Татьяна Соломатина - Девять месяцев, или «Комедия женских положений» Страница 31

Место Петра Валентиновича было пусто. Все были в курсе произошедшего эпизода преждевременного самовольного ухода на пенсию, но шлёпнуться на святое место ни у кого не хватало наглости. В один из дней какой-то зелёный юнец из интернов другой базы присел было и осуществил попытку вальяжно развалиться, но получил подзатыльник от заведующего отделением патологии беременности и вмиг растворился в задних рядах, испокон веку отведённых для молодняка.

За сдвоенными столами восседал, чаще всего в гордом одиночестве, Павел Петрович Романец. И тогда он всегда занимал срединную позицию, обняв сближенные ножки столов своими извилистыми нижними конечностями. В те редкие дни, когда на пятиминутке присутствовал главный врач, начмед занимал левый стол. В те раритетные утра, когда пятиминутку соблаговолял почтить своим посещением не в меру нервный профессор, Палпетрович всегда садился в первый ряд, хотя третий стул всегда имелся в наличии. Дело в том, что Романец терпеть не мог дутого и напыщенного профессора, ни черта не понимающего ни в акушерстве, ни в хитросплетениях нейронных связей живого организма под названием «коллектив». И садясь в первый ряд, демонстрировал таким образом своё презрение к профессору. Презрение, более известное в простонародье как «я с вами на одном поле срать не сяду!». Презрение к нему – и единение с пресловутым коллективом. И при всём при том, что автору Павел Петрович Романец не очень симпатичен, он, автор, не может не отдать должное его, Романца, гражданской смелости. Главный врач перед профессором лебезил и поведение начмеда не одобрял как в немой, так и в устной форме, но куда деваться-то, если на мостике чаще всего торчит не сам капитан, а первый помощник? А что до коллектива, так неприятный автору начмед сам изгалялся, как мог, над пресловутыми нейронными и прочими психическими и психологическими связями оного, но позволять это другим?! Если и не мог запретить, то претило это ему невыносимо. До самой что ни на есть осязаемой физической боли. То же наверняка чувствует опытный кинолог, когда его собственному псу смеет подавать команды кто-то посторонний.

В утро описываемых событий Романец страстно обвивал своими ногами тонкие спаренные ножки столов, стул Петра Валентиновича был пуст, Софья Константиновна сидела на своём обычном, занятом к концу первого года интернатуры месте – четвёртый ряд, с краю, у окна.

Пятиминутка покатилась по привычному сценарию. За кафедру встал первый дежурный врач и доложил о родах, принятых по отделению физиологии за сутки. Фамилия-имя-отчество, диагноз, откуда поступила, во сколько, каким образом и кого родила. Рост, вес, оценка по шкале Апгар, кровопотеря, куда переведена и в каком состоянии. Ответственные беременные и послеродовые. Фамилия-имя-отчество, диагноз, палата, когда и что. Белок мочи, АСТ, АЛТ, фибриноген, протромбин, тромбин и прочая биохимия. За время дежурства особых происшествий не происходило. Истории свежеродивших и ответственных переданы Романцу на просмотр и визирование.

Первого дежурного сменил второй и оттарабанил то же самое по своей вотчине. Ещё одна пачечка историй легла на стол перед Романцом.

Неонатологи физиологии и обсервации.

Дежурный врач отделения гинекологии.

У ответственного дежурного есть комментарии? Ах, комментариев нет?! Интеррресно! А не в нашем ли родильном доме вчера одной из пациенток с алиментарным ожирением и гестозом был напрочь снесен гальюн в обсервационном отделении? Что? В дневное время? Так у вас суточное дежурство! Суточное! И обо всём, что произошло за сутки, вы обязаны отчитаться на утренней врачебной конференции, дабы коллеги были в курсе всего, что происходит на территории нашего с вами – да-да! – нашего лечебного учреждения! Или вы полагаете, что я в таком склерозе, что не помню, что именно я вчера в отделении гинекологии произвёл плановую экстирпацию матки с придатками?! Или я в таком маразме, что забыл об операции кесарева сечения, выполненной мною в физиологическом оперблоке, из-за асфиксии плода?! Нет, мы все и всё должны знать о том, что творим, и о том, что творится! Или вам только деньги интересно по карманам ныкать и чужие подсчитывать?! А от говна вы, уважаемый ответственный дежурный, значится, нос воротите?! Что вы мямлите? Садитесь!

И да, кстати, ещё одно важное объявление.

– В связи с уходом многоуважаемого Петра Валентиновича на заслуженный отдых исполняющей обязанности заведующего отделением обсервации назначена Софья Константиновна Заруцкая! – хмуро и сурово отчеканил в пространство начмед. В зале установилась полная тишина. А такая тишина, надо сказать, состояние для утренних врачебных конференций крайне редкое.

– Что, моложе Соньки никого не нашлось? – вякнул из заднего ряда заведующий женской консультацией, мужчина возраста глубоко постпенсионного. – Надо было сразу из детского сада брать начальником кого-нибудь.

– И поквалифицированнее не обнаружилось кадров, да? – пробурчал себе под нос недавно получивший за неозвученный унитаз ответственный дежурный, давно и прочно считавший себя достойным какого-нибудь наконец-то заведования. Слава богу, и стаж, и квалификация позволяли. И были они, и в самом деле, куда больше и выше, чем у Софьи Константиновны.

И тут Романец Соню удивил.

– Спрашивать: «Кто должен быть боссом?» – всё равно что спрашивать: «Кто должен быть тенором в этом квартете?» Конечно, тот, кто может петь тенором. Генри Форд. Все по рабочим местам. Софья Константиновна, идёмте ко мне в кабинет. Это как минимум оградит вас от преждевременного линчевания нашим дружным коллективом. Они пока остынут, переварят и, простите, прогадятся, а мы с вами обсудим вчерашнее чрезвычайное происшествие.

– Читайте в газетах, чрезвычайное происшествие! «Обезумевшая от ожирения беременная с особой жестокостью замочила унитаз в сортире!» – дурашливо выкрикнул кто-то из интернов.

Зал, состоящий сплошь из людей, от которых частенько зависит ваша жизнь, жизнь ваших жён, сестёр, дочерей, любовниц, а также прочих родных и близких, ответил на эту сомнительного качества шутку взрывом истерического хохота. Они люди – и ничто человеческое... Прощайте им, как автор прощает издателю, редактору, корректору, художнику, дизайнеру, полиграфкомбинату, маркетингу, пиару и бухгалтерии.

Софья Константиновна встала и пошла. Вокруг неё как-то сразу образовались пустоты. Никто не звал её курить, пить кофе и сплетничать в тот недолгий временной коридор, что существует иногда, вне форс-мажоров, между утренней врачебной конференцией и предстоящим рабочим днём. Ни один анестезиолог не обнял её по-дружески за плечи, ни один неонатолог не подбежал с жалобой на неадекватное ведение родов в отделении обсервации, как это бывало всегда, пока она была всего лишь старшим ординатором. И только Григорий Эдуардович Пригожий тихо и нежно прошептал:

– Поздравляю вас, Софья Константиновна.

– Было бы с чем! – буркнула Соня. – А впрочем, спасибо, Гриша.

Пока Павел Петрович и Софья Константиновна спускаются с пятого этажа на первый, в кабинет начмеда, самое время рассказать наконец читателю, что же это за зверь такой – «обсервационное отделение». Тем более что аудитория у автора (во всяком случае, целевая – читай – просчитанная издательством) преимущественно женская. Кто-то там – в родильных домах – уже был, кто-то ещё не дорос, но все боятся. Особенно госпитализации в эту ужасную-ужасную обсервацию! Там же бомжи, отребье и бледные спирохеты от стен отскакивают!

А вот и ничего подобного! Во всяком случае, на предмет всяческой инфекции и её преувеличенной «летучести». Потому что согласно нормативным актам санитарный режим здесь более строг, нежели в физиологии или в «чистой» патологии беременных: уборку палат в обсервации проводят трижды в сутки. Один раз с моющими средствами и два раза – с дезинфицирующими растворами и последующим бактерицидным облучением. Один раз в семь дней проводят полную дезинфекцию палат.

Расскажу всё по порядку!

Обсервационное – или, как его ещё иногда называют, «второе акушерское» – отделение представляет собой роддом в роддоме. То есть имеет полный набор всех необходимых помещений (как то: приёмно-пропускной блок; палаты патологии беременности; родовой блок с предродовыми палатами, палатой интенсивной терапии, родовыми залами, операционным блоком, кабинетами и комнатами для медперсонала, санузлами; послеродовые палаты и своё отделение новорождённых) и, разумеется, оборудование и персонал. Во второе акушерское отделение госпитализируют всех тех беременных, рожениц и родильниц, которые могут быть источником инфекции для окружающих. Показаниями для госпитализации в обсервацию могут являться: лихорадка неясной этиологии (температура чёрт знает из-за чего); ОРВИ и ОРЗ (острая респираторная вирусная инфекция и острое респираторное заболевание, попросту говоря: сопли); безводный промежуток свыше двенадцати часов («воды излились всего лишь вчера!»); роды вне родильного дома (рожали на дому, а потом стало всё плохо, вот и прискакали); и, простите, из песни слов не выкинешь, – мертворождение и замершая беременность. Заболевших уже во время пребывания в акушерском стационаре беременных из отделения патологии переводят в обсервацию. Родильниц из физиологического послеродового отделения при осложнённом течении послеродового периода (эндометрит, нагноение швов промежности или послеоперационных) – переводят в обсервацию. В обсервацию госпитализируют необследованных – то есть таких безответственных и самонадеянных беременных и рожениц, что ни разу не удосужились сходить в женскую консультацию, – как бы они ни уверяли докторов приёмного покоя в том, что здоровы. Может быть, и здоровы. А быть может, вирусы, например, гепатита, о наличии которых носительница и не подозревает, имеют тоже вполне себе цветущий вид. Не говоря уже о банальном стафилококке или синегнойной палочке. Ещё в обсервационном отделении находятся дети, родившиеся в этом отделении; дети, чьи матери переведены из первого акушерского отделения; дети, переведённые из физиологического родильно-операционного блока с врождённым везикулопустулёзом (младенцы в пузырьках и гнойничках), уродствами, отказные дети и дети, родившиеся вне родильного дома.