Пол Остер - Невидимый (Invisible) Страница 30

Несмотря на ее самоунижающую манеру разговора, Уокер восхищается смелостью девушки, взявшейся за такую неподъемную поэму, он бы и сам захотел прочесть эту поэму, и спрашивает ее, существуют ли какие-нибудь переводы на английский язык. Она не знает, говорит она, но с радостью поищет их для него. Уокер благодарит ее и потом добавляет (любопытства ради, никакого заднего смысла), что он хотел бы прочесть ее переведенные строчки. Но Сесиль против этого. Совершенно неинтересно, говорит она. Полная ерунда. И тогда Хелен касается руки дочери и говорит ей, не будь к себе несправедливой. Борн тут же подключается и обращается к Сесиль: Адам — тоже переводчик. Прежде всего поэт, но и переводчик поэзии. С провенсальского языка, никак не меньше. Он однажды показал мне перевод моего будто-бы-тезки Бертрана де Борна. Потрясающего человека, старины Бертрана. Иногда он терял свою голову, время от времени, но при этом превосходный поэт, и Адам сделал прекрасный перевод.

Да? говорит Сесиль, глядя на Уокера. Я этого не знала.

Не уверен в прекрасности, говорит он, но я занимался немного переводами.

Хорошо, отвечает она, в этом случае…

И вот так, без предупреждений, без дьявольских ухищрений, Уокер обнаруживает себя, назначившим встречу с Сесиль завтра в четыре часа дня, чтобы ознакомиться с ее манускриптом. Небольшая победа, пожалуй, но чересчур внезапно он добился всего, чего хотел от этого вечера. Установлены будущие контакты с Жуэ, а Борна поблизости и не будет.

На следующее утро он сидит за своим шатающимся столиком с ручкой в руке, разглядывая написанные стихи и становясь все более и более недовольным ими, раздумывая — заняться отделкой, отложив на время для позднего рассмотрения или просто выбросить в мусорную корзину. Он поднимает голову, взгляд в окно: серо и сумрачно, горы облак собираются на западе, очередные перемены в вечно-меняющемся небе Парижа. Ему нравится быть грустным в комнате — успокаивающая грусть, будто дружеская грусть, которой можно посвятить себя несколько часов. Он откладывает ручку в сторону, чешет голову, вздыхает. Непрошенная, забытая фраза из Экклезиаста захватывает его сознание. И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость… Он быстро записывает эти слова на краю стихов, похоже, это самое честное, что написано им о себе за многие месяцы. Слова могут быть и не его, но он чувствует их, как свои.

Десять тридцать, одиннадцать часов. Бутылкообразная лампа на столе светит желтым светом. Капающий кран, отходящие от стен обои, царапанье ручки о бумагу. Он слышит звук шагов вдалеке. Кто-то приближается, медленно поднимается по винтовой лестнице на его этаж, верхний этаж, и поначалу он решает, что это — Морис, вечно полупьяный менеджер отеля, доставляющий ему телеграмму с утренней почты, приветливый Морис Петильон, человек тысяч историй о ни о чем, но нет, это не Морис, Уокер различает в шагах цокающий звук высоких каблуков — должно быть женщина; и, если там женщина, кто еще может быть, как не Марго? Уокер рад, чрезвычайно рад, совершенно оглупевший от счастья возможной встречи с ней. Он вскакивает со стула и бежит, чтобы открыть дверь до того, как она постучит.

В ее руках — небольшой кондитерский пакет, наполненный свежевыпеченными круассанами. В обычных обстоятельствах человек, принесший такой подарок, должен выглядеть счастливым, но Марго — угрюма и недовольна, с трудом выдавив из себя улыбку и холодно поцеловав Уокера в губы. Когда Уокер обнимает ее, она выскальзывает из его объятий и проходит в комнату, бросает пакет на стол и затем садится на неприбранную кровать. Уокер закрывает дверь, подходит к столу и останавливается.

Что случилось? говорит он.

Ничего не случилось со мной, отвечает Марго. Я хочу знать, что случилось с тобой.

Со мной? Почему что-то должно было случиться со мной? Ты о чем?

Прошлой ночью получилось так, что я гуляла с знакомым по Boulevard Saint-Germain. Было восемь тридцать или девять часов вечера. Мы прошли мимо ресторана, тот самый, старый стильный ресторан Vagenende, и безо всякой причины я, глупая дурочка, или потому что родители часто брали меня в детстве с собой туда, посмотрела в окно. И кого я там увидела?

Да, говорит Уокер, чувствуя будто получил пощечину. Не надо мне говорить, я знаю ответ.

Что ты затеваешь, Адам? В какую извращенную игру ты влезаешь?

Уокер садится на стул позади стола. Воздуха не хватает в его легких; а голова почти отделилась от тела. Он избегает взгляда Марго, чьи глаза безотрывно смотрят на него, и начинает теребить пакет с круассанами.

Ну? говорит она. Что скажешь?

Скажу, наконец отвечает он. Все расскажу.

Так начинай?

Потому что я не знаю, если я могу тебе полностью доверять. Ты не скажешь никому ни слова, понимаешь это? Ты должна обещать мне.

Кто я, по-твоему?

Не знаю. Кто-то, в ком я однажды разочаровался. И кто мне очень нравится. С кем я хочу быть вместе.

Но ты думаешь, я не смогу хранить секрет.

Сможешь?

Никто не просил меня об этом. Как я узнаю, если не пробовала?

По крайней мере, ты честна.

Тебе решать. Я не могу заставить тебя рассказать, если ты этого не захочешь. Но если ты не расскажешь, Адам, я встану и уйду, и ты больше никогда меня не увидишь.

Это шантаж.

Нет, не шантаж. Это просто правда, только и всего.

Уокер испускает долгий вздох поражения, затем встает со стула и начинает вышагивать взад и вперед перед Марго, наблюдающей за ним с кровати в молчании. Проходит десять минут, и за это время он рассказывает ей, что произошло за прошедшие дни: случайная встреча с Борном, сейчас он сомневается в ее случайности, лживые опровержения Борна в убийстве Седрика Уилльямса, приглашение встретиться с Хелен и Сесиль, визитная карточка, чуть было не разорванная им, вынашивание плана устранения Борна от женитьбы на Хелен, примирительный телефонный звонок, чтобы запустить план в действие, ужин в Vagenende, назначенная встреча с Сесиль сегодня в четыре часа. Когда Марго выслушала его до конца, она похлопывает левой рукой по кровати, приглашая Уокера сесть рядом с ней. Уокер садится, и в момент, когда его тело касается матраса, Марго хватает его за плечи, поворачивает к себе, приближает его лицо к своему и говорит очень тихо с глубоким убеждением в голосе: Брось, Адам. У тебя нет и шанса. Он нарежет тебя на кусочки.

Слишком поздно, говорит Уокер. Я уже начал и не остановлюсь, пока не дойду до конца.

Ты говоришь о доверии. Почему ты думаешь, что можешь доверять Хелен Жуэ? Ты же только что встретился с ней.

Я знаю. Займет какое-то время, чтобы узнать ее. Но мое первое впечатление от нее — неплохое. Она, похоже, честный человек; и я не думаю, что она настолько принадлежит Борну. Она благодарна ему, он добр к ней, но никакой любви к нему.

В ту самую минуту, как ты расскажешь ей о происшедшем в Нью Йорке, она отвернется от тебя и бросится прямиком к Борну. Я тебе это обещаю.

Может быть. Даже если и бросится, что может случиться со мной?

Разные вещи.

Борн может попробовать меня избить, но без ножа.

Я не говорю о ноже. У Рудольфа есть связи, сотни влиятельных связей, и, прежде чем ты станешь играть с ним, ты должен знать, с кем ты имеешь дело. Он совсем непрост.

Связи?

С полицией, с военными, с правительством. Я ничего не могу доказать, но я всегда чувствовала — он не просто университетский профессор.

А кто?

Я не знаю. Секретная служба, шпионаж, какая-нибудь грязная работа.

И почему ты в этом уверена?

Телефонные звонки посередине ночи… загадочные, необъяснимые отсутствия… люди, с которыми он знаком. Из кабинета министров, армейские генералы. Сколько молодых профессоров ходят ужинать с верхушкой правительства? Рудольф с ними, и от этого он становится еще опаснее для тебя. Особенно здесь, в Париже.

Немного надуманно, по-моему.

Помнишь ужин в нашей квартире в Нью Йорке весной?

Очень. Как я смогу забыть это?

Он был на телефоне, когда ты пришел. Потом он вышел — злой, весь в ярости, истеричный. Сколько лет я отдал им? Что он хотел сказать этим? Принципы! Сражения! Корабль идет ко дну! Что-то происходило в Париже, и я могу тебе сказать сейчас, что у этого что-то не было ничего общего с учебной работой или собственностью его отца. Это было связано с правительством, с его секретной жизнью в какой-он-там-состоит агенстве. Вот почему он так завелся, когда ты начал говорить о ЦРУ. Не помнишь? Он рассказал тебе о твоей семье, и ты был поражен, ты не мог поверить, как он смог накопать столько информации о тебе. Ты сказал, он должен быть агентом чего-нибудь. Ты был прав, Адам. Ты почувствовал что-то в нем, и он тут же начал высмеивать тебя, он свернул все в шутку. Вот тогда я поняла, как я права.

Может быть. но это лишь догадки.

А почему он так и не рассказал мне, в чем была проблема в Париже? Он даже не придумал никакой причины. Тебя не касается, сказал он, не задавай много вопросов. Улетает в Париж, и, когда возвращается, он уже помолвлен с Хелен Жуэ, а меня — за дверь.