Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим Страница 31

На ближайшем дереве раскачивается человеческое тело. Глаза выклеваны, лоб рассечен ударом меча, кровь давно запеклась. Каблукову вновь становится не по себе, он вспоминает ласковое Средиземное море и яхту «Лизавета», спокойно перескакивающую с волны на волну, и Зюзевякина, и Кошаню, и собственную нежную и теплую подругу, тогда еще не вышедшую замуж за монакского принца, а тут мертвое человеческое тело с выклеванными глазами, узкая петля дороги, Абеляр, сжимающий в одной руке меч, а в другой — поводья, трогай, говорит Абеляр Каблукову и снова дает вороному шпоры.

— Кто это был? — спрашивает немного погодя Д. К. Абеляра.

— А это кто? — с той же интонацией спрашивает его бывший единорог, кивком головы указывая на еще одно мертвое тело, точно так же болтающееся на точно таком же дереве. Каблуков замолкает. Каблуков больше не чувствует дождя, что припустил уже ни на шутку, даже шляпа и плащ не спасают, но вот — слава богу — виден просвет, дорога выходит на серую пустошь и резко сворачивает влево, а у самого ее поворота высится большой каменный крест, грубо вытесанный из гранита.

Подъехав к кресту, Абеляр придерживает лошадь и поджидает Джона Ивановича. Тот чувствует небывалое желание соскочить с лошади, упасть перед крестом на колени и вознести молитвы Всевышнему, но смотрит на низкое хлюпающее небо, струи дождя, сурово и безысходно падающие на землю, и понимает, что ничегошеньки не изменится от его молитвы, да и потом, стоит ли ему, Джону Ивановичу Каблукову, столь выспренне поминать имя божье? Нет, не стоит, заключает свои минутные размышления Джон Иванович, хотя все равно он благодарен Господу, что тот позволил им с Абеляром так спокойно и даже безмятежно пересечь этот дурной, мрачный лес, а не оставил их болтаться на дубах в компании с уже висящими. Лошади снова получают шпоры, дорога, как уже было сказано, сразу от креста резко уходит влево, туда же поворачивают и всадники, а через каких–то двести–триста пеших шагов от дороги идет маленькая развилка, почти тропинка, куда Абеляр уверенно направляет свою лошадь.

— Долго еще? — стонет позади Каблуков.

Абеляр не отвечает, а только переводит лошадь в галоп — Каблуков следует его примеру, хотя галоп — это еще похуже, чем рысь, не говоря уж об иноходи, тем паче на такой вот дорожке, почти тропинке, дождь бьет в спину, плащ тяжелеет, намокшая шляпа давит на голову, выехали утром, сейчас еще день, а ощущение, что напали на землю сумерки, все серо, ничего не видно, вот только вырастает впереди некая плохо различимая громада — Абеляр внезапно придерживает лошадь и, обернувшись к Каблукову, говорит: — Все, это и есть замок Фридриха.

Они подъезжают ко рву, окружающему замок, мост поднят, Абеляр чертыхается, но внезапно в его руках появляется большой рог и бывший единорог (каламбур принадлежит не Каблукову) оглушительно трубит, нарушив мрачную, дождливую тишину. Из замка не доносится никакого ответа, Абеляр трубит еще раз, наконец–то скрипят ворота на той стороне рва, и зычный голос спрашивает, чего надобно странникам в замке князя Фридриха Штаудоферийского (как потом Каблуков не пыжился, сам он так ни разу и не смог выговорить фамилии доблестного князя). Абеляр столь же зычно кричит, что это благородный Абеляр, известный еще под именем Белого Единорога, старый знакомец досточтимого Фридриха, случайно оказался в этих местах с одним добрым приятелем, и теперь вот они хотели бы засвидетельствовать князю свое почтение и распить с ним кувшин доброго вина, если, конечно, князь не занят. Им велено обождать, ворота вновь скрипят, и наступает тишина, прерываемая лишь шорохом все еще идущего дождя. Сумерки наконец–то сгустились, хотя, может, это туман. Д. К. уже плохо различает не то что Абеляра, но и свою лошадь, как бы тоже ставшую частью и дождя, и тумана, но вновь скрипят ворота, слышится звук опускаемого моста, вспыхивает яркий свет факела, и все тот же зычный голос возвещает, что князь Фридрих Штаудоферийский будет рад увидеть своего старого друга, благородного Абеляра, также известного ему под именем Белого Единорога, а заодно и его приятеля, познакомиться с коим он надеется в самое ближайшее время.

— Ну, слава богу, — ворчит себе под нос Каблуков, направляя лошадь на узенький и горбатый мост.

Глава четвертая,

в которой появляется Фридрих Штаудоферийский, а Каблуков узнает, что минет существовал и в Средние века, хотя это ему тоже не помогло

Замок этот, известный как «Штаудоферийская твердыня», был построен еще лет триста назад одним из первых влиятельных князей, предков Фридриха. Выглядел он весьма мрачным — этакая представительная громада, сложенная из больших, плохо отесанных глыб, с крепостной стеной, с тремя угловыми башенками, с мощным и суровым донжоном, возвышающимся над окрестностями. В замке имелись глухие и глубокие подвалы, был и большой двор с расположенными на нем конюшнями, амбарами и прочими хозяйственными постройками. Вокруг замка, как уже сказано, шел ров, заполненный зеленой стоячей водой. Первые ворота вели во внешний двор, из коего следовало преодолеть еще одни, и лишь тогда ты оказывался в замке.

Абеляр и Каблуков прошли сквозь ворота спешившимися, ведя лошадей под уздцы, стараясь не отставать от своего рослого провожатого, освещавшего факелом дорогу и шагавшего быстро и размашисто, будто стремившегося оставить там, за крепостной стеной и рвом, все беспокойство наступающей ночи.

На внутреннем дворе их поджидало несколько слуг, лошадей сразу же расседлали, обтерли и увели на конюшню, что же касается путников, то им предложили пройти в большую залу донжона, где их поджидал князь. Провожатым вновь вызвался все тот же великан с зычным голосом, который оказался ближайшим сподручным князя) доблестным рыцарем Гривуальдусом, как он себя назвал. И вот они пересекают мощный двор, входят в дверной проем, поднимаются по узенькой винтовой лестнице, минуют длинный коридор, увешанный гобеленами с изображением непонятных битв и охотничьих сцен, затем снова поднимаются по лестнице, вновь идут по длинному коридору, только гобеленов на стенах уже нет, лишь с десяток факелов, потрескивая, освещают путь, вот наконец–то закрытые двери резного дерева, Гривуальдус распахивает их и предлагает нашим друзьям пройти.

Они входят и видят, что находятся в большой зале, жарко пылает камин, в самом центре — пустой некрашеный стол, по стенам столь же ярко, как и в коридоре, пылают факелы, а ближе к камину, в большом резном кресле, сидит старик, закутавшийся в черный бархатный плащ. Возле его ног пристроились два огромных, свирепого вида пса, помесь дога и мастифа, как решил про себя Джон Иванович.

— Здравствуй, здравствуй, милейший Абеляр, — проскрипел из кресла бархатный старец, — давно мы с тобой не виделись! — Собаки заворчали, одна из них внезапно взвизгнула и снова затихла. — Да, — продолжал князь, — лет тридцать, наверное, прошло?

— Может, сто тридцать? — захохотал Абеляр, подходя к креслу и целуя протянутую руку с большим одиноким перстнем на указательном пальце. — Знаешь, князь. — продолжил бывший единорог, — иногда мне кажется, что ты вечен.

— Ну, — довольно улыбнулся Фридрих Штаудоферийский, — ты мне льстишь, но все равно приятно. А это и есть твой друг?

— Да, — сказал Абеляр, — мой хороший друг Джон Иванович Каблуков, с которым произошло величайшее несчастье, собственно, именно это и привело нас к тебе, князь.

— О делах потом, — отмахнулся Фридрих, — вы, наверное, голодны с дороги, да и отдохнуть не мешало бы. Так что поедите, поспите, а потом и о делах, не так ли, Гривуальдус? — отчего–то обратился он к рыцарю.

— Воистину так, монсеньер, — кратко ответил тот.

— Тогда распорядись о еде. Гривуальдус вышел из залы, собаки, молча и настороженно, проводили его до дверей, а потом снова улеглись у ног хозяина.

— Славные песики, — сказал тот, заметив любопытствующий и пугливый взгляд Каблукова, — каждый в одиночку медведя завалит, да и лесного быка. Спокойнее мне, когда песики рядом, но вы не волнуйтесь, досточтимый, пока я не скажу, они никого не тронут, не так ли, Факел, — обратился Фридрих к песику помощнее. Тот прорычал и лизнул княжескую руку.

— Как ты его назвал? — поинтересовался Абеляр. — Этого зовут Факел, а второго Молнией. Один обжигает, второй разит на месте, так и живем, — внезапно закончил Фридрих и встал с кресла. — Ну ладно, вы тут располагайтесь, трапезничайте, потом отдохните, а я же пока вас покину. Но еще свидимся, Абеляр, да и вы, досточтимый, — кивнул князь Каблукову и пошел к выходу из залы. Собаки резво вскочили с места и затрусили за хозяином, а Каблуков с Абеляром сели на простые дубовые скамейки, что стояли у стола, и стали ждать обещанной трапезы.