Борис Хазанов - Нагльфар в океане времени Страница 30

«Как вам сказать. С одной стороны, при моем заболевании…»

«Гулять надо, двигаться. А то совсем окоченеешь».

«С одной стороны, вы правы».

«Посмотреть на тебя, вроде бы и не такой старый».

«Вы так думаете?»

«Чего думать, — сказала она. — У нас, бывало… У нас один в восемьдесят лет женился, молодую взял. Такую свадьбу отгрохал, что и сам еле жив остался».

«Берите рафинад… Вам погорячей?»

«И все жадничает, все жадничает… дай-ка я сама заварю. Чай надо знаешь как заваривать?»

«Ну это вы мне можете не объяснять!»

«Чай надо заваривать, чтоб дурман стоял. В дурмане самая сила». «Это индийский», — сказал он.

«Хоть индийский, хоть еврейский. Чай надо заваривать, чтоб… Уйди прочь».

«Ну, ну, ну. Пожалуйста… Ы-ах!.. Ых!..»

«Раззевался. Спать, что ли, захотел? Нам с тобой спать вредно. Заснешь и не проснешься».

«Это было бы не так уж плохо, — заметил дед. — К сожалению, я никогда не сплю. Хотя вижу сны. Это может показаться странным, но я действительно… ы-ах… вижу сны наяву». «Ну как?»

«Превосходно, — сказал он, дуя на блюдечко. — Никогда в жизни не пил такого чая».

«Что же ты видишь?» — спросила она.

«Многое. И к сожалению, по большей части неприятное».

«Я тоже, — призналась бабуся. — Проснусь и не пойму: было — не было?»

«Это меня радует. Это доказывает, что я все-таки еще нормальный человек».

«Ты-то нормальный, об чем речь. Мы все нормальные. А вот они…» Дед зорко посмотрел на нее.

«Вы имеет в виду… их?» — спросил он, понизив голос.

«Их, вот именно их и имею!» — сказала она убежденно.

«Не может быть. Вы считаете, что они?.. — Он уточнил свою мысль, покрутив пальцем возле седого локона у виска. — Одну минуточку, я посмотрю, закрыта ли дверь».

«Подумать только, — пробормотал он, усаживаясь в кресло с птицей, — такая мысль мне просто не приходила в голову! Теперь мне все понятно. Теперь все понятно… В самом деле. Рассуждая логически, как иначе можно объяснить, например, то обстоятельство, что…»

«Ох, батюшка, — сказала бабуся. — Люди-то разные бывают. Бывает человек с виду вроде бы солидный, образованный…»

«Ну, насчет образованности…» — сказал дед иронически.

«Вот я скажу про себя. У нас, бывало…»

«Совершенно с вами согласен. Внешность может быть обманчивой. Хотя в этом случае и внешность оставляет желать лучшего… Да, вы правы. Вы умная женщина, я всегда это говорил. А я в людях разбираюсь».

«Куды уж нам…»

«Не говорите. Вообще я скажу вам вот что. Если бы не мои обстоятельства, жилищная проблема и так далее… знаете, что я бы сделал?»

«Чего бы ты сделал?»

«Никогда не отгадаете».

«И не стану. Что я тебе за отгадчица?»

«Я бы сделал вам предложение».

«Чего?»

«Я говорю, — сказал дед сумрачно, — сделал бы вам предложение!»

«Господи-Сусе. Святые угодники… Совсем рехнулся».

«Но с другой стороны, у меня есть пенсия и хорошая специальность. Вы же говорите, что знали человека, который женился в восемьдесят лет».

«Другое дело, батюшка. Не нам с тобой чета». Дед засопел, вперил взор в пространство. Она подтянула концы платка и спросила:

«А как же ваша нация?»

«При чем тут нация», — пробормотал он.

«Да ведь вам вроде на чужих жениться не положено».

Он закрыл глаза и некоторое время, по своей привычке, со вкусом жевал воздух. В его руке появилась трубка.

«Я всегда говорил: вы очень умная женщина, Прасковья Яковлевна. Можете мне поверить, — сказал он, подняв палец, — я разбираюсь в людях… Но если вы имеете в виду евреев, то я должен сказать, что вы ошибаетесь. Евреи всегда женились на женщинах из других племен. Например, дети Елимелеха женились на моавитянках. Да и сам Авраам… Кто такая была Сарра? Этого никто не знает».

«Поздно спохватился. Кабы лет пятьдесят назад», — сказала бабуся.

«Пятьдесят лет назад у меня была жена». «Куды ж она делась, померла?»

«Мне приходит в голову странная мысль, — проговорил он. — Мне приходит в голову, что она никуда не делась».

42. У ворот

«Здорово, кума. Где это ты так вырядилась?» «Здравствуйте…»

«Смотрю, мимо канаешь, старых друзей не признаешь. Давненько с тобой не видались!»

«Я живу в другом месте». «Небось у богатых?» «Вроде того».

«Оно и видать. Везет людям!» «А вы как поживаете?»

«Мы-то? Ничего, живем. Живем — хлеб жуем».

«Я рада».

«Чего рада?»

«Рада, что не голодаете».

«У нас, кума, никто не голодает. Это ты себе заруби на носу. Между усами. Разъяснение понятно?» «Понятно».

«А тем более мы — пролетариат». «Тем более вы».

«Вот так. Таким макаром. Я чего спросить хотел… Живучие вы, твари, член вам в горло». «Что вы хотите сказать?»

«Ты, говорят, разбилась. У-у, п-падла, сучий потрох!.. Да ты не бойся, это я не тебе… Говорил ему сто раз».

«Кому?»

«Ветеринару ебаному. Говорил ему, протез трет. Кобелина вонючий… Я чего хотел спросить: ты, говорят, с парашютом прыгала. Готов к труду и обороне».

«С каким парашютом?»

«Да это я шучу, не обращай внимания».

«Ну, я пошла, всего хорошего».

«Стой. Пошла, пошла… Я спросить хотел».

«Что вы хотели спросить?»

«Забыл. Память дырявая. В рот их всех».

«Вам больно?» — спросила белая кошка.

«Не то слово, — сказал косматый пес, облизывая культю. — Жгет, как огнем. Хоть всю ногу из жопы выдирай». «Я знаю траву».

«Да пошла ты со своей травой… А говорили, ты разбилась к едрене фене».

«Это правда».

«Ух ты. Ну ты даешь. Это тебя так вылечили?» «В общем, да».

«Ни хера себе. Слушай… может, адресок дашь? Не в службу, а в дружбу».

«Рада бы. Не могу».

«Вот суки, — сказал пес. — Только о себе и думают». «Видите ли…»

«Все понятно. Слушай, не в службу, а в дружбу: может, твоим хозяевам сторож нужен? Или там чего поднести. Я на задних ногах умею ходить».

«С протезом?» «А чего».

«Видите ли, в чем дело. Я вообще-то умерла».

«А я что, не умираю?.. Падлы! Все себе. Куска хлеба ни у кого не допросишься!»

И он заплакал.

Несколько времени спустя, успокоившись и подумав, косматый пес спросил:

«Как это так умерла?»

«Сама не знаю», — сказала кошка.

«Ну ты даешь. А кто ж знает-то?»

«Я не помню. Помню только, что ужасно мучилась».

«Но все ж таки не околела».

«Как вам сказать».

«Да. Я тоже: сколько раз загибался. А вот все живу. Хлеб жую».

Он просунул голову и передние лапы в портупею.

«Вам помочь?»

«Да пошла ты».

«Ну что ж; до свидания».

«Подожди. Это я так. Я все хочу спросить. Забыл. Вот память. Сучий потрох. Ну, ни хера. Не тушуйся, брат Василий. Не журись, кума. — Он наконец надел протез. — Хочешь сбацаю. Эх, житуха наша. Ослиный член им всем спереди и сзади».

43. Femme de treize ans[16]

С некоторых пор блуждания по лестницам, чердакам, в утробе старого дома, где всегда оставалось нечто неведомое и ожидающее первооткрывателей — ничье детство не могло исчерпать его до конца, — с некоторых пор эти блуждания приняли принудительный характер, словно что-то гнало ее из подъезда в подъезд, словно ее приговорили к бесплодному, бессмысленному ожиданию на лестничной площадке, — ожиданию чего?.. Пора было кончать со всем этим. Растянутое, как резина, время должно было лопнуть — она чувствовала приближение развязки, торопила ее и вместе с тем цеплялась за всякую возможность отсрочки. Свирепо вздохнув, она уже собралась грохнуть каблуком в бахтаревскую квартиру, как вдруг внизу появился он сам, послышалась его поступь, в грозном молчании он поднимался, не убыстряя и не замедляя шаг. Девочка заметалась на площадке и почувствовала, что гора свалилась у нее с плеч, когда на предпоследнем этаже идущий остановился и постучал в дверь костяшками пальцев. Никто не отозвался. Посетитель подумал, ударил в дверь кулаком — раз, другой. Если бы под девочкой провалился пол, она упала бы ему на голову. Может быть, он решил не дожидаться, когда это произойдет, стукнул еще раз и начал спускаться.

Неожиданно брякнул крюк. Старуха выглянула из берлоги. Там горел свет и журчало радио.

«Это кто? — спросила она. — Это ты?.. Ты чего людям спокою не даешь?» Люба остолбенело смотрела на нее. «Это ты стучала?» Человек шел вниз по лестнице. Ясно, что это был не Бахтарев; и все же она ловила каждый шорох, ей казалось, что идущий вот-вот спохватится и вернется. Между тем бабуся с любопытством разглядывала девочку: на ней было белое короткое платье с оборкой внизу и черные чулки. «Ну, и нечего надоедать. Спать пора!» — сказала наконец бабуся и захлопнула дверь. Девочка стояла на лестнице. Она высунулась из окна, но никого не увидела. Потом подошла к двери, примерилась и ударила каблуком. «Да что же это за наказанье, — сказала, высунувшись, бабуся, — тебе кого?» — «Она у вас?» — спросила девочка. «Да тебе кого надо?» — «Никого», — сказала девочка. «А никого, так и ступай. Ступай…» Девочка шмыгнула носом. Оттолкнув бабусю, она вошла на кухню и впилась взглядом в знакомую белую дверь. Бабуся просеменила мимо нее и пропала за дверью.