Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова Страница 30

— За водкой, что ли, собрались? — спросил он, причем спиной.

— За водкой! — от неожиданности и простоты такого вывода сразу же признались мы.

— А ну, поворачивай, на хрен, оглобли! — так же просто ответил он.

— Это почему? — спросил Вовка, и мы поняли, дальше нам хода нет.

— Да по кочану! — остроумно ответил мужик, не оборачиваясь. Потом почувствовал, что мы не уходим, повернулся к нам и очень внимательно нас оглядел. — Да житья нету от таких паразитов! Неужто вам в Москве водки мало? Самим тут не хватает, так нет, повадились к нам ходить, все подчистую выгребаете! У-у-у! Всех бы вас скопом в этом пруду перетопил, дачники хреновы!

Он злобно сплюнул, отбросил в камыши окурок, закинул удочку и стал смотреть на поплавок.

— А мы не дачники! — сказал Вовка.

— Да, мы не дачники! — повторил Балаган.

— Ага, будут мне еще тут плести, не дачники они! Неужто я по вашим харям московским дачников не признаю! — снова спиной заговорил этот рыболов-спортсмен. Даже плечами пожал от возмущения.

— Мы не дачники! — звонким от волнения голосом почти крикнул я. — Мы — ПИОНЕРЫ!!!

— Пионеры? — с недоверием обернулся мужик, опять изучающе посмотрел на нашу троицу, вдруг лицо его засветилось от радости, он бросил удочку и подскочил к нам. Причем, помимо богатырской спины, он и рост имел характерный — метра два, не меньше. На голове у него под капюшоном оказалась туристская кепка с пластмассовым козырьком. На вид ему было лет двадцать пять — двадцать семь, такой серьезный мужик с квадратной будкой и трехдневной щетиной.

— Да почему же сразу не сказали, что пионеры! Пионеры — совсем другое дело, пионеры — это нормально!

Мужик почесал в затылке, некоторое время о чем-то размышляя.

— Ну, вот что, пионеры, пошли вместе в магазин, а то все одно вам тут без меня не продадут.

Он шустро смотал удочку, взял пустое ведерко и решительно зашагал по тропинке. Мы переглянулись, но делать нечего, пошли за этим, с удочкой. Интересно, кто таков?

Словно услышав наши мысли, мужик остановился и представился, сказав, что его все зовут Сергунька и живет он тут с самого своего рождения, а по молодости к нам в «Дружбу» захаживал на танцы, но вел себя смирно, пионеров и вожатых почти и не колотил.

Ну а мы ему рассказали, что водка нам нужна для того, чтобы накрыть поляну на завтрашнее мое совершеннолетие.

— Ого, вот это правильно, это по-нашему, я когда паспорт получал, вся деревня три дня гудела так, даже из Истры милиция приезжала! — радостно сообщил Сергунька. — А когда меня в армию провожали, так вообще! — махнул он рукой и засмеялся. — Под утро сеновал у соседа запалили!

Интересно, если завтра и мы начнем гудеть так, что к нам в лагерь прикатит милиция из Истры, а еще запалим, к примеру, клуб, то будет ли понятно, согласно теории Мишки Радиобудки, каким мужиком я стану?

Около магазина уже стояла небольшая группка аборигенов, и по тому, как они стали втягивать головы в плечи и отводить взгляд при нашем появлении, мы поняли — Сергунька в своей деревне человек авторитетный.

Мы вошли в магазин, который оказался маленькой черной избушкой без вывески. Очередь состояла из одних мужиков, а ассортимент очень простой, лаконичный. Водка «Русская» по четыре двенадцать, папиросы «Север» и «Беломорканал», черный хлеб да томат-паста в больших железных банках. Бесцеремонно отодвинув от прилавка односельчан, Сергунька поинтересовался, сколько водки нам нужно. Получив ответ, что нужно четыре, он пару минут прикидывал в уме, беззвучно шевеля губами, а потом произнес:

— Значит, так! Берем шесть, нет, берем шесть и чекушку и культурно у меня посидим!

— Да у нас денег только на четыре! — попытались было отвертеться мы, понимая, что через десять минут начнется тихий час, и если нас засекут, то неприятностей получим выше крыши.

— На четыре? — переспросил Сергунька и опять зашевелил губами. Причем народ в очереди безмолвствовал, как в драме Пушкина «Борис Годунов».

— Значит, нам червонца не хватает! — после пяти минут подсчетов заключил Сергунька. — Ну, это я мигом!

И действительно, за полминуты насшибал у стоящих в очереди мужиков требуемую сумму, для чего ему пришлось обобрать и тех, кто стоял на улице.

— Здорово, Зойка! — обратился он к продавщице, толстой разбитной бабе, которая все это время за нами наблюдала.

— Здорово, Сергунька! — ответила та. — Как поживаешь, а то мы с утра не виделись!

— Как на роду написано, так поживаю! — подмигнул он. — Беру что ношено, ебу что брошено! Дай-ка нам с моими друзьями шесть белых и чекушку!

— И что за друзья у тебя, Сергунька! — насмешливо сказала Зойка. — Уж больно молодые, у них, поди, и паспорта-то ни у кого нет, да где ты себе таких друзей только находишь!

— Молчи, Зойка, есть у них у всех паспорта, ты лучше на своих друзей посмотри! — обернулся он к стоящим в очереди мужикам, которые сразу угодливо заржали. Видимо, у Зойки этой друзья и вовсе никудышные. — Вот лучше удочку мою с ведром постереги до завтра!

Зойка решила не ввязываться в полемику, а, быстро подсчитав все наши деньги, споро вытащила из ящика шесть бутылок водки. И не успел я подумать насчет того, что чекушек нет никаких и в помине, как она тут же нам эту чекушку организовала, ловко поддев зубами пробку у седьмой бутылки и перелив ровно половину в другую, пустую. Обе уполовиненные бутылки она заткнула свернутой газетной бумагой и одну из них протянула мне.

— Ты смотри, паренек! — негромко сказала она, видя, что Сергунька уже вышел из магазина. — Вы с ним того… поосторожней, контуженый он у нас, чудить любит!

Из магазина мы выходили целой процессией, впереди Сергунька, за ним Балаган, потом Вовка, причем каждый нес по две бутылки, а я — замыкающий, и у меня лишь одна, да и то ополовиненная. Догнав Вовку, я шепнул ему то, что сказала мне продавщица, а он в свою очередь передал это Балагану, таким образом, когда мы подошли к Сергунькиной избе, каждый из нас был готов ко всякого рода неожиданностям.

Избенка была совсем маленькая и какая-то кособокая, бурьян на огороде рос по самую крышу. У избы не было крыльца, а дверь вела прямо в единственную комнату безо всяких там сеней. Пропустив нас вперед, Сергунька зашел последним. Ловушка, таким образом, захлопнулась.

Внутреннее убранство состояло из лежанки, грубо сколоченного стола, вокруг которого стояли табуреты, сундук и тумбочка, на которой находилась разнокалиберная посуда.

— Садись, мужики! — подбодрил нас хозяин. — В ногах правды нет!

Мы поставили все наши бутылки на стол, а я, подумав секунду, все-таки отделил наши четыре от тех двух с половинкой. То есть с четвертинкой.

— Слышь, брат! Ты на этот не садись, он того. сломанный! — упредил меня Сергунька и отодвинул к стене шатающийся табурет. — Вот, падай сюда! — великодушно подтащил он к столу сундук. — Тут жена моя пасть раскрыла, так я ей по кумполу этим табуретом звезданул, башке хоть бы хны, а мебель поломалась! — радостно заржал он.

Мы тоже было заржали, но не так весело, а переглядываясь друг с другом, думая лишь о том, как бы поскорее удрать.

— Так, что у нас тут за закусь? — сам себя спросил Сергунька, встав на карачки и шурша чем-то в тумбочке.

Я расположился на сундуке и увидел прямо перед собой висящий на бревенчатой стене фотографический портрет хозяина дома. Сергунька был запечатлен в военной форме с лихо заломленным беретом десантника.

Пришлось показать глазами на этот портрет Шурику и Вовке, они сидели к нему спиной. Налюбовавшись вдоволь, они оба, как по команде, повернулись и произнесли беззвучно: «П….ц!»

Тут Сергунька вытащил наконец-то какую-то подозрительную рыбу, завернутую в газету, составил на стол разные емкости: стопку, жестяную кружку, две фаянсовых чашки, причем у обеих были отколоты ручки. Мне же достался граненый стакан в подстаканнике, на котором была изображена Спасская башня со звездой. Такой же подстаканник был когда-то у моего дедушки Никиты в квартире на улице Грановского.

Сергунька скинул с себя плащ-палатку, оставшись в короткой десантной тельняшке. На одном плече у него была наколка в виде парашюта с надписью «ВДВ», а на другом «ДМБ-73». Его бицепсы сделали бы честь любому бодибилдеру современности.

— Ну что, мужики! — разлил он первую бутылку без остатка. — Поехали! За ВДВ!

Мы и поехали. Водка сначала никак не хотела вливаться, я ее туда, а она наружу, но через полминуты сдалась. Потом я прислушался к ощущениям. Ничего особенного, правда, обострились переживания, что уже тихий час вовсю идет, и если наше отсутствие обнаружит Толик Либеров, еще, считай, пронесло, если Чубаровский, то полбеды, а если Мэлс Хабибович, тогда пиши пропало. Эх, надо было Вадика Калмановича предупредить, он бы наплел с три короба, он умеет.