Эмманюэль Роблес - На городских холмах Страница 31

Но вот он решился и бормотнул:

— Сейчас вернусь.

Он двинулся к дому, а за ним по пятам гналась его тень. Я быстро отошел к камышовому плетню. Тревожно прислушался. Прямо хоть плачь!

Сейчас наверняка полдень. Опять сорвалось! В конце концов меня попросту сцапают. Наклонившись, я мог видеть левое крыло виллы Альмаро, возле которой одиноко торчала пальма, будто приклеенная к гипсовому небу. Если уж мне суждено будет покинуть это место, то придется бежать по проспекту до самых лестниц на Мюлузской улице. Если начнут преследовать, стрелять в того, кто приблизится ко мне…

Но старикашка уже тащился обратно. В руке он держал за горлышко две бутылки. Они ослепительно сверкали на солнце, и казалось, будто старик несет две громадные горящие лампочки. Я сделал несколько шагов навстречу ему. И в тот же момент услышал шум автомобильного мотора. Одним прыжком я оказался у решетки. Старик с криком бросился за мной:

— Ты что делаешь? Ты что делаешь?

Я выхватил револьвер.

«БАКАЛЕЯ».

Буквы на стене пылали.

Из-за поворота вынырнула машина. Ну да, это она! Длинная, черная. «Рено» Альмаро. Вот она остановилась. Резко скрипнули тормоза. Альмаро… Он не один. Рядом с ним какой-то тип.

— В чем дело? — зарычал ошарашенный старик, кидаясь ко мне.

Альмаро открыл дверцу машины. Я так стиснул зубы, что свело челюсти. Подождать, пока он выйдет…

И по этой черной мишени, вырисовывающейся на фоне ослепительно белой стены, я выпускаю две пули. Альмаро отступает на шаг, втягивает в себя воздух… Колени у него подгибаются. Я стреляю еще раз. Кажется, вокруг него миллионами белых пушинок искрятся брызги света… Медленно, как в кино, Альмаро оседает на землю… Старик обхватывает меня руками. Бешенство просыпается во мне, и я изо всей силы бью его коленкой в живот. Взвизгнув, он опрокидывается навзничь. На какую-то ужасную секунду я застываю на месте… Нет сил бежать. Все мысли замирают во мне, и я только перевожу взгляд с тела Альмаро, прислонившегося к крылу автомобиля в какой-то странной позе — левая рука подогнулась, словно вывихнутая, лицо уткнулось в гравий, — на старика, который корчится у моих ног, прижав руки к животу. Одна штанина у старика подвернулась, обнажив тощую икру… Потрясенный спутник Альмаро замер в машине: взгляд его застыл, рот открылся… И эта огромная мрачная машина… Мотор ее все еще работает, тихо гудит… Как все это нелепо! До сумасшествия нелепо! Не знаю, как мне удалось вырваться из этого парализовавшего меня столбняка. Я отбросил револьвер и побежал. Услышал, как хлопают ставни… Я обернулся. Старик не то поднимался, не то пытался подняться…

Одним прыжком перемахнул я через низкую ограду, очутился в переулке — никого! — и помчался между садов в сосняк Форта императора. По дороге мне не встретилось ни одной живой души.

Дверь мне открыла Луиза.

Я стоял на лестничной клетке и тяжело дышал после этого бесконечно долгого бега. Перед глазами еще вертелись черные круги, и я плохо видел.

— Входите же! — воскликнула Луиза.

Я ничего не различал в комнате. Я почти ослеп.

Послышался голос Фернандеса:

— Это ты? Что случилось?

Я прислонился к стене. Я не мог выговорить ни слова. Наконец мне удалось выдавить:

— Только что я… убил… Альмаро…

Фернандес метнулся ко мне, схватил за плечи, тряхнул.

— Так ты сделал это! Не бойся! Мы спрячем тебя. Не бойся!

Я и не боялся. Просто меня мучила жажда.

Луиза, взволнованная не меньше своего мужа, хотела дать мне поесть. Я отказался. Есть совсем не хотелось. Я попросил, чтоб мне дали напиться и уложили отдохнуть.

— Вот это дело! — заторопился Фернандес. — Сосни. А я пока поищу Роже. Мы с ним займемся тобою.

Я знал, что он не сможет долго прятать меня у себя дома. К ним, несомненно, вскоре нагрянут с обыском. Я прошел в смежную комнату. Там в люльке спал их младенец. Я прилег на кровать и почти мгновенно, словно утопленник в воду, погрузился в глубокий сон.

Когда Фернандес и Роже разбудили меня, был уже вечер. В столовой Луиза кормила грудью сына. Она как-то странно взглянула на меня. Может быть, ей хотелось, чтобы я поскорее ушел от них? Что ж, я понимал ее — ведь у них ребенок… Роже пожал мне руку и тоже сказал, чтоб я не боялся, все будет хорошо. Внизу стояла его машина.

Я двинулся за ними, не задаваясь вопросом, куда меня ведут. Я чувствовал слабость во всем теле, мускулы размякли, нервозность прошла…

Пока мы мчались по алжирским улицам, таким пустынным в воскресные дни, Фернандес рассказал мне, что Альмаро отвезли в больницу.

— Ты неплохо его отделал, — добавил он. — Две пули в левом легком. Дольше этой ночи он не протянет…

Шум мотора заглушал его голос. Я молчал. Мне не хотелось выказывать своих чувств. Я сделал вид, что меня совсем разморило, и забился в угол сиденья.

Фернандес опять сказал потеплевшим голосом:

— Мы вытащим тебя из этой истории. Не бойся.

А я и в самом деле не испытывал никакого страха. Странно! Роже почему-то тоже считал, что меня необходимо подбодрить.

Машина мчалась вперед. Мне показалось, что я узнаю высокую решетчатую ограду Садов Хаммы, и невольно наклонился вперед.

Снова раздался голос Фернандеса:

— Мы едем на Хуссейн-Дей. Не может быть и речи о том, чтобы выбраться из Алжира. Все дороги уже перекрыты жандармами и мотоциклистами. Но ты не унывай…

Я и не унывал. Я слушал его скорее с любопытством, чем с беспокойством. А вот он казался очень возбужденным. Он то и дело оборачивался назад — наверняка для того, чтобы проверить, не преследуют ли нас. У меня было такое чувство, будто все это не имеет ко мне никакого отношения. Ничто не трогало меня: ни эта ночь, ни патрули, ни беспокойство моего друга.

Роже вел машину на большой скорости. Погасшая сигарета застыла в уголке его губ.

Но вот машина сделала резкий поворот, пронеслась вдоль широкой, ярко освещенной площади. Я увидел ярмарочные балаганы, украшенные гирляндами разноцветных лампочек. Кружилась огромная карусель, и деревянные сирены, прижавшись к ее центральной оси, смотрели на толпу своими незрячими глазами. Где-то крутили шарманку, и над головами людей плыли звуки вальса «Голубой Дунай».

Вдруг мы остановились.

— Быстрее! — бросил Фернандес.

Я вылез из машины. Вплотную к стене стоял большой крытый фургон бродячих фокусников. Роже потянул меня за руку и шепнул:

— Сюда.

Я вскарабкался вслед за ним. Жарко, как в печке. До нас долетал слегка приглушенный шум праздника. Фернандес чиркнул зажигалкой: под лавку побежали тараканы. Все в фургоне было выкрашено в серый цвет. Перегородка делила этот сундук на две каморки. Во второй стояли два узких топчана и две табуретки. На стенках наклеены портреты американских актрис.

Пламя зажигалки дрожало. Фернандес тихо сказал:

— Оставайся здесь, это надежное место. Как только все будет готово, придем за тобой…

Зажигалка вот-вот погаснет. В ее желтоватом свете худое лицо Фернандеса казалось лицом тяжело больного человека.

Он пожал мне руку. Следовало бы поблагодарить его за все, что он сделал для меня, но говорить не хотелось. Роже тоже попрощался со мной. Узкие глаза, сощуренные от дыма сигареты, делали его сейчас еще больше, чем обычно, похожим на японца.

Я услышал, как машина тронулась с места. Рычание мотора ворвалось в плавную мелодию вальса, словно камень, прорвавший тюлевую занавеску. Я проспал у Фернандеса всю вторую половину дня и все-таки чувствовал, как сон валит меня с ног, обволакивает мозг.

Сквозь косые планки опущенных жалюзи я выглянул наружу. Срезанные по пояс фигуры людей, случайно оказавшихся вблизи фургона, — вот все, что я смог увидеть.

Я прислушался к гулу праздника, над которым все время парила назойливая мелодия вальса. Моника сейчас ждет меня в постели, залитая мягкий светом ночника. Я хорошо сделал, ничего не сказав ей о письме. Она ждет меня. Ты ведь придешь сегодня вечером?.. Такой умоляющий голос!.. А мадам Альмаро сейчас, должно быть, плачет. Ну конечно, плачет… Если ты не убьешь его, найдется другой. Альмаро больше уж никогда не прикоснется своими огромными лапищами к ее розовой красивой шее…

Мимо жалюзи один за другим тянулись безголовые люди. Среди ночи рыщут полицейские — они ищут меня, хотят отомстить за Альмаро. Они, наверно, пойдут к Флавии: «Но я его не видела! И он не заплатил мне еще за комнату». Они пойдут к Идиру, до которого уже дошла эта весть! Все-то ему известно, этому Идиру…

Шарманка на карусели теперь медленно наигрывала вальс из «Веселой вдовы».

…Восхитительный часОпьяняет нас…

В больнице люди в белых халатах пытаются спасти жизнь этого человека, которая ускользает из него через две маленькие дырочки, пробитые мною, Смайлом, в груди могущественного Альмаро!.. В груди того, кто хотел царить в своем огромном поместье Афлу! Целые дуары зависели бы от него! А как бы он эксплуатировал своих батраков! Они ведь только полудикие бедуины, не так ли?