132 (СИ) - Шнайдер Анна Страница 3

— Чтобы я больше не слышала от тебя имя этого человека, — строго и почти торжественно заявила мама. — Нервы только треплешь и мне, и себе. Он нам столько горя принёс, а ты… Не смей вспоминать!

Я не ответила. Просто положила трубку.

6

Минуты текли медленно, складываясь в часы, а я всё сидела на лавочке.

Вновь позвонил Влад, и я сообщила ему, что решила прогуляться, проветрить мозги. Он знал, что в последнее время меня одолевала депрессия из-за неудавшихся попыток сделать ЭКО, на которое я возлагала большие надежды, поэтому не слишком удивился. Только попросил быть осторожнее и слишком поздно не возвращаться.

А я вертела в руках мобильный телефон и всё никак не решалась позвонить Нине — единственной своей подруге, оставшейся со школы. Остальные одноклассники до сих пор настолько принимали меня в штыки, что я даже не появлялась на встречах выпускников — знала, что меня там видеть никто не захочет.

Да, я общалась только с Ниной. Хотя у нас был длительный период охлаждения — как раз тогда, в конце пятого класса, — но потом она словно оттаяла и вновь начала разговаривать со мной. Однако случившееся никогда не обсуждала.

И я, по правде говоря, не знала, в курсе ли она того, о чём я спрашивала маму. Но попытаться определённо стоило. Только не по телефону — после разговора с мамой я осознала, что мне проще будет встретиться с Ниной, чем пытаться выдавить из неё информацию, не видя её лица.

Мне почему-то было важно именно это — видеть лицо.

Нина согласилась пересечься легко и быстро, заявив, что если у меня какой-то вопрос, то я могу зайти к ней в течение двух часов — после она с сыновьями отправится на карате. Я лишь завистливо вздохнула, услышав эту ремарку. Нина была счастливой матерью двоих шебутных близнецов шести лет от роду, и вся её жизнь крутилась в основном вокруг них. Муж периодически заикался о том, что хочет ещё и дочку, но Нина пока держала оборону, заявляя, что это случится не раньше, чем мальчишки станут более самостоятельными.

До Нины я добиралась полчаса, трясясь в стареньком трамвае. Мне повезло: в своём бесцельном блуждании я умудрилась подойти к скверу, возле которого была удобная остановка общественного транспорта, поэтому в назначенное время я уложилась. Не знаю, что бы стала делать, если бы не успела… Наверное, ждала бы Нину у подъезда до возвращения.

Дома у подруги я была несколько раз, и каждый раз поражалась тому, какой там бедлам. Нет, всё было чисто, просто разнообразные игрушки, особенно детали от конструктора, находились здесь повсюду, и нужно было постоянно смотреть под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь пластмассовую штучку и не грохнуться. Нина даже шутила: мол, посмотри хорошенько вокруг — ты точно хочешь ребёнка? Я на это лишь улыбалась. Меня не смущали никакие трудности материнства — только бы оно наступило.

И на самом деле желанная беременность была единственной причиной, по которой я сейчас поехала к Нине. Мне не хотелось ничего спрашивать, вспоминать и копаться в прошлом, совсем не хотелось. Если бы я могла, последовала бы совету мамы, как следовала ему долгие-долгие годы.

Однако я почему-то поверила этой слепой женщине. Может, потому что подсознательно понимала… То, что она сказала, может быть правдой.

— Проходи, Вик. — Нина за руку втянула меня в квартиру и улыбнулась. — Рада тебя видеть. Разувайся и иди на кухню, чаю попьём. Мальчишки пока у себя в комнате, так что у нас есть немного времени… Ну, я на это надеюсь.

Нина, поставив передо мной тапочки, ушла в сторону кухни — видимо, ставить чайник, а я, быстро сняв верхнюю одежду и переобувшись, помыла руки и отправилась туда же.

Подруга хлопотала возле стола, умудряясь одновременно протирать его и расставлять чашки, сдвигая к краю кучу разноцветных металлических машинок.

— Федя и Мишка с утра пораньше тут гонки устраивали, — проворчала Нина, вздохнув. — Пока я квартиру пылесосила, безобразничали. Я их отругала и они, вон, затихли, сидят у себя, гараж собирают. Ох, дурдом… Какое печенье будешь — овсяное или миндальное?

Я была не уверена, что смогу хоть что-то проглотить, и потому ответила:

— Можно просто чай, Нин.

— Хм… — Подруга, задумчиво нахмурившись, повернулась ко мне, вгляделась в лицо. — Что с тобой, не пойму? Странная ты какая-то. И чего на пороге застыла? Садись в уголок, там уютнее.

Я, чувствуя, как стремительно холодеют ладони, подошла к дивану, опустилась на сиденье, всё не решаясь сказать, зачем приехала. Слишком уж хорошо понимала: как только я озвучу свой вопрос, хорошее настроение Нины как ветром сдует.

Она налила нам обеим чаю, поставила на стол вазочку, в которой лежали два вида печенья и какие-то конфеты, села рядом со мной, сделала большой глоток из чашки и, покосившись на меня, легко, полушутливо толкнула локтем в бок.

— Что-то мне тревожно уже, Вика. На тебе реально лица нет. Надеюсь, никто не умер.

— Я…

Сглотнув, я осознала, что дольше тянуть время невозможно.

— Я не знаю, умер или нет, — почти прошептала я, поёжившись. — Нин… скажи… где сейчас Алексей Дмитриевич?

Нина, в этот момент потянувшаяся за печеньем, резко уронила руку на стол, развернулась ко мне всем корпусом — и от выражения её лица я непроизвольно вздрогнула.

— Чего это ты про него вспомнила? — слегка презрительно произнесла подруга, глядя с таким подозрением, что меня сразу затошнило. — Не поздновато?

Мне захотелось залезть под стол.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Собственно, тогда, двадцать с лишним лет назад, я постоянно так и делала, столкнувшись с полнейшим игнором со стороны собственных одноклассников.

И не только с игнором… Похожее презрение, что я видела сейчас в глазах Нины, сопровождало меня до самого выпуска. Я просила маму перевести меня в другую школу, но она только пренебрежительно фыркала и заявляла, что нечего убегать от проблем, и вообще — я во всём права, а остальные, не принявшие мою правду, дураки.

— Нин… — с трудом проговорила я, пытаясь согреть озябшие пальцы кружкой с горячим чаем. — Можешь просто ответить на вопрос? Пожалуйста. Это важно.

Она вздохнула, протяжно и тяжело, отвела взгляд, сделала ещё глоток из чашки, будто раздумывая, а затем сказала с холодком в голосе:

— Он жив. Тебе этого будет достаточно?

Я ответила прежде, чем успела задуматься над тем, что именно говорю.

— Нет.

— Ещё что-то надо? — Усмешка на лице Нины была горькой. — Но больше я не скажу.

— Почему?

— Ты издеваешься?! — Она возмущённо на меня посмотрела. — Ты уже один раз испортила ему жизнь. Хочешь ещё разок?!

Этими словами Нина будто плеснула мне в лицо кипяток.

Щёки загорелись, глаза я зажмурила — их как будто кто-то пытался ножом из меня вырезать, — а в груди стало тесно и больно.

И я вновь не могла дышать.

7

Сколько мы так просидели, не знаю. Нина молчала, да и я тоже. Только она продолжала пить чай, а я до сих пор не сделала ни глотка.

Отвернувшись к окну, я иногда пыталась открыть глаза, но их по-прежнему резало — и я опять жмурилась, пытаясь собраться с мыслями и найти хоть какие-то слова.

Хоть какие-то!

Но нашла, наверное, не те.

— Почему ты… нет, почему вы все — все! — поверили ему, а не мне?

— Потому что это было очевидно, — ответила Нина, но уже без агрессии. — Вик, для чего ты завела этот разговор? Тебя спустя столько лет вдруг начала мучить совесть?

— Подожди… — Я стиснула ледяные руки на коленях. Что же тут так холодно? Может, у Нины до сих пор не топят? — Я хочу понять. Ведь было следствие… Суд… Приговор… Его признали виновным… Но вы тем не менее…

— Следствие, суд, приговор, — хмыкнула Нина. — Ты как с Луны свалилась. Никого не интересует правда, особенно если дело касается подобной статьи. Сажают всех без разбора. Никто даже разбираться не стал, было что или не было. Зачем? Им там премии и звания дают не за правду, а за посадки, понимаешь? Чем больше народу посадили — тем больше премий получили. И плевать, что кроме твоих слов, у них на Алексея Дмитриевича ничего не было.