Энтони Берджесс - 1985 Страница 30

Бев не смог сдержать улыбки, когда, все еще глядя на реющую шестерню, вспомнил, что собственность несовместима с философией труда и что ОК арендует свою штаб-квартиру у арабов. Где было бы ОК без арабов? Нефть, по ценам все более заоблачным, текла от ислама и не давала остановиться промышленности ОКнии. А ислам – это не только жаркая пустыня, но и Ледовитый океан, поскольку нефть Северного моря была заложена арабам в обеспечение правительственного займа, когда Международный валютный фонд в последний раз закрыл перед Великобританией свои закрома, и был запрошен заем, и оговорен залог, и на буровых в Ледовитом океане заполоскались флаги с полумесяцем. Арабы пришли в Британию насовсем. Им принадлежали «Аль-Дорчестер», «Аль-Клариджес», «Аль-Браунс», различные «Аль-Хилтоны» и «Аль-Ида-инны», где в барах не подавали алкоголь, а к завтраку – бекон. Люди даже не подозревали, сколько всего в ОКнии принадлежало арабам, включая винокурни и пивоварни. И вскоре на Грейт-Смит-стрит поднимется символ их силы – Масджид-уль-Харам, или Великая Лондонская мечеть. Ее строили, чтобы напомнить Англии, что ислам – это не только вера для богатых: множество усердных мусульман из Пакистана и Восточной Африки стекались сюда без помех, поскольку смягчение законов об иммиграции (в которых были прописаны чересчур скупые квоты) в пользу мусульман стало неизбежным политическим следствием финансового патроната арабов. А рабочим, которые забыли про свое христианство, полагалось петь про то, как они презирают «рай замогильный». Им бы, со вспышкой предвидения подумал Бев, следовало больше бояться тех, кто этот замогильный рай еще не отринул.

3. Ты был по телику

Подобно правоверным мусульманам, британские мельники, производившие то, что англичане назвали мукой (тонкую белую пыль с канцерогенами, но малыми питательными свойствами), начали забастовку не на рассвете, а на закате. На рассвете в канун Рождества не было хлеба, поскольку пекари заперли двери мучных складов и тоже забастовали. Забастовали и кондитеры. Домохозяйки, еще не создавшие собственный профсоюз, вышли из себя, когда не нашли нигде ни батонов, ни пирожных, и учинили беспорядки на Хай-стрит. В три часа дня комитет по заработной плате ответил обещанием положительно рассмотреть требования мельников о тройной дневной оплате за ночные часы переработки, и забастовки закончились за полчаса до того, как для обычных дневных рабочих должны были начаться рождественские каникулы, поэтому все смогли поднять бокалы в честь праздника в рабочее время за счет босса. Хлеба на Рождество так и не было.

На подгибающихся ногах, но распрямив плечи и выпятив грудь, Бев, как всегда, в восемь явился на смену к воротам «Шоколадной фабрики Пенна». Там его ждал пикет. Грызли удила полицейские лошади. Хотя и неохотно, полицейские повинтили человека, который бросил в Бева камешком, пусть даже промахнулся.

– На чьей вы стороне, держиморды поганые?! – поднялся крик.

– Вы не хуже моего закон знаете, – без удовольствия ответил сержант.

Подкатил фургон телеканала «Темза». Бев ждал. Его акция не будет иметь никакой силы, если о ней не узнает весь мир. Настали новые времена: Реально то, что Было по Телику. Из фургона вышел Джефф Фэрклаф: руки глубоко в карманах элегантного плаща «барберри», рыжие кудри развеваются на ветру. За ним последовали оператор с ручной камерой и звуковик с микрофоном. Фэрклаф и Бев обменялись кивками. Бев позвонил Фэрклафу накануне вечером. Они с Фэрклафом когда-то были коллегами: Фэрклаф преподавал английский, пока не спустили новый учебный план ЯРа. («Согласно новым правилам, употребляемое в разговорной речи – единственная допустимая форма. «You was» – форма, используемая 85 процентами населения Англии. Следовательно, «you was» – верная форма. А цепляющимся за книжное «you were» педантам напоминаем, что это была обычная форма, используемая педантами вроде Джонатана Свифта в восемнадцатом столетии».) Бев и журналисты проследовали в открытые ворота. Бастующие устроили отменный спектакль, огрызаясь и бранясь на камеру. Звуковик с микрофоном не записывал: всякие там «мать вашу» и прочую брань можно добыть из архивов. Бев повел их в крыло, где располагалась дирекция. Навстречу им вышел очень нервозный мистер Пенн-младший. Надев наушники, звуковик включил микрофон и поднял большие пальцы Фэрклафу, который сказал:

– Мотор.

– Доброе утро, мистер Пенн, – начал Бев. – Я, как обычно, пришел на работу.

– Вы не можете. Вы же знаете, мы закрыты. Будьте благоразумны.

– Вы отказываете мне в моем фундаментальном праве рабочего?

– Не глупите, черт побери. Вам прекрасно известно, какова позиция.

– Вы квакер, мистер Пенн? Член Религиозного общества друзей?

– Не понимаю, при чем тут это. А теперь убирайтесь!

– Вы меня увольняете, мистер Пенн? На каком основании? Сокращение штатов? Неэффективная работа? Нарушение субординации?

– Я вас не увольняю. Я даю вам выходной.

– Вы отвергаете одну из фундаментальных догм квакеров – изготовителей шоколада, а именно: у наемного работника есть право на работу, на абсолютный иммунитет против любого внешнего принуждения, заставляющего его отказаться от работы?

– Вам не хуже моего известно положение вещей. Ваш конвейер в закрытом цехе. Вы тут ничего поделать не в силах, и я тоже. Не могли бы соблюдать приличия, приятель?

– С удовольствием соблюду. Откройте и дайте мне подойти к моему конвейеру.

– Но электричества нет. Да уходите же! – Мистер Пенн был сильно расстроен.

– По-вашему, это справедливо? – спросил Бев. – По-вашему, вы справедливы так же, как были справедливы ваши собратья по вере прошлых веков?

– Говорю вам, не в этом дело. У нас современная эпоха.

– Мы с вами, мистер Пенн, вступили в контрактные отношения. Как работодатель и наемный работник. Вы предполагаете нарушить этот контракт?

– Ладно, – мрачно сказал мистер Пенн. – Идемте со мной.

И повел всех (оператор пятился впереди них задом) в цеха. Вскоре Бев стоял у своего холодного конвейера среди других, таких же холодных, и давал интервью Джеффу Фэрклафу.

– Итак, мистер Джонс, это ваш способ разоблачить принцип забастовки. Вам не кажется, что вы довольно старомодны?

– Разве справедливость старомодна? А сочувствие? А долг? Если современный мир одобряет сжигание до смерти невинных людей, пока пожарные бездействуют и требуют соблюдения своих прав, то я рад быть старомодным.

– Вы понимаете, мистер Джонс, что вы можете навлечь на себя увольнение? Более того, что никакая другая работа вам не будет предложена? Что закрытый цех – реальность жизни и что это относится ко всем до единой полезным или прибыльным видам деятельности?

– У каждого отдельного рабочего есть право решать, отказывать в своем труде или нет. Я обвиняю лишь синдикализм.

– Вы только что обрекли себя на вечную безработицу.

– Пусть так.

Камера перестала жужжать. Звуковик выключил и убрал микрофон.

– Хорошо у меня получилось? – спросил Бев.

– Получилось-то хорошо, – усмехнулся Фэрклаф. – Но помоги тебе Бог.

Они ушли. Сдерживаемые полицейскими, пикетчики издевались и угрожали. Телеканал «Темза» подбросил Бева до его банка, где тот снял 150 фунтов, отметив, что на счету у него остается 11.50. И пошел за рождественскими покупками. Бедную осиротевшую Бесси нельзя лишать права на праздничную обжираловку. Она знала, что такое Рождество: ее учительница миссис Абдул-бакар рассказала им всю историю. Наби Иса, последний великий пророк перед Мухаммедом (да будет благословенно его имя), которого Народ Писания зовет Иисусом, родился на свет, чтобы возвестить миру о доброте и справедливости Аллаха Всевышнего. Следовательно, надо объедаться так, чтобы потом тошнило.

Бев на кухне пил виски кануна Рождества, когда услышал крик Бесси:

– Папа, папа, тут дядя, на тебя похожий!

Придя в гостиную, он увидел себя в новостях, но не услышал. Очевидно, потрудился профсоюз работников телевидения, пригрозив забастовкой, если ереси позволят просочиться в мир. Он видел себя вместе с мистером Пенном и своим холодным конвейером секунд, наверное, десять как преддверие к местным новостям и услышал шуточку диктора про одного человека, которому можно пожелать веселого Рождества, но не счастливого Нового года, а потом под похоронный трубный марш Шопена появилось нарисованное мелом на стене изображение повешенного. На том местные новости закончились.

– Он совсем как ты, папа.

– Он и должен быть, как я, девочка. Он – это я.

Бесси посмотрела на отца с уважительным изумлением, которого никогда не выказывала раньше: мой папа по телику.

– А почему ты был по телику?