Александр Смоленский - Кремлевский опекун Страница 31

Лев принял прохладный душ, побрился, убив на это дело минут сорок. Но деваться все равно было некуда, и он неохотно потащился в столовую. Хотя думал не о завтраке. Что сегодня его ждет на процессе? Вчера поздно вечером он успел переговорить с адвокатом. Тот «по секрету» рассказал, что происходило в зале и за его кулисами, но был настроен обнадеживающе, хитро щурился и то и дело отпускал шуточки. Кажется, он действительно знал, как дальше действовать.

Однако приехав к зданию Дома культуры, Багрянский невольно вспомнил свой жуткий сон. У входа лениво толкались группы каких-то изрядно помятых людей с плакатами. Двое мужчин странного вида, с выщипанными, как перья у курицы, бородами держали в руках по большому листу бумаги, на которых коряво и неумело было выведено: «Позор богоотступникам! Брат и сестра – одна сатана! Защитим нашу душу и плоть от сатаны».

Другая группа призывала безжалостно наказать насильника, публично высечь его на площади. На одном из плакатов Лев увидел странное слово, которое долго не мог разобрать, а когда прочитал, невольно усмехнулся – там было выведено: «Инъекцестъ». То ли ктото специально пытался придать ему церковнославянский вид, то ли просто не знал, как оно пишется, что скорее походило на правду. Особенно если учесть, что перед входом в ДК на столе лежала толстая стопка ксерокопий знаменитой статьи из «Комсомольца». Невидимый режиссер всего этого спектакля оказался не только изощренным, но и обладал достаточно серьезными организаторскими возможностями.

Впрочем, как позже узнал Багрянский от директора «Слободы», в зале наблюдалась прямо противоположная картина, будто здесь ставил пьесу другой режиссер. Во всяком случае, внешне обстановка разительно изменилась, и прежде всего потому, что на сцене уже не присутствовала решетка!

Сразу, как только судья открыла заседание, встал староста присяжных заседателей, завуч местной школы с приятной фамилией Алмазов, человек с грустными, усталыми серыми глазами и спросил:

– У присяжных заседателей появились вопросы. Позвольте поинтересоваться, прежде чем вы откроете заседание, – торжественно произнес он, – присяжные хотят знать, надо ли им принимать во внимание публикацию в одной из самых популярных газет? Там фигурируют очень серьезные обличительные факты, касающиеся подсудимого, и кстати, потерпевшей тоже, и говорится об их причастности к такому возмутительному явлению, как инцест!

Зуеву передернуло. Словно она до последнего момента наивно рассчитывала, что участники процесса не посмеют затронуть эту тему, которая, бог с ней, пусть витает в кулуарах.

– Исходя из закона, присяжные обязаны руководствоваться только теми фактами, которые будут обсуждаться в ходе судебного разбирательства и которые сам закон рассматривает как правонарушение, – пояснила Галина Николаевна, заранее предвидя, что ее комментарий вызовет крайне негативную реакцию. – О чем вы еще хотели спросить?

– Защита поставила вопрос об освобождении Сироткина из-под стражи. Каково ваше решение?

– Решетку я распорядилась снять, а под стражей подсудимого оставить. Пока.

Бахтин слегка побледнел, но внешне сохранил спокойствие.

– А теперь продолжим.

Всеми силами судья стремилась вновь взять инициативу в свои руки, хотя по-прежнему так до конца и не понимала, в каком русле продолжать процесс.

В какой-то момент Багрянскому стало неинтересно. Бахтин теперь никому спуску не даст. В этом можно быть уверенным на все сто.

Багрянский вдруг понял, что голоден, как старый волк, упустивший добычу. И решительно потащился в кафе напротив, заранее представляя, что там его ждет: нормальные люди в такие места не ходят.

– Вы куда, Лев? – спросила неизвестно откуда взявшаяся журналистка Марина. – Я вас, признаться, искала.

– Значит, плохо искали, – усмехнулся Багрянский. – Составите компанию для похода в кафе?

– Нет, не могу, караулю адвоката Бахтина. Обещал дать интервью.

– Ну-ну, ждите, – усомнился Багрянский. – Тогда я тоже не пойду в эту забегаловку, а отправлюсь, пожалуй, в «Слободу». Там и перекушу.

Стоило въехать в ворота, как Багрянский мгновенно увидел новый серебристый джип Духона. Вот так сюрприз! Надо же! Даже не предупредил, что приедет.

Он легко взбежал на крыльцо столовой и уже сквозь окно заметил, что Александр там не один. Велико же было его удивление, когда в человеке, сидящем вполоборота за столом, он узнал Леонида Сергеевича Мацкевича.

– Вот это да! Вот это сюрприз! Сразу два, – расплылся в широкой улыбке Багрянский. – Никак не ожидал...

– Ты, голубчик, многого не ожидал. – Духон обнялся с другом. – Хочу тебе представить нашего коллегу, члена новой компании «Отставник» господина Мацкевича. Нашего – на троих – сыскного агентства. Сейчас прямо и отметим его день рождения. Толя, неси сюда «Jameson».

Последняя фраза была адресована на кухню, из чего Багрянский заключил, что приезд в «Слободу» Александра Павловича, да еще с Мацкевичем, да еще в придачу со своим «обозом», – это серьезно!

Багрянский сел к столу и выжидательно замолчал.

– Вот, решил украсть у себя несколько дней и приехать. Неужели нам, так сказать, пенсионерам, не полагается хотя бы неделька отдыха? – шутливо объяснил цель визита Александр.

Впрочем, Багрянский уже догадался, что Духон наконец всерьез вцепился в валдайскую историю. Сначала прислал сюда Бахтина, а затем «выписал» еще и мощнейшего аналитика – самого Мацкевича! Видно, впереди их ждут серьезные дела.

– На процессе, сам понимаешь, мне появляться не солидно. Хотя, конечно, любопытно. – Духон деловито разложил лед по бокалам и налил в них виски.

Пока друзья и новоявленные компаньоны уминали закуски, все дружно молчали.

– Я, между прочим, хоть здесь и не был, тем не менее навел кое-какие справки, – слегка отодвинувшись от стола, произнес Духон. – У тебя, Багрянский, просто нюх на всякие заморочки. Ты прямо как легавая, даже если не хочешь, а все равно берешь след.

– Признаться, не очень понял, насколько уместно сравнение с легавой? – чуть не обиделся Лев.

– Как раз очень уместно, – быстро успокоил друга Духон. – В этом деле, как теперь представляется, на поверку очень много непонятного. Я тут в дороге пересказывал его Леониду Сергеевичу, так он тоже только и делал, что диву давался. Непонятно откуда взялся в этих местах отставной вояка Добровольский? Какое-то непонятное опекунство над какими-то непонятными детьми. Зачем-то притащил их сюда, хотя имеет квартиру в Москве? Ну и, конечно, эта кровь-любовь, инцест... Голливуд, одним словом. Правильно я удивляюсь, коллега? Вы позволите, Леонид Сергеевич, вас так называть?

– Все шутки-прибаутки, Сашенька. Ты в городе побывай, с Бахтиным поговори – сразу станет не до шуток, – недобро откликнулся Багрянский и тоже отодвинулся от стола.

– Вот и побываю, и поговорю, а вечером еще коечто обсудим. И для тебя даже имеется особое поручение. Кажется, я кое-что нащупал. Вот только сделаю после сна несколько звонков.

Духон дал понять, что беседа окончена. Он встал и направился в свой домик.

Слегка помявшись, Мацкевич попросил Льва взять его с собой в город. Ему хотелось как можно быстрее ввязаться в бой, который проходил в зале суда.

– Понимаете, мне нужно хоть краешком глаза взглянуть на процесс, на главных его героев, – простодушно пояснил чекист.

Больше ничего не обсуждая, они влезли в машину, которая быстро домчала их до Дома культуры.

– Не стал сразу вас расстраивать, коллега, но процесс, увы, закрытый. Но если будете молчать, кое-что придумаю.

Лев куда-то исчез, а вышел с киномехаником, который за пару бутылок водки обещал посадить бывшего полковника и журналиста в свою будку.

Правда, при этом он удивленно спросил:

– А что, «безопасность» не может пройти в зал?

– Не может. Он соблюдает конспирацию, – строго пояснил Багрянский, приложив палец к губам. – Только ты тоже никому...

– Тогда понятно, – по-военному сказал киномеханик. – За мной, через парикмахерскую. По одному.

Заседание было в разгаре. На Багрянского, успевшего давно свыкнуться с околосудебной жизнью, внутрисудебная не произвела какого-то особого впечатления. Чего нельзя было сказать о Мацкевиче. Из будки неплохо было видно судью и подсудимого, присяжных и потерпевшую. Но Мацкевича, как ни странно, все они волновали мало – официальные участники процесса не пробуждали в нем особого интереса. Леонида Сергеевича интересовал только один человек – Добровольский, опекун. «Человек, много повидавший и переживший, – через какое-то время сделал свой первый вывод аналитик. – Об этом говорят усталые, можно даже сказать, измученные глаза, тяжелый и в то же время какой-то несчастный, затравленный взгляд. Хотя можно допустить, что в прошлом этот человек был энергичным военным карьеристом, а теперь же, как и многие другие отставники девяностых, убежден в том, что их заслуги по достоинству не оценены».