Алексей Колышевский - Секта-2 Страница 30

Игорь осторожно взял реликвию в руки. Довольно тяжелое, не менее трех килограммов весом, копье имело в длину около пятидесяти сантиметров и состояло из однородного кованого наконечника, напоминавшего своею формой рыбу, полого в середине ближе к верхушке, куда вставлен был не то штырь, не то гвоздь, держащийся в копье с помощью четырех проволочных узлов. Посередине копье перехватывали золотые ножны, надетые поверх таких же, но серебряных. Из-под ножен выходили два боковых лезвия, которые также крепились проволокой к трубчатой сердцевине и нижними концами своими упирались в основание-ограничитель, служащий в этом боевом оружии для совершенно определенной цели – не позволять копью при ударе проходить слишком далеко и, пробив тело жертвы насквозь, застревать в нем. После основания продолжалась трубчатая, все более расширяющаяся сердцевина, куда ранее было вставлено древко. Материал копья был ржавого оттенка, но при этом вовсе не ржавым. То был естественный цвет небесного металла, закаленного холодом космоса и жаром атмосферного трения метеорита, найденного Моисеем в Ливийской пустыне три с половиной тысячи лет назад.

Но вот что странно! Как и в случае с поддельным «Евангелием от Иуды», Лемешев, взяв в руки копье, чего-то особенного – тепла ли, холода, импульсов, месмерического состояния, в которое он погружался всякий раз, дотрагиваясь до вещи, имевшей подлинный магический смысл, – сейчас не испытал. Игорь прекрасно помнил свои ощущения в тот момент, когда много лет назад, во Флоренции, на площади перед палаццо Веккио он, прикоснувшись к мраморной ступне Давида, увидел двор мастерской и низкого, коренастого скульптора с перебитым в детстве носом, одетого в перепачканную краской блузу и пыльные сандалии. Тот стоял перед почти готовой уже статуей и, сложив на груди руки, смотрел в глубь двора, откуда направлялось к нему пышное посольство. Впереди своей свиты выступал человек с необычайно одухотворенным лицом и царственной осанкой. «Мой дорогой сеньор Буонарроти, – не сказал, а почти пропел этот вельможа, – я вижу, что дела твои продвигаются и вскоре твой Давид встанет на защиту нашего города и всей страны. Эта статуя достойна новой Римской базилики». И Микеланджело покорно склонил голову перед герцогом Лоренцо Медичи, прозванным Великолепным, и улыбка, вызванная похвалой этого мецената и добряка, играла на губах художника…

А здесь ничего похожего. Лишь обычный холод металла, его увесистая тяжесть, фактурные выщербинки на поверхности, металлический штырь в середине наконечника, разительно отличающийся грубыми формами своих граней и волнистой искривленностью от самого копья – симметричного и гладкообтекаемого. Вот, пожалуй, лишь этот штырь – или гвоздь… Игорь уловил исходящее от него слабое тепло, осторожно прикоснулся к металлу тремя пальцами, и немедленно в голове его раздался мученический стон человека, правая рука которого была этим гвоздем прибита к нагретому солнцем дереву креста. Так вот откуда взялся гвоздь!

– А не подделка ли это? – Игорь испытующе уставился на Мастера, впервые встреченного им масона-революционера, по сути антимасона. Нет, он определенно не врет, иначе Лемешев обязательно почувствовал бы фальшь. Его внутренний детектор лжи был в сотню раз точнее любой электронной машины, запрограммированной на стандартные ответы испытуемого. Быть может, он сам находится в неведении относительно подлинности копья?

– Гвоздь настоящий, я видел это, – продолжал Игорь, – я слышал голос того, кто страдал. Но я не чувствую ничего, держа в руках копье, хотя вполне допускаю, что, будь оно подлинным, я смог бы увидеть так много, что от избытка впечатлений у меня сейчас наступило бы кислородное голодание.

– И тем не менее оно подлинное. – Мастер с неожиданным ожесточением почесал за ухом, отчего на мгновение стал похож на лохматую собаку. – Это не сфабрикованные записи Иуды, которых никогда не было, это истинная реликвия. Просто, после того как она побывала в руках некоего человеческого существа, которому не должна была принадлежать, кто не имел ни малейшего права использовать ее, сила копья – как бы вам объяснить? – перестала исходить из него. Копье словно закрылось! Понимаете? Поэтому вы чувствуете тепло гвоздя с распятия, который был вставлен в копье спустя несколько столетий после Голгофы, а силу самого копья не дано узреть даже вам с вашим невероятным даром. Оно точно спит глубоким сном, будто находится в анабиозе. И должно произойти нечто совершенно невероятное, для того чтобы сила его вновь ожила.

– Что же должно произойти? Неужели что-то схожее с тем, что произошло две с лишним тысячи лет тому назад на Лысой горе? Но ведь это невозможно, немыслимо! Для этого, да не покажутся мои слова банальностью, придется буквально ожидать второго пришествия! А это событие, сами знаете, случится, нет ли – никому этого не дано предвидеть. Множество ложных Иоаннов Крестителей верещат всяк на свой лад, и невозможно распознать среди их шума голос настоящего Предтечи. Пророков, подобных тем, что ходили по земле в древности, сейчас нет. Тогда получается, что это просто бесполезный кусок железа?

– Нет, все обстоит иначе. Для того чтобы копье, так сказать, вернулось, необходима очень мощная прямая магия. Нужна кровь человеческая.

– Вы имеете в виду, что им нужно кого-то убить? – Игорь задал свой вопрос, стоя возле написанной в манере Дали картины, изображающей святого Антония. Однако в отличие от Антония Дали этот не держал в руке креста, собираясь решительно противостоять смертным грехам, а заслонялся от них ладонью, уставший и побежденный. Грехи одержали победу над аскетом, и святой в бессилии капитулировал.

– Вовсе не обязательно непременно убивать. Достаточно лишь, что называется, пустить кровь. Но здесь сложность в другом. Кровь должна принадлежать перелицованному человеку. То есть некоему…

– Не стоит мне объяснять, – впервые за всю их долгую беседу резко оборвал старика Игорь, – я прекрасно осведомлен о предмете. Иными словами, копье, отведавшее крови перелицованного, вновь обретет силу и передаст своему обладателю право на очень соблазнительные привилегии в виде, например, безграничной власти и победы во всех сражениях, как это было с самим Моисеем?

– Именно так, – с поклоном ответил Мастер, – нужно лишь выполнить невыполнимое, найти перелицованного человека, а это будет сделать посложнее, чем вылепить и оживить глиняного Голема.

Лемешев ничего не ответил на это. Мысль его переместилась в недалекое прошлое, в крошечную деревеньку с немудреным на первый взгляд названием Затиха, во двор обнесенного каменной изгородью особняка, покрытый белым песком, в ту лунную ночь, когда Лилит, первая жена каббалиста Адама, проклятая и изгнанная им, превратившаяся в демона, приняла облик милой провинциальной девчушки и чуть было не выпила всю душу по капле из того паренька… Как же его звали? Герман? Да, да, точно, Герман. Не вернись он тогда с дороги, словно ужаленный предчувствием, парень представлял бы собой пустую мертвую оболочку, а душа его была бы сожрана этой отвратительной вязкой нежитью, способной жить среди людей, изменяя свое обличье. Игорь тогда отбил у Лилит ее добычу, и она, с богохульными проклятиями обратившись в скользкую белую тварь, быстро поползла прочь, к полуразрушенным домам, что в два ряда выстроились вдоль единственной в этой мертвой деревне улицы. Лишь Дагон мог находиться там без всякой опаски, лишь он был в тех местах полностью живым человеком в отличие от населяющих затихинские гнилые избы тварей. Вернуть Германа к жизни у него не получилось: душа, раненная зубами дьяволицы, соединившись с астральным телом, унеслась прочь, а не умерщвленное до конца тело физическое Игорь собственноручно поместил в гроб и запер в подполье одного из домов вместе с подходящей компанией. Лишь много позже, во время выхода в параллельный духовный мир, он увидел и сцену бутафорских похорон, и Настю, выглядевшую в четвертом измерении совершенно так же, как и в обычном мире, и ему стало жаль ее изломанной по вине мужа-негодяя судьбы. Тогда, визуализировав до предела, до схематичности ее будущее, он увидел, как дороги ее и Германа вновь сходятся. Первая мысль была о том, что, быть может, это будущее уже не имеет отношения к материальному миру, что это он, Игорь Лемешев, запутался в гранях бриллианта Акаши – великого мира образов, окружающего землю незримым восьмым слоем атмосферы, за которым открывается бесконечность, что это только кажется ему, чей мозг перегружен и давно работает на пределе возможностей. Но оказалось, что все вполне предопределено и встреча Германа и Насти непременно произойдет. Лишь тогда Игорь понял, что благодаря вмешательству Лилит душа, раненная ею, нашла себе новое телесное пристанище. Вот почему, услышав сейчас рассуждения Мастера о невозможности столь редкой во все времена находки, как перелицованный человек, то есть человек, с изначальной душой которого слилась чужая душа, Игорь спокойно вспомнил эту историю и понял, кого ему следует привлечь для решения поставленной перед ним задачи.