Джинсы мертвых торчков - Уэлш Ирвин Страница 3

– Проценты могут быть довольно высокими. – Он снова поднимает брови.

Они будут, нахуй, астрономическими! Это не просто денежный долг. И даже не просто членовредительство, када он без оглядки бросился наперерез мчащейся тачке в маньячной погоне за мной. Это были узы очень и очень давней нездоровой дружбы. Я никада не мог этого постичь, но пришел к убеждению, чё частично это меня и сформировало.

Пока я не кинул иво на те бабки.

Мы провернули одно левое дельце с наркотой. Я был молодым торчком, и мине просто надо было съебать нахуй с Лита, с того болота, куда меня засасывало. Эти деньги были билетом на волю.

Щас я даж не можу ответить на вопрос, какого хуя этот пиздюк делает на рейсе в Л.-А., – щас я сам должен оправдываться. Я прикидываю, чё он заслуживает хотя бы моей попытки объяснить всё, кароч, я скажу иму почему. Почему кинул его, Больного, Второго Призера и Спада. Хотя нет, Спад – с другой оперы. Я вернул деньги Спаду и, гораздо позже, Больному, а потом приложил руку к тому, чёбы нагреть этого пиздюка еще больше, в другой провальной афере.

– Я готов был вернуть тибе долг, – заявляю, сжимая челюсти, чёбы не стукали, – но я был в курсах, чё ты миня ищешь, и решил держаться от греха подальше. Потом произошла эта авария…

Морщусь, вспоминая, как эта «хонда-сивик» подкинула иво в воздух и он жмаканой грудой бухнул на асфальт. Как я его поддерживал, пока не приехала «скорая», и он потерял сознание. В тот момент я в натуре поверил, чё он откинулся.

Пока говорю, все тело непроизвольно еще больше напрягается, опасаясь резкого тычка, но Франко просто терпеливо слушает, глубоко втягуя стерильный воздух. Пару раз мине кажется, чё он подавляет сильное желание заговорить, пока об нас трутся бортпроводники и пассажиры. Када заканчиваю свою запыханную трепотню, он просто кивает:

– Да.

Я выпадаю в осадок. Я бы попятился в недоумении, если б было куда на этой тесной площадке, где мы оказались заперты.

– Да… в каком смысле «да»?

– В смысле, я догоняю, – он пожимает плечами, – я понимаю, чё тибе выбраться надо было. У тибя с наркотой пиздец. А у миня пиздец с беспределом и синькой. Ты догнал, чё надо валить с того места, где мы были, еще до того, как в это врубился я.

«Чё за хуйня?»

– Угу, – все, чё могу сказать. Я должен был перетрухать, но чё-то не чую подставы. С трудом верится, чё это Франко. У него ж никогда таких заморочек не наблюдалось, и он даж стеснялся раньше такие слова употреблять. – Но я выбрал не тот спасательный аппарат, Фрэнк, – признаюсь униженно и смущенно. – Я развел своих же друганов. Как ни крути, а ты, Больной, Спад и Второй… Саймон, Дэнни и Рэб, вы ж были моими друзьями.

– Ты подосрал Спаду, када хрустов иму дал. Он опять на герыча присел.

Лицо у Франко становится холодным и бесстрастным – раньше оно меня выбешивало, ведь обычно это предваряло беспредел. Но теперь все кажется другим. И мне нечего возразить по поводу Спада. Все так и есть. Те три тыщи двести фунтов нихера иму не помогли.

– Если б ты то ж самое для миня сделал, ты бы, наверно, мне с бухлом подосрал. – Он понижает голос, когда мимо проходит еще одна стюардесса. – Поступки редко приводят к желаемым результатам.

– Все так, – мямлю, – но для миня важно, чёбы ты знал…

– Давай за это все не будем. – Он поднимает ладонь, качая головой и слегка жмурясь. – Расскажи лучше, где тибя мотало? Чё мутил?

Мине остается тока подчиниться. Но я думаю за то, как он дошел до жизни такой, и распутываю свои мысли. После того как Франко попытался наброситься на меня в Эдинбурге, хоть его потом и закрыли, я стал очень мобильным директором диджеев, а не островным клубным промоутером, которым был раньше. Директор вечно на ногах. Он разъезжает со своими клиентами по всему свету: у танцевальной музыки уже нет границ, ля-ля-тополя. Но это была просто такая отмазка, чёбы путешествовать, оставаться в движении. Угу, это кидалово на пару вшивых тыщ предопределило не только его, но и мою жизнь. Может, даже больше мою, чем его.

Потом к нам подкатывает эта красивая девица со светлыми волосами до воротничка. У нее стройная, спортивная фигура, лебединая шея, а глаза излучают какое-то спокойствие.

– Так вот ты где, – говорит она, улыбаясь Франко, и, поворачуясь ко мне, вынуждает нас познакомить.

«Чё за хуйня?»

– Это Марк, мой старый друг из Лита. – Пиздюк такой, и это смахует, как ебучий Больной изображал Коннери в роли Бонда. – Марк, это моя жена Мелани.

У меня аж голова кругом от удивления. Потной ладонью тянуся в карман за утешительным пузырьком амбиена. Никакой это не мой старой друган и смертельный враг Фрэнсис Джеймс Бегби. До меня вдруг доходит кошмарный варик: а может, я всю жизнь боялся чувака, которого больше не существует? Пожимаю мягкую, с маникюром руку. Мелани таращится на меня в непонятках. Видать, пиздюк даже ни разу за миня, блядь, не заикнулся! Не могу поверить, что Бегби настолько изменился: (бывший) лучший друган его кидает, сам Франко получает из-за него нехилые травмы и при этом не удосуживается хотя бы от нефиг делать упомянуть за него своей тёфанке!

Но Мелани это подтверждает, с американским акцентом:

– Он никогда не рассказывает о своих старых друзьях – да, милый?

– Просто они в основном на нарах чалятся, и потому ты их знаешь, – говорит он и наконец становится немного похожим на того Бегби, которого знал я. Это стремает и в то же время успокаивает. – Мы познакомились с Мел в тюрьме, – поясняет он. – Она арт-терапевт.

В голове что-то мелькает: размытый фейс, обрывок терки, подслушанной в шумном клубе под ешками, или словесного поноса под коксом: может, это был мой диджей-ветеран Карл или какой-то эдинбургский чел, приехавший на каникулы в Амстик. Насчет того, что Фрэнк Бегби типа стал преуспевающим художником. Я никогда не принимал это на веру, и мое сознание это отвергало. Просто я не реагировал на любые упоминания иво имени. А это была самая бредовая и неправдоподобная с множества баек, чё за ниво травили.

– Что-то вы на блатаря не похожи, – говорит Мелани.

– Я больше социальный работник с функциями тюремного надзирателя.

– И чем же вы на жизнь зарабатываете?

– Руковожу диджеями.

Мелани поднимает брови:

– Я кого-нибудь из них знаю?

– Самый мой известный – диджей Техноботан.

Фрэнк только лупает глазами, чего не скажешь о Мелани.

– Надо же! А я о нем слышала. – Она поворачивается к Франко: – Рут ходила на его концерт в Лас-Вегасе.

– Да, у нас контракт в отеле «Уинн», ночной клуб «Саррендер».

– «Входишь и выходишь из жизни моей, ты разрываешь мне сердце, ей-ей…» – Мелани вполголоса напевает последний хит диджея Техноботана, или Конрада Аппельдорна.

– Я за эту в курсах! – заявляет Франко с неподдельным интересом, и звучит это очень по-литски. Он смотрит на меня, как будто впечатлен. – Молоток.

– Есть еще одно имя, которое вы, возможно, знаете, – решаюсь вставить. – Помнишь Карла Юарта? ЭН-СИН? Звездил в девяностые или, точней, больше в нулевые? Тусил с Билли Бирреллом, боксером?..

– Угу… а это не тот типа альбиносик, корефан Джуса Терри? Тот пацик стенхаусский?

– Угу. Он самый.

– Так он еще диджеит? Ничё за ниво щас не слыхать.

– Угу, перекинулся на саундтреки для кин, но разбежался со своей тёфанкой, черная полоса у чела, и подставил Голливуд с музоном для крупной студийной киношки. Больше не может получить левака для кин, ну и я уговарюю иво в диджеи вернуться.

– Ну и как оно ничё? – спрашивает Фрэнк, а Мелани поглядывает то на него, то на меня, как будто смотрит теннисный розыгрыш.

– Не айс, – признаюсь, хотя говно и то лучше.

У Карла пропала тяга к музыке. Я можу тока вытащить пиздюка с постели и поставить за пульты. Как тока сейшен кончается, водяра рекой и ебля с пляской, ну и меня частенько в водоворот затягует. Как вчера в Дублине. Када я был промоутером в Амстердаме, то держался в форме. Каратэ. Джиу-джитсу. Пахал как вол. Щас такого уже нет.