Исаак Башевис Зингер - Рассказы Страница 31

— Зачем ты мне это говоришь? повторил Зейдель.

— Реб Зейдель, выслушай меня. Ты должен перейти в христианство. Поскольку христиане веруют в Сына человеческого, сын человека может стать для них Богом. Гои восхищаются величием в любой его форме и обожают всех, кто им обладает: людей, преисполненных великого милосердия или великой жестокости, великих созидателей и великих разрушителей, великих девственниц и великих блудниц, великих мудрецов и великих дураков, великих тиранов и великих бунтарей, великих мучеников веры и великих вероотступников. Если человек велик — они боготворят его, а до прочего им дела нет. Поэтому, реб Зейдель, если хочешь, чтобы тебя почитали, ты должен принять их веру. А насчет Бога не беспокойся. Для Всевышнего и Всемогущего земля наша со всеми обитателями все равно, что муравьиная куча. Ему безразлично, молится Ему человек в синагоге или в церкви, постится он от субботы до субботы или обжирается свининой. Слишком Он высоко, чтоб замечать, этих крошечных букашек, возомнивших себя венцом творения.

— Ты хочешь сказать, что Господь не дал Моисею Тору на Синае? — спросил Зейдель.

— Еще чего! Чтобы Господь открыл свою душу человеку, рожденному женщиной?

— А Иисус разве не сын Его?

— Иисус был просто назаретский ублюдок.

— И нет ни награды, ни наказания?

— Нет.

— Тогда что же есть? — спросил Зейдель испуганно и смятенно.

— Есть нечто, что существует, но лишено существования, — ответил я в философском стиле.

— И нет никакой надежды познать истину?

— Мир непознаваем, а истины просто нет, ответил я, вывернув вопрос наизнанку, — Как невозможно постичь вкус соли носом, благоухание бальзама ухом или звук скрипки языком, так для вас невозможно постичь мир вашим разумом.

— Чем же можно постичь его?

— Страстями — и то лишь малую его часть. Но у тебя, реб Зейдель, есть только одна страсть — гордыня. Если ты избавишься и от нее, от тебя останется пустое место.

— Что же мне делать? — растерянно спросил Зейдель.

— Ступай завтра к священнику, скажи ему, что хочешь перейти к ним. Затем продай все свое добро. Постарайся уговорить жену принять новую веру — согласится, хорошо, не согласится, потеря не велика. Гои сделают тебя священником, а священнику не разрешается иметь жену. Ты будешь по-прежнему заниматься изучением священных книг, носить длиннополое одеяние и ермолку. Разница одна: вместо того, чтобы прозябать в захолустном местечке среди евреев, ненавидящих тебя и твой талант, вместо того, чтобы ходить в полуразваленную синагогу и молиться возле печки, где греются чесоточные попрошайки, ты будешь жить в большом городе, проповедовать в рос кошкой церкви по звуки органа, прихожанами твоими будут солидные почтенные люди, а их жены будут целовать, тебе руку. Если же ты постараешься и накропаешь сочинение касательно Иисуса и Непорочной Девы, матери его. то они сделают тебя епископом, затем, глядишь, и кардиналом, а со временем, если на то будет воля Божья и все пойдет удачно, то и папой. Тогда гои станут носить тебя в золоченом кресле и воскурять перед тобою фимиам, как перед идолом; в Риме, в Мадриде и в Кракове люди станут преклонять колени перед твоим изображением.

— И как меня будут звать? — спросил Зейдель.

— Зейделиус Первый.

Мои слова так его ошеломили, что он весь задрожал и вскочил с постели. Его жена проснулась и спросила, отчего он не спит. Женский инстинкт подсказывал ей, что мужа охватило смутное страстное желание она подумала: а вдруг свершится чудо? Но Зейдель уже решил с ней развестись, велел ей замолчать и ни о чем не спрашивать. Он надел халат, ночные туфли и вышел в кабинет, где зажег свечу и просидел до рассвета, читая и перечитывая Вульгату.

Зейдель последовал моему совету. Он пошел к священнику и дал ему понять, что хочет побеседовать о вере. Конечно, гой охотно согласился. Для священника ведь нет заманчивой добычи, чем еврейская душа. Дальше все пошло как по маслу: священники и дворяне со всей округи посулили Зейделю головокружительную церковную карьеру: он быстро распродал свое имущество, развелся с женой, крестился, окропился святой водой и превратился в христианина. Впервые в жизни Зейделю оказывали почести: церковники носили ею на руках, дворяне осыпали его комплиментами, их жены благосклонно улыбались ему и приглашали погостить в свои усадьбы. Епископ Замостья стал его крестным отцом. Звали его теперь не Зейдель, а Бенедиктус Яновский — в честь его родного местечка. Хотя Зейдель не был пока ни священником, ни даже дьяконом, он заказал себе у портного черную рясу и повесил на шею четки и крест. Жил он временно в доме священника, редко отваживаясь выйти на улицу, ибо еврейские мальчики бегали за ним и кричали: "Выкрест! Отступник!"

Друзья-христиане предлагали ему множество различных вариантов. Одни советовали ему пойти учиться в семинарию, другие полагали, что лучше вступить в орден доминиканцев в Люблине. Были и такие, что предлагали ему жениться на богатой местной даме и стать помещиком. Но Зейдель не склонен был идти проторенной стезей. Ему хотелось немедленно стать великим. Он знал, что в прошлом евреи, обратившиеся в христианство, часто добивались славы полемическими сочинениями против Талмуда — Петрус Алонсо, Пабло Христиани из Монпелье, Пабло де Санта Мария, Иоганн Батиста, Иоганн Пфефферкорн[97] и другие. Зейдель решил последовать их примеру. Теперь, когда он стал христианином, и еврейские дети дразнили его на улице, он внезапно обнаружил, что никогда не любил Талмуд. Иврит Талмуда был испорчен арамейским, талмудическое начетничество наводило скуку, легенды лишены были правдоподобия, а Комментарии к Библии — притянуты за волосы и полны софистики.

Зейдель побывал в семинарских библиотеках Люблина и Кракова, изучил трактаты, написанные еврейскими выкрестами. Он быстро заметил, что все они весьма похожи друг на друга. Невежественные авторы, не стесняясь, крали друг у друга, и все как один цитировали те немногие отрывки из Библии, что направлены против неевреев. Некоторые даже не трудились изложить чужой трактат своими словами, а просто переписывали чье-нибудь сочинение и ставили под ним свое имя. Подлинная "Апология Контра Талмудум"[98] никем еще не была написана, и Зейдель, с его познаниями в области философии и каббалы, подходил для этой цели как никто другой. Кроме того, Зейдель вознамерился отыскать в Библии свежие доказательства того, что пророки уже предвидели рождение, муки и воскресение Христа. Кроме того, он собирался подкрепить истинность христианской религии доводами из логики, астрономии и разных естественных наук. Трактату Зейделя предстояло стать для христиан тем же, чем для иудеев была "Могучая Длань"[99] Маймонида, и перенести своего автора из Янова прямо в Ватикан.

Зейдель читал, думал, писал, просиживал дни и ночи в библиотеках. Изредка он встречался с христианскими теологами и беседовал с ними по-польски и на латыни. Он изучал христианские книги с тем же пылом, с каким прежде занимался еврейскими текстами. Вскоре он уже мог цитировать, наизусть целые главы из Нового завета. Он стал знатоком латыни. Через некоторое время познания его в христианской теологии стали так обширны, что священники и монахи боялись вступать с ним в дискуссию, ибо он, благодаря эрудиции, постоянно уличал их в ошибках. Ему не раз обещали место преподавателя в семинарии, но как-то ничего из этого не вышло. Место библиотекаря в Кракове, на которое он твердо рассчитывал, досталось родственнику губернатора. Зейдель начал понимать, что и у гоев дела обстоят не лучшим образом. Духовенство больше заботилось о презренном металле, чем о Боге. Проповеди были полны ошибок. Большинство священников не знало латыни, но и по-польски нитровало тексты искаженно.

Год за годом работал Зейдель над своим трактатом и никак не мог закончить. Его требования были так высоки, что он все время находил в своем труде просчеты и недостатки, но чем больше он вносил исправлений, тем яснее видел, что нужно править снова и снова. Он писал, вычеркивал, переписывал, выбрасывал написанное. Ящики его стола наполнились черно винами, заметками, ссылками, но завершить работу все никак не удавалось. Многолетние труды так изнурили Зейделя, что он уже почти не соображал, где правда, а где нет, в чем есть смысл, а где бессмыслица, что может понравиться церкви, а что ее разгневает. Он уже не замечал различий между истиной и ложью. Тем не менее, он продолжал размышлять, изредка ему приходили в голову кое-какие новые идеи. В ходе работы он так часто обращался к Талмуду, что снова погрузился в его глубины. Он царапал замечания на полях, сравнивал различные тексты, и уже не понимал, делает он это с тем, чтобы выискать новые доводы против Талмуда, или просто по привычке. Порою попадались ему книги о процессах над ведьмами, рассказы о девицах, одержимых бесом, отчеты инквизиции, и он стал охотиться за такого сорта рукописями разных стран и эпох.