Маргарет Этвуд - Мужчина и женщина в эпоху динозавров Страница 30

Эти переезды совершались по ночам, подальше от глаз свидетелей и домовладельцев. Элизабет засыпала на ворохе материнских платьев — прекрасных, хрупких платьев, оставшихся от какой-то прежней жизни, — и просыпалась, зная, что впереди опять чужие лица и ритуальные испытания. Если ее толкали, она толкала в ответ вдвое сильнее, а если толкали Кэролайн, она нагибала голову и бросалась, бодая прямо под ложечку. Так она отбивалась от старших, даже от мальчишек. Они совсем не ждали этого от такой малявки. Иногда ее побеждали в драке, но не часто. Ее побеждали, если их было больше двух.

«Ты совсем хулиганкой стала», — говорила ее мать, смывая кровь, в очередном приступе жалости к себе. В те дни у Элизабет вечно откуда-нибудь шла кровь. Хотя ее мать ничего не могла с этим поделать; ни с этим, ни со многим другим. Дедушка Элизабет помогал им, пока был жив, хоть и считал их отца тунеядцем, но тетушка Мюриэл взяла его в оборот в последние месяцы перед смертью, и он изменил завещание. Так сказала мать Элизабет после похорон.

Потом они опять переехали, эта квартира была еще меньше, и мать беспомощно бродила по тесной гостиной с разным хламом в руках, то с чайником, то с чулком, не зная, куда их положить. «Я к такому совсем не привыкла», — говорила она. Потом она отправилась в кровать с головной болью; на этот раз тут была кровать. Отец Элизабет явился домой с еще двумя мужчинами и рассказал дочери анекдот: Что такое: красное, в блестках и пахнет перегаром? Санта-Клаус.

Элизабет никто не уложил в постель, как это обычно и бывало. Иногда отец притворялся, что укладывает ее, но на самом деле для него это был только предлог заснуть одетым поперек ее кровати. Мать опять встала, и все они сидели в общей комнате и пили. Элизабет к этому привыкла. Она сидела в ночной рубашке на коленях у одного из мужчин, чувствуя щекой его щетину. Он звал ее «деточка». Мать встала, сказав, что пойдет в комнату девочек, и споткнулась о ногу отца. Он нарочно выставил ногу; он любил грубые шутки.

Самая красивая женщина в мире, — сказал он, смеясь, поднимая ее с пола: узор линолеума — гобеленовые бордово-желтые цветы — до сих пор возникает у Элизабет перед глазами, стоит ей только захотеть. Отец небрежно чмокнул мать в щеку и подмигнул; другие мужчины засмеялись. Мать Элизабет заплакала, худыми руками закрывая фарфоровое лицо.

Ты — какашка, — сказала Элизабет отцу. Другие мужчины, услышав это, засмеялись еще сильнее.

Нехорошо так обзывать своего бедного старого папочку, — сказал он. И стал щекотать ей подмышки. На следующее утро его не оказалось. После этого в пространстве стали появляться разрывы.

Этого об Элизабет почти никто не знает. Они не знают, что она беженка, что у нее привычки отчаявшейся беженки. Нат что-то знает. Крис в конце концов узнал. Марта не знает, Леся тоже, и это дает Элизабет огромное преимущество. Она знает — в ней нет ничего такого, что заставляло бы ее вести себя прилично. При необходимости она заговорит языком той, другой жизни. Если ее толкнут, нет ничего, что ее остановит. Иными словами, она остановится, лишь когда перед ней появится ничто.

Леся, через два стола от них, идет по направлению к ним, поднос ее сильно кренится, на лице нездешнее выражение, означающее, вероятно, глубокую задумчивость, но Элизабет кажется, что это лицо человека в легком эпилептическом припадке. Леся садится, костлявым локтем чуть не опрокинув стаканчик кофе. Элизабет быстро оценивает ее наряд: опять джинсы. Впрочем, Леся достаточно худа, ее это не портит. Кроме того, она всего лишь помощник куратора. Элизабет вынуждена одеваться достойнее.

— Извини, Марта, — говорит она. — Мне нужно кое с кем поговорить. — Покинутая Марта сдирает фольгу со стаканчика с йогуртом.

Элизабет неслышно подходит, кладет руку на клетчатое плечо и произносит:

— Леся.

Леся взвизгивает и роняет ложку на стол. Поворачивается и говорит:

— Ой.

Нельзя подходить к ней со спины, — говорит д-р Ван Флет. — Я это давно выучил. Путем проб и ошибок.

Я очень прошу меня извинить, — говорит Элизабет. — Я просто хотела сказать, мы с мужем очень рады, что вы завтра сможете прийти.

Леся кивает, ей наконец удается выговорить:

— И я, то есть я хочу сказать, мы оба рады. — Элизабет любезно улыбается д-ру Ван Флету и останавливается подле Марты ровно на те четыре секунды, которые требуются, чтобы сказать: было очень приятно встретиться, она надеется, что они смогут вскоре повидаться опять, а сейчас она просит прощения, но ей нужно срочно возвращаться к работе.

Она очень спокойна. Она справится.

Она работает у себя в кабинете до вечера, диктуя служебные записки, заполняя заявки, и сама печатает несколько писем, над которыми нужно подумать. Получено окончательное согласие на выставку китайской крестьянской живописи, теперь надо готовиться; но Китай сейчас популярен, и выставку легко будет рекламировать.

В самом конце рабочего дня она закрывает пишущую машинку, берет сумку и пальто. Она пообещала себе, что сегодня выполнит еще одно дело.

Она поднимается по ступенькам, через деревянную дверь, куда не допускаются посторонние, по коридору, между железных шкафов. Мастерская Криса. Теперь тут работает другой человек. Когда Элизабет входит, он поднимает голову от стола. Маленький, лысеющий, совсем не похож на Криса.

Чем могу служить? — спрашивает он.

Меня зовут Элизабет Шенхоф, — отвечает Элизабет. — Я работаю в отделе особых проектов. Я хотела спросить, нет ли у вас лишних обрезков меха. Все равно каких. Это моим дочкам, для кукольных платьев.

Мужчина улыбается и идет искать. Элизабет говорили, как его зовут, но она забыла: Нейгл? Она потом посмотрит. Часть ее работы состоит в том, чтобы знать имена техников во всех отделах, на случай, если они ей зачем-то понадобятся.

Пока он роется в ворохе вещей на полках позади стола, Элизабет озирается. Мастерская изменилась, в ней все переставили. Время не стояло на месте, ничего не сохранилось. Криса здесь больше нет. Она не может вернуть его, и впервые понимает, что не хочет. Позже он, без сомнения, накажет ее за это, но сейчас, в этот миг, она от него свободна.

Она медленно спускается по мраморным ступеням, ощупывая комок меха. Все, что осталось от Криса, которого она больше не помнит целиком. У двери она засовывает мех в сумку, потом спускается в метро, доезжает до станции Сент-Джордж и там пересаживается на поезд до Кэстл-Фрэнк. Она идет по виадуку, пока не оказывается примерно посредине, внизу — заснеженный овраг и машины мчатся по шоссе. Ей, как и тетушке Мюриэл, нужно соблюсти погребальные ритуалы. Она открывает сумку и швыряет клочки меха, один за другим, в пустоту.

Суббота, 22 января 1977 года

Леся

Леся сидит в гостиной у Элизабет, водрузив на левое колено чашечку кофе (должно быть, превосходного). В правой руке у нее ликерный стаканчик, до половины заполненный бенедиктином с бренди. Она не знает, как это получилось, что у нее две емкости с жидкостью и некуда их поставить. Она совершенно уверена, что вскоре опрокинет по крайней мере одну из них, а может, и обе, на серо-бежевый ковер Элизабет. Ей страстно хочется сбежать.

Но все остальные играют в игру с такими правилами: надо подставить слово «лось» вместо любого другого слова в название канадского романа. Непременно канадского. Предположительно, в этом и состоит юмор.

«А я и лось мой…» — говорит Элизабет, и все смеются.

«Лосиная шутка», — говорит жена сотрудника греко-римского отдела, которая работает в «Си-би-си».

«Божий Лось» [2]9, — отвечает ее муж, которого зовут Филип. Никто не зовет его просто Фил. Элизабет смеется и спрашивает у Леси, не хочет ли она еще бренди с бенедиктином.

Нет, спасибо, — говорит Леся, надеясь, что пробормотала эти слова, а не выкрикнула. Ей очень нужно закурить, но обе руки заняты. Она не читает романов и не узнала ни одного названия из тех, что так легко выпаливают все остальные, даже Нат, даже иногда Уильям. Она могла бы сказать «Затерянный Лось». Но этот роман — не канадский.

И так весь вечер. Элизабет сказала, что будет только пара друзей. Непринужденная обстановка. Поэтому Леся надела брюки с длинным вязаным пальто, а две другие женщины оказались в платьях. Элизабет в кои-то веки не в черном; на ней серое шифоновое платье свободного покроя, в нем она моложе и стройнее, чем на работе. У нее и ожерелье на шее — цепочка с серебряной рыбкой. Другая женщина одета в летящее лиловое платье. Леся в своих бодреньких прямых тряпках в полосочку чувствует себя двенадцатилетней девчонкой.

До этого вечера она видела Ната лишь однажды. В отчаянии она позвонила ему домой; к телефону подошел кто-то из детей.

— Минуточку. — Отрывисто; трубка грохнула об пол. Должно быть, свалилась со стола. Кричат: — Папа, это тебя!

Они договорились встретиться в кофейне в торговом центре, занимающем нижний этаж Лесиного дома. Безрассудно: а вдруг Уильям?