Нина Воронель - Глазами Лолиты Страница 30

С этой минуты время почему-то помчалось стремительно, а ведь до этого оно ползло медленно-медленно и я не знала, как его убить. Инес и Габи только и делали, что волновались и готовились к своим концертам, которых было еще два. В промежутках между концертами и репетициями Габи куда-то исчезала, а Инес делала вид, что больше на нее не сердится, а может, и на самом деле не сердилась, — ей было не до того, она все время нервничала, придет ли опять Юджин, или не придет.

А Юджин после истории с сумкой пропал и весь день не появлялся. Я даже подумала, что он удрал — ведь мафия нищих небось не шутит с теми, кто нарушает ее правила. Инес весь вечер была вне себя, тем более, что Габи после ужина не захотела репетировать и ускакала со своим Эрни слушать необыкновенного негритянского певца, который пел колоратурным сопрано. Она и нас звала идти его слушать, но Инес отказалась, ссылаясь на усталость, хоть я подозревала, что она просто хочет быть дома на случай, если Юджин заглянет к нам на огонек.

Однако он не заглянул ни вечером на огонек, ни утром в ресторан на завтрак, и тут уж я заволновалась — а вдруг они его нашли и убили? Поэтому после завтрака я выскользнула из дому и поспешила к воротам. Как я и ожидала, Юджина там не было, на его месте сидел инвалид с костылями, он протягивал прохожим грязную шляпу и тихо пел что-то протяжное. На меня он не произвел никакого впечатления, на остальную публику тоже — монеты в его шляпу сыпались редко.

Убедившись, что я не найду Юджина возле ворот, я поплелась обратно. Я даже не поехала на трамвайчике, а пошла пешком, чтобы не слишком скоро вернуться к убитой печалью Инес. И напрасно: когда я осторожно приоткрыла нашу входную дверь, я услыхала голос Юджина — живой и здоровый, он сидел в белом пиджаке на белом диване и, опершись на белый рояль, вкручивал моим вечным подругам очередную байку.

Не заходя, я прислушалась — про мафию нищих он, конечно, и словом не обмолвился. Он распространялся про жестокость здешней бюрократии и про непомерную цену, которую они заламывают за выставочный зал.

«И хоть бы это был зал как зал, а то ведь просто большая комната с двойным светом, — жаловался он. — Я предложил им сдать мне зал в кредит, чтобы я расплатился сразу по продаже коллекции, но они ни в какую. Гони им наличные, да и только! И еще называют себя покровителями искусства!».

«А сколько это стоит в день?», — поинтересовалась Инес, как бы из чистого любопытства.

Я тут же отворила дверь и вошла, по пути перехватив настороженный взгляд Габи, — мы обе поняли, что сейчас эта идиотка предложит ему заплатить за зал!

«Я даже боюсь назвать эту цифру вслух, — к нашему счастью, отмахнулся Юджин. — Я рассказываю вам все это, чтобы объяснить, что завтра я разбираю выставку и уезжаю в Нью-Йорк».

Инес прямо позеленела от огорчения:

«Но почему нужно уезжать? Разберите выставку и оставайтесь».

«Вы не знаете этих бюрократов от искусства! Без выставки они меня и лишний день держать здесь не будут! Да и что мне здесь делать без выставки?».

По лицу Инес было ясно видно, что именно ему здесь делать — ухаживать за ней и сопровождать на концерты, но она не могла произнести это вслух по крайней мере при нас с Габи. Поэтому она ничего больше не сказала, а только уставилась на него своими непомерными глазищами. Когда ее глаза становятся такими огромными, я прямо чувствую, как они наполняются слезами изнутри и потому так блестят.

Кажется, Юджин это тоже почувствовал и испугался. Он поднялся с дивана и начал бочком двигаться к выходу, объясняя по пути, что хочет весь последний день провести в своем выставочном зале — а вдруг судьба-индейка на прощание подбросит ему покупателя?

Хотя Инес оставалась сидеть в белом кресле в той же грациозной позе, в какой я ее застала, — нога за ногу, длинные пальцы охватывают ручки кресла, — мне было видно, как тень ее вскочила и помчалась за Юджином, простирая руки ему вслед. Мне бы даже стало ее жалко, если бы я так хорошо не помнила, как она этими самыми руками пыталась снять с меня скальп.

После обеда Инес объявила, что ей нездоровится и потому она вынуждена отменить репетицию и прилечь, а Габи воспользовалась этим, чтобы слинять — ясно к кому. А бедную, никому не нужную Светку предоставили самой себе. Грех было не воспользоваться такой бесконтрольной свободой, и я решила сходить проведать Юджина. Должна же я была узнать, чем закончилась его драма с мафией нищих!

Найти дорогу к его выставочному залу было нелегко — мы ходили туда поздно вечером, когда по всей Чотокве горели бесчисленные огни, а днем все выглядело совершенно иначе. Спросить о чем-нибудь по-английски я не могла, да и неясно было, о чем именно спрашивать, ведь я даже фамилии Юджина не знала. Поэтому я просто бродила по аллеям, приглядываясь к домам и заходя во все открытые двери.

Не знаю, сколько времени прошло, наверное много, потому что солнце уже сильно скатилось вниз, когда я набрела на красивый стеклянный павильон, сплошь уставленный уродливыми сооружениями из металла, камня и пенопласта. Все они были огромные и несуразные — особенно меня поразило одно, похожее на батарею для отопления, поставленную на женские ноги в высоких шнурованных сапогах на шпильках. Над входом в павильон большими буквами было написано «Sculptures», так что даже я смогла перевести это на русский, чтобы получилось слово «скульптуры». Только тогда я догадалась, что эти уроды — скульптуры, сделанные скульпторами.

Я бы еще часок погуляла среди скульптур, но вдруг за прозрачной стеклянной стеной я увидела свою мать, сбегающую вниз по ступенькам соседнего павильона. Я бы ее ни за что не узнала, так неожиданно она была одета. Я просто обратила внимание на длинные женские ноги, обутые в высокие шнурованные сапоги на шпильках, точь-в-точь такие, как у поразившей меня скульптуры. Ноги быстро бежали вниз по ступенькам, а над ногами, возвышалась не отопительная батарея, а одетое в белые шорты и черную майку без бретелек тело моей матери, завершенное ее же головой. Хоть я никак не ожидала, что она может выйти на улицу в таком прикиде, даю голову на отсечение, — это была она.

Лицо у нее было такое же странное, как и наряд: такое лицо я видела как-то у девочки-лунатички в летнем лагере, когда она взобралась ночью на крышу и пошла по краю, взмахивая руками, как крыльями, будто собиралась взлететь. Инес глянула сквозь стекло прямо на меня, но не узнала — рассеянный взгляд ее скользнул по мне, не останавливаясь, и унесся куда-то высоко в небо.

Я испугалась, как бы с ней чего не случилось, и чуть было не побежала к ней, чтобы взять за руку и довести до дома. Но вовремя сообразила, что в павильоне, из которого она так стремительно выскочила, как раз и выставлена коллекция Юджина. А если так, мне незачем соваться и открывать ей, что я ее там засекла — она ведь специально притворилась больной, чтобы скрыть это от нас с Габи.

Но зато теперь мне необходимо было узнать, зачем она таскалась к Юджину в таком наряде и что из этого вышло. Я дождалась, пока она исчезла из виду, — сперва я следила за ней сквозь стекло, а потом вышла на крыльцо и долго смотрела ей вслед, пока не убедилась, что она не собирается возвращаться. Тогда я не спеша поднялась по ступенькам, с которых она только что скатилась чуть ли не кубарем, и вошла в выставочный зал. Там все было как в прошлый раз — иконы висели вдоль стен, красивые и ничуть не похожие на подделки, посетителей было немного и все они почему-то разговаривали шепотом.

Сначала я не заметила Юджина и подумала, что его в зале нет, хоть он и объявил нам о своем намерении провести тут весь день. Но послонявшись от иконы к иконе, я услышала где-то совсем близко приглушенные мужские голоса. Я заглянула за зеленую бархатную портьеру, из-за которой эти голоса доносились, и обнаружила там вовсе не окно, а круглый фонарь с двумя креслами и круглым же столиком. В одном кресле спиной ко мне сидел Юджин, в другом — пожилой господин в круглой техасской шляпе, какие носят актеры в фильмах про ковбоев. Я очень удивилась, я думала, такие шляпы никто не носит в жизни, только в кино. Кроме шляпы у господина были густые усы и бежевый костюм с жилеткой, какие носят только в кино.

Юджин был так увлечен беседой с этим киногероем, что не услышал, как я тихо-тихо подкралась сзади и ладонями закрыла ему глаза. В первый момент он вздрогнул, съежился и затих, будто ожидал, что сейчас его стукнут по голове. А потом узнал меня и обрадовался:

«Светка, — сказал он и потерся щекой о мою щеку, — ты разве не видишь, что я занят? Уходи, не мешай, это очень важный разговор. Я приду к ужину и все расскажу!».

И быстро объяснил что-то господину в шляпе, тот кивнул и засмеялся, отчего его усы встали дыбом над верхней губой. Я не уверена, но я, кажется, расслышала в речи Юджина слово ДОТТА, а даже в моем скудном английском оно означает дочка. Выходит, Юджин назвал меня дочкой — интересно, что он имел в виду?