Мария Метлицкая - То, что сильнее (сборник) Страница 30

Они не открыли двери на стук и вопли соседей – просто задули свечи и, обнявшись, заснули. В доме пахло камином, корицей и плавленым воском. Так за одну ночь у Верки появились муж, дом на Николиной Горе – теперь об этом месте знали все – и прозрачная речка с мелким, светлым песком, и розовые сосны на закате. Да и еще, кстати, неплохая квартира на теперь уже Тверской, временно оккупированная кем-то важным из израильского посольства. «Ну, с этим я быстро разберусь», – подумала Верка.

Немного угнетало ее все же, что Митя – только богатый наследник, а вообще, положа руку на сердце… Все-таки она уважала мужчин при должности. Но и на нем еще рано ставить крест. Зато Митя был веселым и не занудным – легкий человек. И Верка (торопилась, слишком долго она этого ждала) родила подряд двух парней. Оба – вылитые Митька, с котячьими хитрыми физиономиями. Жили они на Николиной круглый год – воздух! – с тихой сероглазой бабушкой, Веркиной матерью, похоронившей пять лет назад своего пьющего и грубого, но любимого мужа.

Тем временем Верка развернулась на Тверской. Все как положено. Поставила тройные деревянные стеклопакеты – шумно, кондиционеры – центр! Ванна под римские термы. Евро!

О том, какого числа и во сколько хоронят Лильку, Верке сообщила та самая Андронова, разыскав ее чудным образом, через Митю. На похоронах Верка с трудом узнавала своих одноклассников: на улице прошла бы – не узнала. Все негромко пересказывали друг другу страшную историю о том, что в последний год жизни Лильку видели у магазина с алкашами, в резиновых сапогах на худых и голых ногах, с вечным фингалом под глазом и разбитой губой. С бомжатником в ее квартире бедные соседи ничего поделать не могли и бедную Лильку уже не жалели, а ненавидели. И их можно было понять. Еще говорили страшные вещи: что пролежала она, мертвая, почти неделю, и все, что было когда-то зеленоглазой и смуглой Лилькой, собирали пластмассовой лопатой в большой черный пластиковый мешок. И закрыли крышкой. Свекрови и Лилькиной дочери, уже взрослой девочки, на похоронах не было.

Верка видела, как всех потрепала жизнь, как все постарели и изменились, за исключением, пожалуй, Андроновой, та выглядела так же, как и двадцать лет назад, – в костюме с бортами и «халой» на голове. И ей все так же можно было дать сорок лет. Впрочем, теперь ей почти столько и было. Андронова говорила какую-то речь, и было видно, что для нее это дело привычное. Она организовала похороны и прибытие одноклассников, а также скромные поминки в кафе у метро, на которые сразу же принялась собирать деньги.

Верка дала двести долларов (Андронова присвистнула), но на поминки не пошла. Задержалась у могилы, положив на свежий холмик белые лилии с нестерпимым ароматом, и, медленно уходя с кладбища, думала про Лильку, самую красивую и благополучную девочку их класса, с такой, казалось бы, ясной и предсказуемой судьбой, такой надежной, как когда-то была сама Лилька. «Это ведь именно ей должен был выпасть счастливый билет», – почему-то с испугом подумала Верка. Ну по всем законам логики, если, конечно, логика была в этой жизни. И еще она подумала, что же такое страшное сотворил кто-то в их роду, какой смертный грех совершил их далекий или близкий предок, за что в течение двух десятилетий была так трагически истреблена эта большая и красивая семья?

В машине Верка покурила, посидела с полчаса, а потом, стряхнув с себя воспоминания, поспешила в центр, на Тверскую. Там все еще шел ремонт, и рабочих без присмотра, конечно, нельзя было оставить ни на день.

Честное слово

Конечно, на эту затею совершенно не было денег. Понятно, что две стипендии, наполовину уже опустошенные, были не в счет. Но эта восхитительная, как им казалось, идея срочно требовала какого-то решения. У родителей брать не хотелось. С ними еще предстояло решать самые трудные вопросы. Но выход, как, впрочем, всегда бывает, нашелся. В который раз выручила Юлька, верная подружка. Она поджидала их на старом, облупленном крылечке травматологии Первой градской. На халат была наброшена курточка – Юлька стояла и покуривала. Посмотрела на них – счастливых, вздохнула, улыбнулась и протянула двадцать пять рублей:

– Ну, с богом, дети мои.

И они помчались на вокзал.

Вечером ей предстоял разговор с матерью. Непростой разговор. Понятно, мать – человек другого поколения, другой формации, но все же времена меняются. Конечно, мать заверещала, заголосила: как это, боже мой, на каком основании, что скажут родственники, какой у него статус и, вообще, как ты посмотришь в глаза тете Томе!

С тетей Томой было как раз проще всего. Она набрала теткин номер и просто спросила, можно ли ей приехать в гости на пару дней. Да-да, я, конечно, буду не одна, нет, не с подружкой – она смущенно рассмеялась.

Мать выхватила трубку и опять заверещала. Но разговор быстро свернулся, и мать растерянно опустилась на стул.

– Ну?! – нетерпеливо спросила дочь.

– Она сказала, чтобы я оставила вас в покое, – тихо произнесла мать.

– Вот видишь! – торжествовала дочь. И уже в дверях бросила: – Да и билеты уже куплены, так что не сотрясай воздух понапрасну. Мы уже взрослые люди. – С этими словами она пошла собирать в дорогу сумку.

Поезд отходил вечером. На перроне вкусно пахло снегом и угольком. Осторожно падали крупные и редкие, похожие на тополиный пух снежинки.

В купе было чисто и сильно натоплено. Счастливые, они уселись у окна, предвкушая большое путешествие. Вскоре в купе зашел попутчик, дядька средних лет, видимо, командированный. Поезд тронулся. Сосед достал плоскую фляжку коньяка и предложил выпить. Она отказалась, а ему было неловко отказать. Она вышла в коридор, он спустя пять минут за ней.

– Обиделась? – спросил он.

Она мотнула головой.

– На что, господи? – не понимал он.

Она молчала.

Потом, конечно, она перестала дуться, они помирились и долго стояли обнявшись и смотрели в окно, где мелькали редкие, одинокие полустанки и темные островки лесополосы.

Когда они зашли в купе, сосед уже спал и прилично похрапывал. Они засмеялись, впрочем, тогда их могла рассмешить любая, самая незначительная ерунда.

– Пропала ночь, – вздохнул он.

Они забрались на верхнюю полку и крепко обнялись.

– Как хорошо, что здесь совсем нет жизненного пространства! – Он прижал ее к себе еще крепче. – Никуда ты от меня не денешься. – И вздохнул: – Хотя бы эту ночь.

Потом они крепко уснули, и разбудил их стук в дверь – проводник принес чай. За окном было светло и, к их удивлению, очень снежно. Картинка изменилась – уже не было темных, мрачноватых российских изб и раздолбанных полустанков. Теперь они видели аккуратные хуторки, чистые будочки обходчиков на переездах, редкие остроконечные башенки костелов, да и лес за окном был прозрачней и реже.

Таллин встретил колючим, похожим на дождь снегом. «Прибалтика», – вздохнули они. На автобусе доехали до тетки – отдаленный новый район, похожий на все новостройки. Тетка уже ушла на работу, ключ, как и договаривались, лежал под ковриком. На столе на кухне лежала записка – ешьте все, что в холодильнике! Она открыла холодильник и рассмеялась: там лежали упаковка сыра, пачка масла и яйца. Тетка верна себе – старая холостячка. Она пожарила яичницу и сварила кофейник кофе. Кофе у тетки всегда самый лучший. Сказывалась ее долгая жизнь в Прибалтике.

Квартира была крохотная, но уютная – диван, два кресла, журнальный столик, много керамики, свечей, льняных салфеток. Во второй комнатке, почти каморке, без окна, стояли гостевой диван и платяной шкаф. Они бросили свои вещи и поехали в центр.

Она водила его по знакомым с детства улицам. Заходили в маленькие кафешки, ели взбитые сливки, пили кофе. Пахло корицей, тмином и воском. Потом они забредали в крохотные лавочки и покупали себе яркие вязаные варежки и носки, какие-то кожаные кошельки и брелоки в подарок, керамические пепельницы и фигурки ангелочков. В рыбном увидели янтарную копченую салаку, дефицитную в Москве, и купили целых два кило.

– Обожремся! – испугалась она.

Потом они набрели на какой-то погребок, где кисло пахло вином, которое наливали прямо из бочки. Вообще, это была явная забегаловка, но все же они сели на темные деревянные лавки, и по соседству расположились люди маргинального вида.

– Как-то здесь… – поежилась она.

– Экзотика все равно, – весело откликнулся он.

Потом они вспомнили, что поздно приходить неудобно – тетке рано на работу, да и надо же с ней пообщаться. Они поймали такси и полетели домой.

Тетка была, как всегда, сурова и немногословна – такой человек. Они сварили картошку и положили на блюдо вожделенную салаку. Тетка достала початую бутылку водки.

– Ничего не ела вкусней! – восторгалась она.

– Тебе сейчас все вкусно, – усмехнулась тетка, – возраст такой.

Ночью они долго не спали – она рассказывала ему про тетку, сестру отца, старую деву. Про то, что та кого-то сильно любила в молодые годы, да не сложилось, и замуж она так и не вышла. Сделала большую карьеру – заместитель директора какого-то комбината.