Олег Нестеров - Небесный Стокгольм Страница 30

– Это он про капитализм?

– Про изобилие. «Вот, – говорит, – некоторые буржуазные страны это имеют, а мы только начинаем двигаться в этом направлении». В общем, увидел, что к его мечте шведы с другой стороны зашли. Предложил срочно перераспределить бюджетные деньги, с приоритетом на производство благ для народа, потом на сельское хозяйство, а потом уже на производство средств производства. Хочет заложить в этой пятилетке все самое прогрессивное. Говорит: «Товарищи, не будем такими идиотами, если что-то не умеем делать, давайте не изобретать велосипед, а покупать лицензии». Потребовал отстранить партию от управления экономикой. Мол, ее дело – народ воспитывать.

– Самоубийца.

– Он вообще думает о двухпартийной системе.

– Что?!

– Посол в Норвегии Луньков нечаянно их разговор подслушал, они с Аджубеем и Сатюковым это обсуждали.

Петя увидел краем глаза, что Антон с Кирой тоже, видимо, давно проснулись и с интересом слушают эту беседу.

Все это абсолютно не укладывалось в сознании. На пленуме, опять же под воздействием скандинавской поездки, Хрущев предложил не закручивать, как китайцы, гайки, а, наоборот, приветствовать различие во мнениях – чего, мол, нам бояться? Показать всю силу крепнущей демократии и создать все условия, чтобы она развивалась.

В проекте новой Конституции уже стояли ограничение сроков пребывания у власти, реальные Советы и несколько кандидатур при выборах, суды присяжных, ограничения прав карательных органов, предполагалась полная самостоятельность предприятий и директоров. Планировалась даже отмена паспортной системы.

Уже сейчас хотели принять пятидневную рабочую неделю, но удалось Хрущева уговорить этого пока не делать – непонятно было, как решать вопрос со школьниками, приходилось вводить лишний год обучения, и были еще какие-то технологические проблемы в горной промышленности.

Игра наконец закончилась, всех позвали на ужин.

Застолье затянулось, после были танцы под открытым небом, на веранду вынесли радиолу, в основном шли танго и фокстроты, модного было мало, нашлась только пластинка зажигательных бразильских песен: «Мама йо керо», «Чико-Чико но Фуба», «Суббота на пляже Копакабана».

Ночью пошли к реке, Вера с Настей впереди, о чем-то болтали, ребята отстали, а с ними и Белка.

– Меня распределяют на «Мосфильм». Через месяц выхожу.

– Радости не чувствую.

– У меня там, Антоша, радость будет сплошная. Весной в ЦК приняли по студии специальное постановление: твори, но знай меру. А еще за три года мы будем должны снять какое-то безумное количество фильмов про революцию, это все к юбилею. Плюс два больших цикла в плане: «Обществоведение» и «Лениниана». Вот пока думаю, что мне ближе.

– Вот выперли бы тебя из ВГИКа, мела бы двор и думала бы о чем хотела. В феврале у нас такую записку подготовили для ЦК, просто бери замок и вешай вам на дверь. Не институт, а логово врага.

– А слышали про Солженицына? Какой позор! – оживилась вдруг она.

– А что случилось? – не понял Петя.

– С Ленинской премией его прокатили, – пояснил Антон. – Говорят, Хрущев был «за», уперлись идеологи с Сусловым. А потом еще и Союз писателей попинал. Дали премию «Тронке».

– Видимо выдающееся произведение.

– Белка, ты определись, либо «Лениниана» тебе скучная, либо Ленинская премия важная, – предложил Кира.

Белка его слова проигнорировала.

– А еще на Новом Арбате будут шведские дома строить. И монорельс.

– И чем они от наших будут отличаться? – поинтересовался Петя.

– Архитектор Посохин был в Стокгольме и подсмотрел кое-что по технологии. Будут выглядеть как открытые книги, а внутри двухэтажные квартиры. Ну, ладно. – Белка, видимо, посчитала, что рассказала все важные новости, и побежала догонять девушек.

Пете не терпелось поделиться впечатлениями о случайно подслушанном разговоре.

– Ну как вам Хрущев? – Его явно пробрало. – Я бы устроил бесплатные турпоездки всем нашим чиновникам, видимо, хорошо голову на место ставит.

– Оказывается, все так просто. Отправили главу государства на экскурсию, просыпаешься, глядь, а у тебя уже на дворе шведский социализм, двухпартийная система, передовые технологии, свобода мнений, суд присяжных.

– Но у нас-то цель другая. Мы коммунизм строим за двадцать лет. Осталось, кстати, семнадцать, – заметил Кира.

– Я тут размышлял серьезно по этому поводу, – поделился своими мыслями Антон. – Есть три противоречия, которые не позволят это сделать. Во-первых, мы не можем решить проблему зла. В новом обществе ему места нет, там ведь только добро. Но сколько люди зло ни искореняют, все без толку. Во-вторых, мы не сможем разрешить конфликт между счастьем и равенством. Всеобщего счастья нет без всеобщего равенства. Так? Но предположим, мы уравняем всех на старте, у всех будут равные условия, но результаты получим все равно неравные.

– Это почему? – не понял Петя.

– Люди не равны ни по талантам, ни по духовным интересам, ни по отношению к творчеству. В итоге неравные результаты опять распределят счастье неравномерно. Не будет одинаково счастливых.

Антон завелся. Его совсем не смущало, что стоит глубокая ночь.

– В-третьих. К большому сожалению, рост изобилия ведет к еще большему потребительству. Люди в большинстве своем хотят обладать вещами, и лишь немногие – их создавать. Как сделать так, чтобы хотелось не обладать, а творить?

– Опасная штука – пытаться делать людей лучше, чем они есть. Чем они хотят быть, – сказал Кира.

Петя сразу вспомнил последних Стругацких, которых Кира недавно давал ему читать, «Трудно быть Богом».

– Любопытно, – улыбнулся Кира, – но у меня все проще. Считается, что утопия должна быть построена так: сначала создаем материальное изобилие, а потом растим нового человека, занимаемся его духовным ростом. Но не получается с материальным изобилием, пока для большинства людей работа вещь принудительная, скучная, тяжелая, пахота от звонка до звонка. Пока они работают только ради получки, а сам процесс им неинтересен, речи быть не может об изобилии. Получается, что для создания изобилия нам нужен уже новый человек, с новым отношением к труду. Замкнутый круг. Метафизический тупик коммунизма.

– А как же «скандинавское чудо»? – попытался разобраться Петя. – Их изобилие нам и не снилось, но вряд ли там сплошь и рядом творческие и духовно зрелые люди, которые работают ради процесса. Что-то мне подсказывает, что ими другое движет. Как денег заработать и вещей побольше купить. Общество потребления.

– К утопии, конечно, нам и близко не подобраться, – подвел итог Антон. – Пока все наши завоевания – бесплатный хлеб в столовых и автобусы без кондукторов. А скандинавский социализм – вещь вполне для нас достижимая. Москва наша златоглавая вполне имеет шанс превратиться в Небесный Стокгольм. Что тоже неплохо, я лично согласен там пожить.

– А почему Небесный? – спросил Петя.

– У Киры спроси, он лучше объяснит.

– У Бердяева есть Небесный Иерусалим, символ Царства Божьего на земле. Антон придумал альтернативу.

– Мне нравится альтернатива, – сказал Петя. – То есть я не против Иерусалима Небесного, но это для меня совсем туманно и непонятно. А тут все ясно.

– Смотрите, мы сейчас стремимся к росту научно-технического прогресса, хотим, чтобы соблюдалась законность, чтобы общество становилось более нравственным. Верно?

– Ну да.

– Но чем больших успехов мы добьемся в одном, другом и третьем, тем меньше остается специфики у коммунизма. Получается просто развитая демократия. И христианское общество.

Пришли на Москву-реку, небо уже светлело. Сели на берегу, девушки охотились за кувшинками.

– Получается, что мы строили в общем-то не то, что собирались? – В голове у Пети пока это не укладывалось.

– Получается.

– И все сорок с лишним лет, и все эти жертвы напрасны?

– На мой взгляд, в них не было никакого смысла, – кивнул Антон. – Не то строили. Знаете, кто больше всего мешает построению коммунизма? Коммунистическая пария Советского Союза.

– Хорошо сидим, – сказал Кира.

– Я не прав?

Кира улыбнулся:

– Причина во всем одна. Главное противоречие – в природе человека. Вот, Антон, сколько веков человечество старательно думает, как ему изменить общество, чтобы всем лучше жилось? И каждый раз попытка совершенствования социальной структуры общества заканчивается чем?

– Жопой.

– Наступает ужас. Что у нас было после 17-го? Миллионы душевных катастроф. Десятки миллионов. Цена за попытку. За безбилетный проезд. Как ты ни крути, что ни изобретай, путь один. Человек должен развиваться, сам, внутри. Потому что все внутри. В людях и нужно коммунизм строить. История повторяется. Мы опять возвращаемся туда, откуда пришли.

Девушки разделись. Совсем, догола. Получилось очень красиво и очень просто. Разбежались и нырнули в воду. Ничего не оставалось делать, как заканчивать разговор и быстро к ним присоединяться. Скинули одежду и на крутом берегу, прямо на фоне встающего солнца, устроили танцы. Это были какие-то древние движения, может быть, летними ночами так танцевали кельты или древние греки. Друг за другом, в ряд, они, двигаясь вдоль реки то в одну сторону, то в другую, подскакивали вверх, зависая в воздухе, высоко поднимая колени и размахивая прямыми руками.