ставьте тройку», – предложила находчивая мама. Бывший сослуживец не мог подвести уважаемого штурмана. Ко всеобщему возмущению присутствующих он «влепил» маме тройку и таким образом открыл ей дорогу к следующему испытанию. Признаться сказать, на остальных экзаменах маме повезло ещё сильнее – и она получила твёрдые четвёрки. К очевидной радости сослуживцев мама поступила в институт, удержалась на работе и ещё больше повысила свой авторитет. На вопрос: «За что же вам поставили тройку?» она неизменно отвечала, скромно потупив взор: «Я математику знаю посредственно». Вдохновлённые мамиными успехами, коммунисты Каспийского пароходства в очередной раз избрали её своим секретарём. Должность партийного секретаря не являлась освобождённой, а это означало, что мама руководила бесплатно. Более того, когда пароходство недостаточно выполняло план, у мамы, как у партийного начальника, из зарплаты удерживали энную сумму. Мама никогда не жаловалась; она прилагала все усилия к тому, чтобы оправдать доверие народа. Партийный и беспартийный народ ценил её смелость, несгибаемость, честность, порядочность, ум, смекалку, профессионализм, трудолюбие, душевность, чувство юмора. Мама любила рассказывать весёлые истории из своей жизни, которым с удовольствием внимали окружающие. Неизменным успехом пользовалась нижеследующая юмореска. Однажды мама решила сшить себе новое платье. С этой целью она отправилась в пошивочное ателье, которое находилось на проспекте Строителей. У входа в ателье мамино внимание привлекла витрина, на которой был выставлен…живой человек. Молодой мужчина за стеклом освобождался от истрёпанных брюк. Заметив маму, он повернулся к ней спиной и второпях натянул на себя новые брюки. Позже выяснилось, что в этом ателье примерочная располагалась таким образом, что клиент с помощью занавески был закрыт от нескромных взглядов внутри помещения; в то же время он был доступен взору любого уличного зеваки. Так что привыкшие ко всему работники ателье нисколько не удивились, когда мама после некоторых колебаний раскрыла им страшную тайну. А именно: «По причине жары я не надела на себя нижнее бельё и поэтому зайду как-нибудь в другой раз». Невозмутимым тоном приёмщица посоветовала маме прийти осенью, «когда будет попрохладней». Не меньшим успехом у маминого окружения пользовалась иранская история. Произошла она во время второй мировой войны. Несмотря на раннюю молодость, мама была штурманом дальнего плавания и иногда ходила в Иран. Там она частенько покупала себе разные понравившиеся вещи. В целях безопасности мама отправлялась в город в сопровождении матросов. Как-то раз ей приглянулось красивое платье. Оно пришлось маме впору, и молодая девушка без колебаний пошла в нём по городу. По дороге она вместе с матросами попала под дождь. Намокшее платье стало укорачиваться на глазах у ошеломлённой публики. Испуганные моряки бросились к маме на помощь. Они тянули платье книзу, а оно никак не хотело поддаваться. Когда мама в окружении матросов приблизилась к судну, платье успело из миди превратиться в мини. Ошарашенный капитан вприпрыжку сбежал по трапу и с кулаками набросился на мужчин. Растерянные матросы отпустили мамино платье, и оно поползло вверх. Мама, сверкая стройными ногами, кинулась в свою каюту, быстро переоделась и без промедления вмешалась в дискуссию. Она выставила своих сопровождающих в выгодном свете и таким образом спасла их от неминуемого наказания. Представьте себе, что все эти легкомысленные истории никоим образом не роняли мамин авторитет. Бакинцы обладали ярко выраженным чувством юмора и очень любили хорошую шутку. Мама шутя устроила Гошу в мореходную школу, которую он шутя окончил с красным дипломом. А дальше было не до шуток. Новоиспечённый моряк старался изо всех сил, но вот беда – его укачивал малейший шторм. Как только поднималась волна, он плашмя лежал в каюте. А поскольку Каспий – море штормовое, выходило, что Гоша каюту покидал редко. Понятно, что в таком работнике никто не нуждался, и перед Гошей замелькала перспектива увольнения. Тут мама вспомнила, что её зять – хозяин на своём корабле. Она нанесла сестре срочный визит. Пока мама ярко и убедительно излагала суть дела, дядя Костя развешивал на балконе тётилюдино бельё. К слову сказать, у моего дяди было хобби: в свободное от моря время он занимался стиркой. Поскольку он стирал всё, что попадалось под руку, он иногда достирывался до тётилюдиного нижнего белья. Естественно, развешивал его тоже дядя Костя, что вызывало живой интерес у любопытной соседки. Дядя Костя был тихим человеком и молча сносил соседские «шпильки». За него разговаривала громоподобная супруга. Тётя Люда в очередной раз пришла на помощь мужу, сверкнула на соседку глазами и заставила её дать задний ход. После чего она позвала дядю Костю «для серьёзного разговора». Она без обиняков предложила мужу взять Гошу к себе на судно, потому что «мальчик больше никому не нужен». Тётилюдин взгляд наводил ужас на окружающих, поэтому дядя Костя сопротивлялся недолго. Он отнёс начальству приличную порцию чёрной икры и похлопотал о «племяннике». Если бы он знал, что угощает начальство в последний раз в жизни! Каспийское пароходство находилось на пороге осетровой кампании и больших передряг. Дядя Костя оказался первой жертвой. У него в каюте обнаружили чёрную икру со всеми вытекающими последствиями. Перед тем, как слечь с инфарктом, он успел предупредить своего друга Степана. Степан был армянином и носил фамилию Степанян. По старой дружбе дядя звал его Степаном и старался уберечь от всевозможных неприятностей. Раньше Степан плавал у дяди Кости помощником капитана. Он был большим бонвиваном и любителем женщин. Он умудрялся ухаживать даже за тётей Людой, за моей сестрой Ольгой и… за мной (несмотря на мой нежный возраст). В каждом порту, в котором Степану удавалось сойти на берег, он отправлялся на поиски красивых девушек. Он не пропускал ни одной привлекательной юбки, а в Махачкале «завёл» себе любовницу. Тётилюдины упрёки он парировал веским аргументом: «Во всём виновата моя уродливая жена». Тётя возмущалась и вовсю расхваливала миловидность жены Степаняна. На что ловелас неизменно отвечал: «Людик, ты не видела её кривые ноги». Действительно, никто из нас никогда не видел её ноги, потому что она прятала их под длинной юбкой. «Надо было посмотреть на ноги, прежде чем жениться», – всё больше и больше распалялась тётя Люда. «Я благородный мужчина и увидел женины ноги во всей красе только в первую брачную ночь», – железно аргументировал Степанян. Как честный человек, он не подавал на развод, зато гулял направо и налево. Сам он выглядел как вальяжный мужчина и обладал ярко выраженной кавказской внешностью. Кроме того, он обладал приятным обхождением и пользовался у женщин и у девушек бешеным успехом. Каждую потенциальную жертву он одаривал чёрной икрой, которая у него никогда не переводилась. Поэтому проверочной комиссии не трудно было наткнуться на подозрительный свёрток, который Степан легкомысленно оставил на столе в своей капитанской каюте. Не долго думая, незадачливый рыболов схватил со стола свёрток и выбросил его в иллюминатор. Свой порывистый поступок Степан объяснил тем, что «поспешил избавиться от мусора, чтобы не краснеть перед уважаемыми гостями». «Гости» ему не поверили и стали атаковать вопросами. Капитан отбивался, как мог. Вконец разъярённые лазутчики потребовали водолаза и велели ему нырнуть за чёрной икрой. Водолаз покрутил пальцем около виска и заявил, что он на работе и что ему не до шуток. Искатели чёрной икры затаили на Степана чёрную злобу. Не прошло и недели, как они поймали неудачника с поличным всё в той же капитанской каюте. На Степана завели уголовное дело. Осетровая кампания набирала обороты. Каспийские моряки насторожились и стали принимать срочные меры. На очереди в тюрьму стоял капитан Добржанский, но он туда не хотел. Судя по фамилии, Добржанский был поляком, но в Баку это не имело значения. Бакинцы разных национальностей общались между собой на русском языке, а когда влюблялись, то не выясняли национальную принадлежность. К примеру, у Добржанского были две жены: на берегу – белоруска, а на судне – украинка. Кроме того, в Рязани его всегда ждала русская любовница. Белорусская жена была официальной, то есть со штампом в паспорте, а украинская – гражданской, то есть без штампа. Обе жены были красавицы (Добржанский других не держал), от обеих были дети, обе были влюблены в своего мужа без памяти. Жёны не знали друг друга – и слава богу, потому что знакомство могло иметь для Добржанского трагические последствия. Что касается рязанской возлюбленной, то она не тянула на положение жены, так как не имела от Добржанского детей и виделась с ним от случая к случаю. Один раз Рая (так звали любовницу) очень сильно соскучилась по Владимиру (это имя Добржанского) и приехала к нему в Баку. Она разыскала Каспийское пароходство и у всех встречных и поперечных стала спрашивать, где обитает её Владимир. Все отмахивались от неё, как от мухи. Исключение, как всегда, составила моя мама. Она без труда выяснила, что Добржанский находится в рейсе и вернётся в Баку через четыре дня. Мама посоветовала Рае не ходить к нему домой и на четыре дня поселила её в нашей квартире. На мой вопрос: «Зачем тебе нужна любовница Добржанского?» мама ответила, что ей «жалко бедную женщину». Четыре дня мама кормила и поила «бедную женщину», а та платила ей благодарностью. Наконец явился Добржанский и переселил Раю в гостиницу. Вероятно, он испытывал к ней сильные чувства, так как в течение месяца носил нам чёрную икру. Совершенно очевидно, что Добржанский без чёрной икры обойтись никак не мог. Он готовил её на судне с помощью своих подчинённых и раздаривал всем желающим. Среди них числился дядя Толя (отец моей невестки Иры). Он плавал у Добржанского старшим механиком. Дядя Толя вместе со всей командой ловил осетров и поглощал икру в неимоверных количествах. Иногда он угощал деликатесами нас с мамой. Случалось это довольно редко, и бог наказал его за жадность. Дело в том, что к свадьбе своей дочери и моего брата он приготовил много чёрной икры. До бракосочетания оставалось несколько дней, и дядя Толя решил снять пробу с чёрной икры и балыка. Ему помогали члены семьи, включая моего брата. Не пригласили только нас с мамой. Бог воздал всем по заслугам. Балык оказался с червоточинкой и отравил всех, вкусивших его. Не пострадала одна Ира (вероятно, господь пощадил невинную невесту). Так что за свадебным столом все родственники сидели квёлые, за исключением нас с мамой. Но это было не единственное наказание, которое бог послал на голову дяди Толи. Ибо он карает не только за скупость, но и за глупость. Правда, кара оказалась слишком суровой, хотя и справедливой. Осетровая кампания алкала новых жертв, и очередной жертвой пал дядя Толя. Обезумев от жажды справедливости, он «накатал телегу» в проверочную комиссию. В «телеге» оказались все товарищи, кроме него самого. Когда лазутчики проникли на корабль, их во всеоружии невинности встретила сплочённая капитаном команда моряков. Проверяющие сунули ей под нос дядитолину «телегу». Моряки не поверили своим глазам, которые вылезли из орбит. «Тогда ищите», – хладнокровно произнёс Добржанский. Проверяющие, как побитые собаки, покинули судно не солоно хлебавши. Как только от комиссии не осталось и следа, хладнокровие капитана мгновенно улетучилось. Он обрушился на дядю Толю с нецензурной бранью, которую подкрепил изощрённой травлей. Ему с превеликим удовольствием ассистировала вся команда. Через месяц дядю Толю разбил паралич, и остаток дней он провёл в четырёх стенах своего кабинета. Из дальних родственников его навещала только моя двоюродная сестра Ольга. В нашей семье Ольга отличалась особенной отзывчивостью. Это она поженила Тиму с Ирой. С будущей невесткой она училась в одном классе. Тима был очень красивым мальчиком, и Ира по уши в него влюбилась. Но брат не обращал на прелестную девочку никакого внимания. Ира раскрыла своё сердце перед Ольгой, и та пристала к Тиме, как банный лист. Сестра ходила за братом тенью и требовала, чтобы он назначил Ире свидание. В конце концов Тима не выдержал – и назначил. От первого свидания он был не в восторге, но сестра от него не отставала. После третьего свидания Ира начала ему нравиться, а после армии он сделал ей предложение. Свидетельницей на бракосочетании со стороны невесты, разумеется, была Ольга, которая сама невестилась. Ольга ждала Петра из военного училища. Она сама его выбрала из толпы поклонников, потому что он был похож на её давнего возлюбленного Ивана. Только Иван был блондин, а Петр – рыжий. Ольга спросила моё мнение, и я с ней стопроцентно согласилась. В этом не было ничего удивительного, так как я находилась в курсе амурных дел моей сестры. Признаться сказать, в любви Ольга не была такой уж альтруисткой. В нашей семье с улыбкой вспоминали забавный эпизод её любовной биографии. К сестре заявился нежданный поклонник. Им оказался Олин одноклассник Заур. Так случилось, что как раз в это время мы с мамой гостили у тёти Люды и явились очевидицами уморительной сценки. Звонок в дверь. Реакция Ольги: «Мама, посмотри, кто это, а то они (поклонники) мне уже приелись». Тётя Люда смотрит в глазок. «Оля, это Заур пришёл». «Надоел. Пусть уходит». «Извини. Уже впустила». Заур: «Здравствуйте. Оля дома?» Сестра выходит в прихожую. «Заур, ты что – с пустыми руками?!» «Я…не знал», – заикается юноша. «Тогда ножками отсюда, ножками». Глядя на пустые руки «свежего кавалера», я делала круглые глаза, страшным голосом произносила: «Ножками отсюда, ножками», после чего прыскала со смеху. Кавалер смущался, но иногда ему милостиво разрешали остаться. У меня было немало оказий поиздеваться над Олиными воздыхателями, потому что она брала меня почти на все свои рандеву. Сестра превосходила меня семью годами, поэтому о конкуренции не могло быть и речи. К тому же, в детстве и отрочестве я боролась за права женского пола, так что на мужской пол я смотрела, как на зверей в зоопарке. Я, как могла, дразнила Олиных ухажёров, а иногда даже воспитывала. Они всё терпели ради любви. Получалось, что это я ходила на рандеву, чтобы развлекаться там с супирантами. Поразительно, но факт: сестру это вполне устраивало. Может быть, она не знала, что с ними делать? По крайней мере, целоваться с ними она точно не собиралась. Как-то в присутствии моей соседки Ларисы, которая сама только и делала, что целовалась с парнями, Ольга обратилась к маме за советом. Она спрашивала, можно ли Петру целовать её в губы. Мама разрешила, поскольку Пётр ходил в Олиных женихах. Лариса была потрясена до глубины души, потому что сама успела перецеловаться с кавалерийским полком, хотя замуж пока не собиралась. Справедливость требует признать, что Ольга была не единственная, которая брала меня с собой на свидания. Так же поступала моя приятельница Наташа. Только это продолжалось недолго. Наташа очень быстро смекнула, что я ей помеха. Она любила слоняться по Приморскому бульвару в поисках кавалеров. Наташа была хорошенькая, и кавалеры ей были обеспечены. Правда, от некоторых пришлось убегать, взяв ноги в руки. Наташе это прекрасно удавалось, так как она успешно занималась бегом на длинные дистанции. Однажды быстрые ноги спасли Наташу от крупных неприятностей. Сначала всё шло как по маслу. Очередной кавалер превратился в жениха. Состоялась помолвка: молодые обменялись кольцами, и Алёша (так звали жениха) осыпал невесту подарками. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Благодарение богу, Алёша полностью раскрылся до свадьбы, а то с таким мужем Наташа мыкала бы горе всю жизнь. Произошло это на шиховском пляже. Наташа поехала туда развлечься вместе с женихом и подругой. Солнце катилось к закату, а легкомысленную троицу угораздило расположиться в стороне от пляжников. Берег почти опустел, когда к девушкам подошли четверо чурок и предложили им «вместе отдохнуть». В разговор вмешался Алёша. Он пытался объяснить, что одна из девушек – его невеста. Но чурки вынули четыре ножа – и Алёша отступил. Тут Наташа сорвалась с места – и быстрее молнии понеслась к автобусной остановке. «Догоняй!» – крикнула она подружке. Но у той были не такие быстрые ноги… Позже подруга всем рассказывала, что чурки всю ночь возили её на машине, а под утро подбросили к дому. Что ещё она могла придумать? Слава богу, что осталась жива и здорова. Что касается Наташи, то на следующий день она вернула отставному жениху обручальное кольцо и все его подарки. Через неделю она познакомилась на Приморском бульваре с курсантом Бакинского мореходного училища, а через месяц вышла за него замуж. Я была на её весёлой свадьбе, где лакомилась балыком и чёрной икрой. Осетровая кампания кончилась, и жизнь пошла своим чередом.