Захар Прилепин - Грех и другие рассказы Страница 30

Мы много разговаривали с бабукой, она играла со мной и пела мне, и я тоже сильно ее любил; но все, что так живо помнилось, — отчего-то сразу рассыпалось, ни одно радостное происшествие из близкого прошлого не становилось живым и теплым, и дворники со скрипом разгоняли воспоминания с лобового.

Дорога плутала в муромских лесах.

Бессчетно встречались малые речки, покрытые льдом, и деревни без единого огонька.

Хотелось встретить хотя бы светофор — чтобы он помигал приветливо, — но кому здесь нужны светофоры, кроме меня.

Машина шла ровно, хотя дорога, я видел и чувствовал, была скользкая, нечищеная и песком не посыпанная.

Через несколько часов я выехал к развилке — мой путь перерезала четырехполосная трасса. И здесь наконец я увидел фуру, которая шла слева, и мне было радостно ее видеть, потому что не один я в этой мерзлоте затерян — вот, пожалуйста, дальнобойщик жмет на педаль.

«Пустой едет, поэтому не боится ни ГАИ, ни черта и тоже, быть может, рад меня видеть...»

Так думал я, рывками нажимая тормоз, чтобы пропустить фуру, но дорога не держала мою машину, колеса не цепляли асфальт. И даже ветер, кажется, дул в заднее стекло, подгоняя меня, подставляя мое тело, заключенное в теплом и прокуренном салоне, под удар.

«Ивау! Га!»

«Доброе утро, пап...»

Я рванул рычаг скоростей, переставляя с «нейтралки» на вторую, потом немедля на первую — пытаясь затормозить так. Машину дернуло, на мгновенье показалось, что она сбавила ход, но я уже выезжал на трассу и смотрел тупо вперед, в пустоту и опадание белоснежных хлопьев. Слева в мое лицо, отражающееся безумным глазом в зеркале заднего вида, бил жесткий свет.

Дальнобойщик не стал тормозить, а вывернул руль и мощно вылетел на пустую встречную. Фура, громыхая и взмахнув огромным хвостом прицепа, проехала у меня пред глазами, быть может в полуметре от моей машины.

Когда взметнувшая облако снега громада исчезла, я понял, что все еще медленно качусь. И мягко покачиваю рулем, словно ребенок, изображающий водителя.

На первой скорости я пересек дорогу. Дальнобойщик около ста метров ехал по встречной, а потом свернул на свою полосу, так и не остановившись, чтобы сказать мне, что я... Что я смертен.

Я приоткрыл окно и включил вторую скорость. Затем — третью и почти сразу — четвертую.

Иными словами...

Стихи Захарки

По верховьям деревьев бьет крыльями влага,наклоняет лицо задышавшая зелень,соловеет слегка чернота мокрых ягод —их дожди укачали в своей колыбели.

В отраженье меж век, распросоньем расколотых,был туман; и земля, и сырая смородина,и трава под ногами, рябая от холода,приласкались ко мне, притворяясь, что — Родина.

Я жил уже не раз,но больше жить не смею.То чувственная страсть,то вздорная идеядожить мешали мне,дособирать все крохи.И нежил сладкий снегеловые дороги.

Прости мне, отче, чтоя не имел желаньяловить горячим ртомпоследнее дыханье.Судьбы дар, как ни жаль,я не берег, не ластили жизни не держалза скользкие запястья.

Не сетуя, не злясь,я опадал неспелым.Душа в который разлегко прощалась с телом.От столь коротких встречи частых расставанийвместить не в силах речьвремен и расстояний.

Я жил так часто, чтозабыл места и числа.И вспоминать о томздесь не имеет смысла.На войнах мировыхне успевал стареть я —погиб на двух из нихи попаду на третью.

Как ногти вырастают после смерти,вот так же чувство мое к вам,со всею подноготной грязью,по истеченьи срока жизни,движенья своего не остановит.

Не бойтесь — если осень будет долгой,она не будет вечной;впрочем,вот этого и нужно вам бояться.

Декабрь с обезображенным лицом,и я с заледеневшими руками,и вы, замешана на запахе сирени,и с волосами цвета мокрых вишен,и с прочей дурью,прочей дрянью,прочей ложью.

Лечиться хотел — поздно:пропали и кашель и насморк.Щенка назову Бисмарк,шампанским залью астры.К безумию путь близокв январский сухой полдень.

На елках снега созрели.Пойдем их сбивать ночью?Так неизъяснимо милосмотреть на твои ножки,что, если смотреть мимо,теряется смысл зренья.

Должно быть, ты стала лучше,такой я тебя не помню.Не знать бы совсем, но поздно.А если прижать ладоник глазам и, убрав, на звездывзглянуть — то они как люстры.

Все строки смешал — толку.С таким же успехом можношнурки на ботинках спутать.Нет сна. В закоулках мозгавсе ты; и, считая минуты,сбиваюсь к утру только...

еще я растерялценность своего словатак часто признаваясьв неживыхвыдуманныхмертворожденных чувствах —растерялза что и был наказанодиночествомв очередном ледяном январесольюпустым горизонтомснегомсиплым голосомодиночествахандры небритый лешийтоски зеленый уголслова-то все какиеникчемные

это ничего

завтра утромдевочка с ленивой улыбкойпосмотрит на меня в трамваея ей не понравлюсьно что-то ее заинтересуетперед выходом из трамваяона обернется еще рази мы встретимся глазами

на улицедогнав еея скажув моем доме много скучных книгеще у меня есть наручникии несколько денег на бутылку пивая поэт и к тому же умеюиграть на гитаре Вертинского(ваши пальцы пахнут ладаном)я могу сыграть тебе про пальцы

Я все еще надеюсь: как ребенок,разбивший вазу, в ужасе притихший,желает, чтоб она сама собоюсрослась и примостилась на серванте.

Читая книги, все еще мечтаюи все еще уверен в том, что жизньи смерть между собою разрешатсяи я — один — останусь ни при чем.

Я все еще надеюсь. И надеждане ластит, а скорее чуть горчит.

и на невольничьем рынке Древнего Римагде пахнет так что порой тошнитна шумном и диком рынкесын патрициявзбалмошный и самолюбивыйброжу с мальчиком-слугой

и ты тамв толпе рабынь на продажугрязная и злаяотворачиваешься и закрываешь глазано я же видел тебя спустя две тысячи летя узнал тебя сразуи купленная мнойты единственная кто имеет правовходить ко мне по утрамкогда я еще сплюты приносишь мне ягоды и сокиа из всех мыслимых на земле огорченийменя мучает только однокогда вишневая косточкапопадает на передние зубы

Белые сны

Июль был смугл, но август бел,и белы были сны.Весь мир бледнел или седел,как будто белены поел.И было нам не по себеот этой белизны.

Как привидение бела,прикрывшись скатертью,ты, кошкой выгнувшись, спалаи, просыпаясь, мило зла,проклятья комарам слала,смешно и матерно.

Во сне кружилась головаи что-то давнее.Дышала ты едва-едва,нещадно растрепав диван,вчерашний выветрив дурмансвоим дыханием.

Ладонь твоя мою звала,как птица ищет корм,как жаждет дождь иссохший злак,я руку дал, хоть ты спала,свою ладонь в мою вплелаи нежно, и легко.

В беспепелье тобою выжжен,вживался в трепет глаз.В любви тобой —в болотной жиже,в любви твоей — в небесной выси.И в линиях судьбы и жизнистекался пот у нас.

От ветра дым паникадильныйпроник в раскрытое окно.А птицы по столам ходилии наше выпили вино.

Я потерял спички. Коробок потерял, говорю.Потерял ощущение бренности, гибельностибытия.Наглый, словно сорняк, стою на мокром ветру.Счастье, как ты велико. Куда мне спрятать тебя?Нет ощущенья холода, слякоти. Пеленаветра, тумана и снега не настигает меня.

Что-то крошится в ладонях. Кажется, это зима:бесится, но не слышна, будто в немом кино.Не принимаю к сердцу. Не научусь принимать.Очень хочу принять, но сердце, как тот щенок,глупо сидит в углу, в лужице на полу.То он полижет живот, то он почешет скулу.

Сердце, где ты и что ты? Ты что же, вовсе нигде?Не знаю твое биенье, не чувствую тяжесть твою.Господи, строгий Боже, как же ты не доглядел,что я стою, улыбаясь. Даже что просто стою.Нет ощущения времени. Теплый, безумный,живой,вижу сплошное счастье. Куда мне столько его.

Стыло, я знаю, стыло. Я знаю и не могувпустить в себя хоть на атом черную синеву —гарью пропахший вечер — город в грязном снегу —гибельность этого сердца — этого ветра звук.Я не умею больше не миловать, не корить.Что мне просить у Бога? Разве что прикурить.

Если в электричке,сидя друг против друга,мы прижмемся к обмороженному стеклу щекамиипостараемся соединить губы,то на стекле останется бабочка,ана наших щеках рисунок пальцев всехжелавших узнать, куда едем.

Я не ведаю, что творю,я тебе о любви говорю.В светофорах мигающий красный.Этой ночью дурною, заразнойконтиненты идут ко дну.Разве я при этом усну...

В светофорах мигающий свет.Пропускаю помеху справа,пропускаю целые главы.А конца в этой книге нет.Как в бреду, улетаю в кювет...

Ах, мигающий красный... алый...темно-розовый... огневой...Словно сердце, движенье встало.Бледный месяц, как часовой,опаленная тень краснотала...Дать понять им, что я живой.

Я не ведаю, что творю,я тебе о любви говорю.Ты родная, ты рядом одна,Ты мне тысячу лет как жена.

Пляс